— Мир… — сдавленно выдохнул Макс, пропуская сквозь пальцы его волосы. — Что ты творишь, светлый мой?..
— Люблю тебя… — Мир теребил его пуговицы, покрывая поцелуями открывающуюся кожу. — Просто люблю…
— Хочешь… прямо здесь? — Макс комкал его рубашку, лаская плечи и спину. — Тогда откинь сидения.
— Спасибо за подсказку, любимый, — Мир целовал его, когда спинка ушла вниз. Он придержал Макса на руках, а потом мягко уложил. Лизнул губы и заскользил вниз. Мешал руль, рычаг, «торпеда»… Но Миру было все равно. И когда с мягким звуком вжикнула молния, Мир только облизнулся, касаясь губами нежной кожицы.
— Самый голодный человек в мире… — простонал Макс, выгибаясь в его руках. Сказочно, волшебно хорошо. Давненько ТАКОГО экстрима у них не было. Машины, центр города, двор театра, белый день и они, занимающиеся любовью. От одной мысли об том стало жарко, а гормоны в крови буквально вскипели.
— А тебе не нравится? — Мир оторвался от своей игрушки и принялся покрывать неторопливыми поцелуями живот и грудь.
— Я обожаю тебя… — Макс потянул его на себя, впился в губы, лаская, покусывая, жадно, жарко, точно до этого не целовались они, как два подростка. Всем телом потёрся о Мира, тихонько зашипел, когда напряжённой плоти коснулась ткань джинсов.
— Тише, — Мир рассмеялся, поглаживая его плечи, лаская скулы. Поцеловал мягко и, выскользнув из его рук, поцелуями спустился вниз. Провел языком вдоль ствола и принял его в себя.
— Бооооже… — Макса выгнуло над сидениями аркой. Пальцы заскребли по обивке сидения. Закусив губы, чтоб не закричать, он жмурился, метался, сдавленно стонал. — Мир… миленький… хороший…
Собственное возбуждение накатывало на Мира мягкими волнами, но не мутило рассудок.
— Сейчас, Макс… — сильнее, резче, почти больно. От крика Макса зазвенело в ушах… — Ты вкусный, — Мир собрал все до капельки и, подарив тихо стонущему от полученного удовольствия любимому поцелуй, выпрямился и взялся за руль. Пара глубоких вдохов-выдохов и можно ехать.
— Это только начало, родной, — опухшие губы с красной каймой улыбались. — Ты мой до утра…
========== Часть 6 ==========
10.
Возвращаться в театр было немного страшно. Полторы недели, данные режиссером, пролетели, как один день. В эти дни Мир почти поселился на работе. Эскизы, выкройки, модели, примерки, шоу… Девочки в мастерской работали сутками, чтобы успеть к показу. Но Мир смог вздохнуть спокойно только когда они с Роджером, его бессменным постановщиком шоу, проговорили и обсудили все детали предстоящего. И, кажется, у Мира появился шанс не провалиться с треском, как он втайне боялся.
Мир докурил сигарету, стоя на крыльце, вздохнул и переступил порог театра. Как они здесь? За все это время они с Петром едва ли перемолвились словом по телефону из-за постоянной занятости, и сейчас сердце тянулось к нему. Но как он его встретит? Может… все это им только показалось и эти дни все расставили по местам?
Пётр поймал его в гримёрке. Закрыл дверь изнутри на защёлку и прислонился плечом к дверному откосу, глядя на него из-под полуопущенных ресниц.
— Привет… — шагнул вперёд и обнял Мира, крепко прижимая его к себе. — Рад тебя видеть.
— Привет, — тихо ответил Мир, обнимая его в ответ. — Я скучал.
Пётр с жадностью приник к его губам.
— Я думал позвонить тебе, но ты сказал, что будешь занят, так что… Извини, что молчал всё это время.
Мир только хмыкнул, отвечая ему с не меньшей жадностью. Прошелся ногтями по спине, словно проверяя на прочность материал его рубашки. Сердце билось испуганной птицей в груди. Почти забытое ощущение…
— До или после?.. — Страхов чуть сильнее сжал его задницу, но потом, легонько прикусив мочку аккуратного уха, отстранился. — После… нам ещё танцевать сегодня.
— А ты времени зря на пустые разговоры не теряешь, да? — Мир криво улыбнулся и, повернувшись к нему спиной, принялся переодеваться.
Пётр легонько коснулся губами его обнажённого плеча и отошёл.
— Я тоже скучал. Просто… я же не знаю когда в следующий раз смогу поймать тебя, грешный мой, — он стоял, бёдрами опираясь о стол. — И не знаю, куда ты станешь спешить в следующий раз.
— Расслабься, Пьер, я не требую от тебя признаний и долгих разговоров за жизнь, — Мир коротко рассмеялся и, закончив с одеждой, подошел к нему. — Но врать не буду — мне нужен ты, весь ты. Мысли, эмоции… Просто ты, а не просто секс.
— Хмм… Я скучал. Очень. Ты снился мне каждую ночь. Мне чудовищно хотелось прийти к тебе. И вчера и позавчера. Даже на следующий день мне хотелось прийти к тебе. Ты — это ты.
Мир вскинул бровь, молча глядя на него, а потом тихо выдохнул:
— У тебя никогда раньше не было таких отношений, да? Ты просто не знаешь, что делать.
— Просто я привык к одной ночи. К двум ночам без всяких обязательств. Так что да, ты тоже очень кардинально мою жизнь изменил.
— Извини, — Мир ткнулся лбом в его плечо. Помолчал немного… — Я рассказал о нас отцу. Он понял то, что я сам до сих пор понять не могу.
— Твой отец — удивительный человек. И людей насквозь видит. Мне его школа многое дала. И, кажется, я должен быть ему благодарным и за тебя тоже? — Пётр легонько погладил его обнажённую шею.
— Если хочешь, — Мир поднял голову, заглянул в лицо и ухнул в черные искрящиеся глаза. Провел кончиком пальца по его щеке… — Ты не передумал насчет подиума?
— Передумал, но вряд ли ты выпустишь меня на этот самый подиум, предварительно накачав коньяком, я там тогда кренделя начну выписывать, — улыбнулся Пётр, подавшись ласке.
— Коньяк заменит самая фантастическая ночь в твоей жизни? — Мир улыбнулся почти невинно, целуя его губы мягко, невесомо.
— Ммм… думаю, вполне себе. Я и так от тебя вечно пьяный, — Петр с удовольствием углубил поцелуй, обнимая Мира за талию.
— Значит, договорились?
— Договорились, — Пётр довольно сощурился. — Не поверишь, но я сейчас с удовольствием удрал бы с репетиции, да только там за дверью очередь собралась.
— Тогда готовься — через недельки две отправимся в Монте-Карло, — Мир лукаво улыбнулся и отступил. — Все, вали, Страхов, ты мешаешь репетиционному процессу.
— Уже? Я могу тебя сегодня украсть? Ненадолго. Обещаю не мучить. Или?..
— Я всегда знал, что ты садист и извращенец, — Мир легко подтолкнул его к двери. — Иди уже. А заодно придумай, о чем мы так долго беседовали за закрытыми дверями.
— Скажи ещё, что тебе это не нравится, — фыркнул Пётр. — А мы с тобой общались. Я бесился что ты отсутствовал, что ничего не успеваем, что твой дублёр в ногах заплетается, когда исполняет партию «Я разлюбил, переболел и хватит» и вообще, хватит из себя вечно занятую приму корчить.
Он открыл дверь и с выражением холодной ярости на лице, шагнул в коридор, распугав парочку танцоров второго плана.
— Жду тебя на сцене.
Мир только покачал головой ему вслед. А уже через десять минут на сцену взошел его Дориан Грей.
***
Замок щёлкнул едва слышно и следующее, что ощутил Бикбаев — напряжённое сильное тело, к которому прижимали его весьма недвусмысленно, и которое совершенно неоднозначно и вполне определённым образом намекало на собственное желание.
— Ты просто неуловимый какой-то, — тёплые губы прижались к шее, скользнули выше, с неожиданной силой сжались на кончике уха. — Не успеешь обернуться, и уже нет господина Бикбаева, а вы, господин Страхов, уныло заседайте в гримёрке! Почему ты сбежал тогда? — ладони скользнули за пояс брюк, под бельё. Пальцы чуть сжались на нежной плоти, легонько двинулись вверх-вниз и замерли.
Мир резко выдохнул, как от удара.
— Мне пришлось уйти… — он вскинул голову, судорожно облизывая пересохшие губы. — Пьер, только не здесь…
— Тогда ко мне, — непоколебимо выдал тот, продолжая медленную нежную пытку. — Ради такого дела я даже готов сесть в твою машину, чтобы ты не уезжал на такси. Чертовски жаль, что я не могу проснуться с тобой в одной постели хоть разок…
Мир вытянул его руки из брюк и развернулся к нему лицом.
— Проснуться? Зачем, Пьер?
— В прошлый раз ты спал на диванчике, а он неудобный… — тот лизнул губы Мира, очертил контур, а потом аккуратно прихватил зубами полную нижнюю.
— Ты всегда уходишь от ответа? — Мир мурлыкнул и потерся об него, как котенок, требующий ласки.
— Только когда не знаю, что ответить, — улыбнулся Страхов, с силой поглаживая его бёдра. — Ну так что скажешь, грешный мой?
Мир чуть отодвинулся от него, заглядывая в глаза. Страстные, жаркие… Через три часа домой вернется Макс и будет его ждать. Но…
— Поехали…
Дважды говорить не пришлось. Вообще складывалось впечатление, что Пётр если не заранее знал, что он согласится, то чувствовал точно. Ни пробки, ни тянучки, и зелёная волна почти до самого дома. Пустое парадное, лифт, ожидающий на первом этаже… Пётр ногой захлопнул входную дверь, прямо у порога вжимая его в стенку, целуя страстно, жадно.
— Я… между прочим… взял пару уроков дефиле.
— Они тебе не нужны… Ты и так будешь там звездой… — Мир покорно подставлялся под его поцелуи, сжимая, поглаживая его плечи.
— А ещё… — пара шагов, следующая стена, долой рубашку, — я знаю пару… новых слов… прет-а-порте и от кутюр… — ещё несколько коротких шагов, вторая рубашка чуть более аккуратно сброшена на кресло, но возле самой постели он вдруг замирает. Смотрит в глаза и очень серьёзно спрашивает: — Хочешь… меня?
— Да, — также серьезно ответил Мир. — Да, Пьер, да. Но не сейчас.
— Лучшая ночь моей жизни ещё впереди… — Петра почти лихорадило, когда он сдёргивал с Мира брюки, когда покрывал поцелуями восхитительное тело, подрагивающее в его руках. Хотелось бОльшего, неизмеримо бОльшего, но… Макс… какой-то кусочек сознания напоминал о нём. Нельзя, нельзя оставлять отметины поцелуев на шее и плечах, нельзя причинять излишней боли, хоть Мир и требует сильнее, ещё сильнее, глубже, резче… Но всё равно, достаточно увидеть его, вот такого, распростёртого, желанного, как напрочь сносит крышу.
— Пьер, пожалуйста… — Мир бился в его руках, вскрикивал, с силой обнимая ногами его бедра. — Не жалей меня… Люби…
И Петр не жалел, любил, отчаянно, жадно, как в последний раз в жизни, врываясь, вламываясь в него, и тут же лаская, точно вымаливая прощения за грубость. За такую нужную, до крика желанную жёсткость. До сорванного голоса.
Крик взлетел, взмыл по потолок, и словно стек по стенам. Бешено бьющееся сердце, сорванное дыхание…
— Спасибо… — полувыдох-полустон. Опухшие губы дрожали, не слушались. Тяжесть тела Петра была приятной. Нужной. И отпускать его совсем не хотелось.
— Мне нравится похищать тебя у всех, — выдохнул-выстонал Страхов, уткнувшись лицом в его шею. Не будет синяка, хвала небесам. Если отметины на бёдрах ещё можно объяснить падением или углом стола, то на шее… Разве что душили Дориана, перепутав с Дездемоной.
— Мне нравится быть похищенным, — Мир прижался щекой к его макушке. — Спасибо, что заботишься обо мне… — помолчал немного, словно прислушиваясь к себе, а потом еле слышно произнес: — Поцелуешь меня? Хочу твоих поцелуев, Пьер. Запастись тобой впрок.
— Насолить поцелуев? Или сварить пару баночек варенья? — Пётр вскинул на него смеющийся взгляд и в следующий миг впился в припухшие губы. Сам этот поцелуй был сексом. Таким себе безумным трахом, вышибающим всё, вплоть до инстинкта самосохранения, даже не танец, схватка губ, сплетение языков. Борьба на равных, когда никто не желает уступать. Маленькая война за господство во влажной глубине рта, за каждый глоток воздуха…
Мир стонал беззвучно, вжимался в него, забыв обо всем. И не желал, не хотел, не мог оторваться! Сердце словно огнем горело, билось о ребра. И тихо, очень тихо о чем-то умоляло… Еще… Еще!
Ещё… пока хватает дыхания, пока перед глазами не начинают плясать огненные точки, пока дрожь в руках не вынуждает снова накрыть его собой полностью… пока не начинает отчаянно сигналить будильник о том, что отведенный час прошёл.
— Нееет, — простонал Мир, обнимая Петра. — Еще можно…
Мало. Отчаянно хочется ещё. Поцелуев, стонов, вскриков, сжимающихся на плечах пальцев. Ратмиру не нужно осторожничать, но до чего хорошо носить его отметины на теле, чувствовать его губы на губах, даже когда его рядом нет.
— В пробке застрянешь?.. — и ещё поцелуй, долгий, вкусный. — Тебе в душ ещё топать, сладкий мой…
— Потрешь мне спинку? — смех Мира закончился протяжным стоном, когда Страх с силой вжался бедрами в его пах.
— С превеликим удовольствием, — Пётр скатился с него и, поднявшись на ноги, рывком потянул его на себя. Поймал в объятия, ладонями сжав ягодицы, и облизнулся. Пальцы скользнули в ложбинку, погладили вход в тело. — ТАМ ты ещё влажный.
Мир зашипел сквозь зубы, прикусывая кожу ключицы:
— ТАМ еще ты.
— Какое чудесное совпадение… — Пётр приподнял его, заставляя ногами обвить бёдра. — Потому что ЗДЕСЬ тоже я.
Несколько шагов до ванной комнаты. На ощупь открыть дверь. Как хорошо знать каждый уголок. Можно ходить с закрытыми глазами и не ошибиться ни разу.
Мир отпустил его, опуская ноги на пол и, не сводя взгляда с его глаз, потянулся к крану. Резко выдохнул и вскинул голову, подставляя лицо навстречу струям воды, шум которых поглотил тихое «хочу».
Нежность на грани боли. Или это боль граничит с нежностью? Пётр развернул его спиной к себе, заставил руками упереться в стену и уверенным сильным толчком вошёл в тело, всё ещё раскрытое после жаркой схватки, случившейся всего четверть часа назад.
— Хочешь, грешный мой… — выдохнул он, тихо урча от удовольствия. — Хочешь…
Мир глухо, гортанно застонал, подаваясь навстречу его вторжению.
— Да… — откинулся на него, запуская пальцы в его волосы. — Пьер… Хочу, хочу тебя…
Быстро, сильно, почти яростно. Времени так мало. С Миром всего мало. Мира в особенности. Резко, глубоко, точно пытаясь присвоить, узурпировать, оставить себя в нём, чтобы тот, другой… ах…
— Люблю тебя… люблю!..
Мир сжался, словно пытаясь удержать его в себе, замедлить время.
— Не торопись… пожалуйста… — он задыхался, беспомощно сжимая мокрые пряди.
— Мне мало тебя… боооже… — Пётр стонал, лаская его живот и грудь. — Я не хочу, чтобы ты уходил…
Мир коротко всхлипнул, выгибаясь в его руках.
— Прости… Прости, Пьер… — повернулся, лаская губами скулу. — Прости.
— Мииир… — сильные пальцы чуть сжались на напряжённой плоти. — Сейчас… ты мой!
В ответ — стон, слабый, беспомощный. И сразу следом — крик:
— Пьер! — дрожь, пальцы полоснули гладкую поверхность кафеля. Еще немного, и мир разлетится на куски.
Рывок, толчок, сильный, завершающий аккорд, и слетает с губ последнее: люблю тебя… Нервную дрожь не может остановить даже льющаяся потоками вода. И слабость разливается внутри, как сладкий яд…
Светлые пряди Мира текут по шее вместе с водой. Так приятно касаться их губами. Мокрый шёлк. Он ещё здесь, ещё рядом, но в сердце уже поселилась боль расставания.
Мир глухо, в последний раз застонал, утыкаясь лбом в кафельную стену. Они сумасшедшие… Так нельзя. Нельзя так! Но руки сами гладят бедра, так сильно прижимающиеся сейчас к нему. И тело — льнет, все равно льнет…
— Потрешь… — голос звучит глухо, срывается, — спинку?
Пётр без слов потянулся за мочалкой, щедро налил на неё гель для душа. Тонкий свежий аромат с лёгкой горьковатой ноткой. Он растирал спину Мира ласкающими расслабляющими движениями. Плечи, бока, живот и бёдра, смывая следы, но не стирая памяти. И потом, развернув к себе лицом, ещё раз коснулся поцелуем его губ и, смыв остатки пены, выключил воду. Самолично вытер его огромным пушистым полотенцем с вышитым на заказ серебристо-белым вензелем «РБ». Полотенце только для него, любимого.
— Иди…
Мир, как зачарованный, обвел пальцем серебряное шитье, а потом вскинул на Петра отчаянный взгляд:
— Выгоняешь? — жалкая улыбка, кривая. Столько любви в этих ниточках…