— Нет… просто если ты сейчас здесь останешься, ты не уедешь совсем. Ты оденешься, и я… возьму себя в руки.
— Прости… — Мир потянулся к нему, целуя сильно, сладко. — Прости, — развернулся и вышел из ванной, чувствуя себя… ужасно.
Из душа Пётр вышел полностью собранным и спокойным. Правда, для этого пришлось всё-таки три минуты постоять под ледяным душем. Но зато при взгляде на уже одетого Мира, желания немедленно раздеть и уложить в постель не возникло. Зато появилось вполне закономерное желание сварить для него кофе и просто посидеть рядышком с ним на кухне, глядя на неоновые огни города.
— Не проси прощения, грешный мой, — он нежно коснулся поцелуем припухших губ Мира. — Мне не за что тебя прощать.
- Есть, Пьер, есть, — Мир ласково провел ладонью по его щеке. — За то, что не могу дать тебе все, что ты хочешь.
— Это было ясно с самого начала. Ты вообще невозможный человек, Ратмир Бикбаев. И я не знаю, ты дар или проклятие, — Петр на секунду прикрыл глаза, отдаваясь ласке, и вздохнул. — Ты ещё здесь, а я уже по тебе соскучился.
Мир улыбнулся:
— Ты можешь проводить меня до дома. Правда, возвращаться тебе придется на такси.
— Нет, грешный мой, — помимо воли Петр потянулся вперёд, обнимая Мира, прижимая его к себе, точно боясь отпустить, потерять. — Там я тем более не сумею тебя отпустить. Не захочу. Возле вашего с ним дома.
— Тогда давай прощаться?.. — Мир покрывал его лицо крошечными поцелуями. — Проводишь меня хотя бы до своей двери?
— До завтра?.. — Пётр ловил его губы, маленькими шажками продвигаясь к прихожей, пока они оба не упёрлись во входную дверь. — Хотя завтра я смогу украсть у тебя только несколько поцелуев…
— До завтра, — эхом выдохнул Мир. Замер, глядя на него отчаянными глазами. — Я буду скучать.
Страхов щёлкнул замком и толкнул дверь, открывая её. Теперь они стояли, обнявшись на пороге, и смотрели друг другу в глаза.
— Доброй ночи и… забудь обо мне на сегодня.
— Хорошо, — Мир улыбнулся одними уголками губ. Потянулся к Петру, целуя его в последний раз и, вывернувшись из рук, отошел к лифту. — Доброй ночи…
Страхов смотрел, как он вошёл в лифт и только когда створки сомкнулись, отрезая от него Мира, со вздохом закрыл дверь. Вернулся в квартиру, вышел на балкон и закурил, глядя в тёмный двор. Вот вспыхнули фары авто, машина сорвалась с места и исчезла в арке. Ушёл. И сразу стало пусто. Без него пусто. До следующего раза.
***
Тишина угнетала.
Макс сидел, завернувшись в плед, и смотрел какой-то новостной канал. Речь диктора проходила мимо его сознания, совершенно не касаясь мыслей. Непривычно пусто. Без него. Он где-то. Занят. И вернее всего снова стоит в пробке. Такое случается в Москве. Даже теперь. Даже несмотря на подземные и надземные развязки.
Чай остыл. Ужин тоже.
Он тоскливо обнял подушку, прижавшись к ней щекой, и вздохнул. Ничего. Через две недели — Монте-Карло. И станет легче.
Мир тихо закрыл за собой дверь и прошел в дом, разуваясь на ходу. Почесал за ушком вышедшего навстречу Киса и скользнул в гостиную. Неслышно подошел к сидящему Максу и, обняв его сзади, опустился на диван, прижимая к себе.
— Я дома… — на языке было горько, но руки обнимали крепко, нежно. Любимый. Родной. Самый теплый и самый нежный.
— Устал? — Макс выпустил из рук подушку и обнял его в ответ. — Я уже начал беспокоиться. Думал за тобой поехать, но потом увидел в новостях эти чудные пробки… Хоть вертолёт покупай.
— Уговаривал Страхова стать моей моделью на этот показ, — Мир зарылся в его руки, как в мамину шаль в детстве. — Он такой упрямый…
Ложь? Нет. Правда? Нет. Тогда что?
— Как прошел твой день, мой солнечный?
Макс посмурнел. Будто чистое небо мгновенно подёрнулось облаками. Кольнуло где-то под сердцем и замерло в ожидании.
— Два с половиной часа мозгополосканий от спонсора. Но решение всё-таки осталось за мной. Жаль отдавать права на эту постановку, но другие выставили куда более жёсткие условия. Жить можно. А ты как?
— Устал, — Мир выдохнул, прижимаясь к нему и начиная рисовать узоры на его груди. — На репетициях пока особо не дергают и за это спасибо. Ставим шоу, девочки шьют, а у меня нет еще как минимум двух моделей.
— Я бы помог с радостью, но у меня с ходьбой проблемы и спектакли накануне. — Макс с нежностью гладил его плечи. — А помнишь, мы когда-то были на всех премьерах? Я приходил к тебе, а ты ко мне.
— Конечно, помню. Я и сейчас хожу на все твои спектакли. Подожди… — Мир немного отстранился. — Уж не хочешь ли ты сказать, что на показ не приедешь?
— Буду стараться. На крайний случай — прилечу на день, — виновато глянул на него Макс. — Иногда я просто ненавижу свою работу… Когда она вынуждает быть далеко от тебя.
— Я попрошу отца отпустить тебя, — Мир расстроено свернулся в комочек в углу дивана. — Макс, пожалуйста…
— Хорошо иметь папу — худрука театра, — усмехнулся Макс, потянув его к себе. — Выбирайся из своего эмо-угла, сердце моё, не надо вешать нос. Я ещё не знаю, буду я здесь нужен или нет. Может, я смогу с тобой поехать на всё время. Как получится.
— «Как получится…» — буркнул Мир, но притянуть себя позволил. — Ты меня до инфаркта когда-нибудь доведешь.
— Я тебя?! — весело возмутился Макс. — Нееет, это ты меня доведёшь до нервного тика. Мне как рассказали, как ты бушевал в студии и покрошил всю свою коллекцию, я не знал за что хвататься. Чудо моё… я люблю тебя.
— У тебя везде свои шпионы? — Мир неосознанно напрягся. — И что еще они тебе сказали?
Улыбка медленно сползла с лица Макса.
— Мир?.. прости… ничего… просто что ты был расстроен и всё… Извини…
Мир тихо застонал и рванулся к нему, крепко обнимая.
— Это ты меня прости… Прости. Все хорошо. Просто… я слишком дергаюсь в последнее время, — коснулся губ, лаская поцелуем. — Улыбнись для меня. Я так люблю, когда ты мне улыбаешься.
Улыбка получилась вымученной, будто эта пара фраз выбила из него всю весёлость начисто.
— Ничего, всё будет хорошо, светлый мой, всё будет хорошо. Всё у нас получится. Обязательно.
— Макс… — беззвучно выдохнул Мир. — Максим… Я люблю тебя, люблю. Без тебя меня не будет, понимаешь? Но… я слишком много прошу, да? Эгоист… Я просто эгоист…
— Я тоже люблю тебя, светлый, — Макс зажмурился, пытаясь не выпустить вдруг закипевшие слёзы. — Просто иногда мне начинает казаться, что ты отдаляешься. Что я больше тебе не нужен. Вот и всё. А я так боюсь… боюсь стать ненужным тебе.
По сердцу Мира полоснуло острой болью. Сегодня же… Он позвонит Петру сегодня же и все это закончит. Весь этот бред прекратится.
— Нужен. Нужен, родной. Ты всегда, слышишь, всегда мне нужен. Ты… моя жизнь, моя половинка.
— Я люблю тебя, Мир… без тебя меня нет…
…Мир выключил воду, потянулся за полотенцем, коснулся мягкой поверхности и замер, глядя на него, как зачарованный. «РБ» — вышитые серебром буквы встали перед глазами. А потом разбушевавшееся воображение ударило яркими картинками. Петр, придирчиво выбирающий полотенце, чтобы было большим и мягким… Вензель, чертов вензель… Тусклое холодное сияние серебра и тепло… Столько любви в этих двух буквах…
Мир вздохнул и заставил себя встряхнуться. Вернул полотенце на место и, выйдя из ванной, поднялся в спальню. Макс уже спал, уткнувшись носом в его подушку, и Миру только и осталось, что юркнуть под одеяло и прижаться к нему.
— Любимый мой… — он лежал и смотрел на родное лицо, на мельчайшие морщинки, ласкал взглядом острые ресницы и обветренные губы. Любимый. От нежности заходилось сердце, но внутри разливалась тоска. Если бы можно было все вернуть обратно… Мир прикусил губу и невесомо провел кончиком пальца по его щеке. Любит. Он любит. Но теперь в его сердце есть еще кто-то. Как? Почему? Как он позволил, чтобы это случилось? Мир зажмурился и уткнулся носом в плечо Макса. Он не выживет без него. Но не сможет… Не сможет сказать Петру «нет». Его любовь нужна Миру. НУЖНА.
========== Часть 7 ==========
11.
Они с Миром прилетели рано утром. Заполнили документы, вышли к встречающим. Их беспрестанно фотографировали и постоянно дёргали с дурацкими вопросами. Хотелось зашиться куда-нибудь подальше, но приходилось улыбаться, улыбаться, улыбаться…
Хотелось спрятаться, забиться в номер, обнять тонкого, сильного и страстного мужчину, и любить, любить его, но он идёт вперёд, раздавая реверансы.
…они виделись урывками, не позволяя себе ничего лишнего. Мимолётные касания и взгляды. И сцена, где говорили не они сами, где за них говорили герои, выдавая самые тайные, самые скрытые чувства и эмоции. Лорд Генри, влюблённый в Дориана Грея. Лорд Генри, отравивший его своими речами. Лорд Генри, убивающий в Дориане всё человеческое своей философией. Пётр Страхов, безумец, готовый на всё ради украденного поцелуя.
Они больше не виделись у него дома. Не было времени ни на что. Даже накануне отлёта, вернувшись по домам после репетиции, они успели только взять чемоданы, и спали уже в самолёте, привалившись друг к другу.
Мир забросил вещи в номер и сразу унёсся смотреть сцену и декорации. И плевать, что пять утра. И плевать, что даже душ принять не успел. Важнее успеть всё сделать там.
Короткий поцелуй вместо утреннего кофе. Мутный трёхчасовой сон. Упакованный в ресторане завтрак на двоих, такси, театр моды… Замученный Бикбаев, прикорнувший на жёсткой тахте в уголке примерочной-гримёрной…
Безумные три дня до показа. Вырванные из жизни три дня.
Мир метался по комнате, как лев по клетке. Макс приземлился час назад и с минуты на минуту должен быть здесь. А еще через час начнется показ. И свободных мест в зале не будет. То интервью в «Американском подиуме» подогрело интерес к его персоне, а появление Макса на фестивале в его костюме — только добавило интереса. И от этого показа… Черт, так много зависит от этого показа!
Мир рыкнул и сорвался с места. Визажисты, парикмахеры… Макс, где Макс?!
Тот появился получасом позже. Пробился мимо охраны, нацепив на шею пропуск, отмахнулся от какого-то истерящего ассистента. Мир метался по огромному помещению и, казалось, был всюду. Возле моделей, возле стилистов, он даже сдёргивал с вешалок комплекты, перевешивал их в нужном порядке и подшивал вытачку на парне, который умудрился резко похудеть.
Поймать мечущегося возлюбленного удалось только тогда, когда тот подскочил к кулеру и набрал стаканчик воды.
— Бедный мой…
Мир замер на миг и обмяк, словно из него разом ушли все силы. Отставил стакан в сторону и прижался к нему, обнимая и прячась в его руках. Боже, как хорошо… Тепло, спокойно…
— Макс… ты здесь. Ты наконец здесь…
— Всё будет хорошо, светлый, всё хорошо, слышишь? Тут только о тебе и говорят. Умный, красивый, молодой совсем и уже собственный дом моды и этот показ, — Макс погладил расслабленные плечи и улыбнулся. — Конечно я здесь.
— Спасибо, — Мир выдохнул и, вскинув взгляд через его плечо, замер. Петр…
Страхов замер в углу, глядя на них неотрывно. Будто прикипел взглядом. Потом вдруг резко тряхнул головой, отвернулся и пошел прочь, отдаваясь на милость визажистов. Присел в кресло, позволив раскрасить себя так, как того требовал образ, сделать укладку, прицепить на воротник рубашки затейливую цацку, сплетённую из цепочек.
Хорошо, что можно просто бездумно повиноваться приказам. Посмотри вверх, наклони голову, не двигайся…
Нет, плохо, потому что в голову лезут и лезут мысли, от которых избавиться никак не получается. Давай, Страхов, изобрази из себя тупую гору мышц, ты же актёр, что тебе стоит? Только стоит прикрыть глаза, позволяя девушке карандашом навести контур глаз, как перед мысленным взором встаёт другое лицо, не то, что отражается в зеркале. Мучительно закушенные губы, немой крик, широко распахнутые глаза и безумная страсть, плещущаяся в них…
Как же больно теперь видеть их вместе. Так больно…
Но это Макс. Макс — его семья. И Макса он любит.
А ты — только любовник. Человек, которого он скрывает и которому сакраментальное «люблю» не скажет никогда в жизни. Потому что ты просто нужен. Нужен. И всё равно, что эта, минувшая ночь, впрямь была лучшей в твоей жизни. Всё равно, что ты сам отдался ему, полностью, целиком, до донышка, что стонал под ним, что кричал, что умирал от сжигающего тебя огня… Он всё равно будет с Максом. Всегда с Максом. А твоя любовь никогда не будет ответной.
Пётр подавил судорожный вздох и дерзко улыбнулся девушке, закончившей макияж. Та вернула улыбку, профессионально, немного скупо. Она привыкла к красавцам и красавицам. Ей безразлично кто он. Она просто делает свою работу.
И надо бы всё закончить. У него нет права на ревность. Но видеть их вместе — нет сил. И расстаться… невозможно. Потому что без Мира жизни нет. Просто нет.
— Я же обещал постараться приехать, — шепнул Макс. — Как я мог пропустить настолько важное для тебя событие?..
— Спасибо, родной… — Мир, наплевав на всех, прижался к его губам. Оторвался, заглядывая в его глаза и улыбаясь чуть печально: — Люблю тебя… — сжал пальцы и словно растворился в толпе.
Макс тяжко вздохнул и вернулся в зал, который уже почти полностью был забит людьми. Репортёры, светский прайд, короли и королевы моды. И все они слетелись посмотреть на диковинку, молодого дизайнера из России, так стремительно взлетевшего на Олимп от кутюр.
Минуты до начала. Громкая музыка, гул голосов, вспышки камер, галдящие ведущие модных каналов…
Удачи, любимый…
Мир окинул взглядом уже готовых к выходу моделей, кивнул Роджеру, давая знать, что можно начинать, и подошел к стоящему в стороне Петру, ожидающего своего выхода. Улыбнулся одними глазами, расправляя складки на рубашке:
— Спасибо, что ты здесь… Я бы свихнулся за эти дни, если бы не ты.
Страхов сжал его руки.
— Спасибо скажешь, когда всё завершится и тебе станут петь дифирамбы. Вот тогда… Ну что, поехали, Ратмир Дмитриевич?
— Просто хочу, чтобы ты знал… Ты дорог мне. Ты очень мне дорог, — Мир улыбнулся, тряхнул волосами и снова исчез в толпе.
Макс зачарованно смотрел на моделей, дефилирующих по подиуму. Впрочем, даже не на них. Он почти никогда не приходил к Миру, когда тот работал. Это означало бы отвлечь любимого человека от второй великой его любви: творчества. Поэтому святая святых Бикбаева-младшего — его кабинет — оставался для Макса тайной за семью печатями.
Откровение…
Сидящие с обеих сторон именитые-маститые модельеры и журналисты тихо перешёптывались, комментируя действо, развернувшееся перед ними. Шёпотом, кто по-английски, кто по-итальянски, сзади доносился гортанный французский шелест. Макс особо не вслушивался, достаточно было просто услышать восторженные нотки и проскальзывающие обрывки фраз: прекрасное решение… это открытие!.. какой талантливый мальчик…
А потом он услышал ЭТО. Пожилая француженка, растянув сморщенные напомаженные губы в подобии улыбки, протянула:
— Какое яркое признание в любви!..
Макс зажмурился, чувствуя, как подкатывает к горлу тяжёлый липкий ком. Стоило только присмотреться… чуть внимательнее посмотреть на всё это, на цвета, на типаж моделей… Смуглые высокие темноглазые брюнеты и голубоглазые блондины. А потом на подиум ступил Пётр… и прошёл мимо, улыбаясь, как большой сытый кот. И было что-то в нём, чего не было раньше. Может, неуловимо изменился взгляд, может походка… Мир увидел его таким. Таким он для Мира и остался. Таким Мир показывал его остальным…
Макс закусил губу, запрещая себе верить. Отказываясь верить в то, что видел. Вот она, Муза его любимого человека, оборачивается, одаривает зрителей жарким взглядом и уходит, несгибаемый, гордый, победитель… Этого не может быть… не может… они только коллеги, партнёры по сцене… Они только работают вместе…