- Ох, Дан, трудно же тебе будет жить на свете…
А теперь выходило, что сюда же попала чужая девчонка; та, кому он изначально доверять не мог, и которая не могла доверять ему. Враг. Пленница. Было от чего не спать капитану Ойолле.
После предательства Элис Дайран долгое время думал, что никогда не сможет доверять ни одному лицу женского пола, кроме сестры. Все они казались ему на одно лицо – хрупкие создания, способные разжалобить своей слабостью, а потом нанести удар в спину. Да и, собственно, общения-то с девицами не было у него со времени ареста; на Севере стало не до того, да и поглядеть там не на что – страхолюдины еще те, как говорила когда-то бабушка. Выходит, эти странные создания – девушки – могут не только предавать, но и выручать. Что стоило Регде бросить его там, на болотах, вытащив из кармана ключ от кандалов, и убежать на все четыре стороны. Никто бы и концов не нашел, и не стал бы искать. А она – не бросила…
Если они выберутся из леса, найдут-таки дорогу до Юккарома, ему нужно будет сдать девушку с рук на руки господам из Особого отдела. Что с ней будет дальше – лучше не думать. Если же нет – оба сгинут в глуши, и это тоже не лучший выход, потому что жить, как ни крути, все-таки хочется. И хочется не просто жить, понял вдруг Дайран отчетливо. Хочется жить рядом с девушкой по имени Регда. Любить ее ночью и защищать днем. Растить детей и строить для них дом. Вот такое вот нелепое желание. От одного жеста, которым она поправляла растрепанные волосы, от одного ее строгого и замкнутого взгляда Дайрана иглой прошивало от лопаток до пяток, и сердце ухало вниз, как с крутой горки. Хотелось защитить ее от всего на свете. Как еще можно назвать это, если не любовью?
Дайран приподнялся на локте и посмотрел на спящую девушку. Странно, что он понял это лишь сейчас – ведь с первого дня, с первого взгляда на нее что-то сразу пошло не так, не туда и неправильно. И называлось это, оказывается, одним-единственным словом.
* * *
Дожди в это лето решили, видно, перевыполнить годовую норму. Капало – не лило, не моросило, но именно капало с неба – постоянно, который уже день – они сбились со счету. Серая хмарь действовала на нервы. Раскисшие сапоги, влажные портянки, почти полностью мокрый мундир, потому что негде было обсушиться – все это надоело Дайрану несказанно. Все бы отдал он сейчас за возможность обсушиться у камина, выпить горячего вина и заесть добрым куском мяса, да только отдавать ему было нечего, кто польстится на дырявый плащ? Порой он ругался сквозь зубы.
Несколько раз возникала мысль: не колдует ли кто специально? Но та, что могла бы колдовать, послушно шла впереди, и железо на ее руках исключало всякую возможность подвоха.
Они шли молча. За все время пути, прошедшее с того дня, как выбрались из болота, они двое не перебросились и тремя десятками слов. Днем было проще. Можно было идти, не спуская взгляда с силуэта бредущей впереди девушки, ничего не говоря. Ночью… ночью мучили кошмары.
Для ночлега Дайран и Регда выбирали места посуше, если так можно было их назвать, - под нижними ветвями елей, в ямах из-под вывороченных корней, укладывались, как можно плотнее прижимаясь друг к другу – и все равно под утро оба стучали зубами от холода. Но если девушка все-таки засыпала к середине ночи, то Дайран порой до утра не мог сомкнуть глаз. Лежал, глядя на белеющее в темноте лицо, ощущая руки на своих плечах, вдыхая теплый, горьковатый запах ее волос, и думал о том, как, наверное, мягки эти волосы на ощупь. И боролся с подкатывающим видением – как бы она упруго выгнулась в его руках… Утром он бывал злым не только от недосыпа, но и от осознания того, как рядом с ним идет его счастье – невообразимо далеко.
Когда под ногами проглянула, наконец, тропинка и, петляя, стала шире, превратилась в хорошую, нахоженную тропу, Дайран сперва не поверил: мало ли кто ходит по ней. Однако приходилось признать, что тропа вытоптана явно ногами человека. А значит, куда-то ведет. Вопрос лишь – куда?
Она вывела к маленькой деревянной избушке, словно из ниоткуда возникшей посреди леса. Любое жилье дает о себе знать задолго до непосредственного своего появления – запахом дыма и навоза, расчищенными делянками, загоном для скота. Это же словно из сказки пришло: избушка посреди леса, ладно что не на птичьих ногах. Впрочем, потом обнаружились и все полагающиеся хозяйственные постройки, и даже коза замекала где-то там, в глубине.
Регда, шагавшая впереди, словно приободрилась, увидев деревянное строение. Такой легкой и упругой стала ее походка, что Дайран окликнуть ее хотел. Не успел. Навстречу им вышел коренастый, угрюмый старик с топором в руках. Уставился на них, приложил ладонь ко лбу козырьком - и встал, как вкопанный.
- Здорово, дед, - устало сказал Дайран. – Заблудились мы. Позволишь переночевать?
Старик пялился на них с таким испугом, словно не путников увидел, а невесть какое чудовище встретил посреди леса. Дайрану показалось даже, будто хотел он убежать – да не решился, и откровенно боится – вот только кого? чего? Он стоял как истукан, так, что пришлось прикрикнуть на него – только после этого старик очнулся и повел-таки их к дому.
Лишь тому, кто много дней ночевал в лесу, на раскисшей от дождя траве, ел кое-как и что придется на ходу и под открытым небом, лишь тому понятно, что такое – чистый стол и чистые руки, чашки и ложки, пусть деревянные, и стулья настоящие, и крыша над головой, и хлеб – свежий, недавно выпеченный, и козье молоко в деревянной кружке. А еще к дому примыкала баня, и запах дыма, вившегося над трубой, придавал всему происходящему привкус не то совершенно детского домашнего уюта, не то какой-то сказки, в которую они угодили чудом, потеряв уже всякую надежду.
Домик был крошечный, полностью деревянный и какой-то неуловимо-сказочный. Вроде бы ничего особенного – три комнаты да крошечная кухонька, высокое крыльцо с резными перилами, низкие потолки. Стены местами покрыты мхом – от сырости? – и кажется, вот-вот где-нибудь из подпола выглянет домовой, подпоясанный веревкой. В распахнутые небольшие окна заглядывали ветви сосен и единственной рябины, неведомо как выросшей в этих краях. Сыро, тепло, спокойно…
И единственное, что не давало Дайрану расслабиться окончательно, - взгляд хозяина, преследующий их на всем протяжении вечера. Взгляд упорный, странный, в спину, и показалось однажды, что Регда и этот угрюмый старик знакомы – отчего бы это? И несколько фраз, брошенных за дверью, он разобрал – словно птичий посвист, чужой, непонятный язык.
Дайран сказал себе, что спать этой ночью ему, наверное, не придется.
А в бане они все-таки вымылись; правда, девушку офицер не отпускал от себя ни на шаг и лишь в предбаннике, поколебавшись, снял с нее кандалы и отвернулся, пока она раздевалась. Долго стоял и курил за дверью, слушая плеск воды. В бане было маленькое окошечко, пролезть в него могла бы разве что кошка, а девушка, даже с комплекцией его пленницы, - вряд ли, поэтому с той стороны Дайран был спокоен. Ерошил волосы, слушая нехитрую песенку и восторженные охи, доносящиеся из-за двери, молчал мрачно. Не придется ему как следует выпариться, разнежиться на полке. Быстро, яростно соскребал с себя многодневную грязь, сбривал щетину на щеках, промывал волосы, утешаясь лишь тем, что - куда она в кандалах-то денется?
Регда и правда никуда не делась, стояла во дворе, распустив длинные темные волосы. И как же хотелось взять на ладонь эти тяжелые пряди, повернуть ее за плечи, прижать к себе…
Хозяин постелил им в маленькой комнате, где кровать была лишь одна. Снова, как и в первую ночь, Дайран уступил ее девушке, а сам улегся на полу – рядом. Тому, кто попробует подойти к постели – или встать с нее – нужно будет сначала переступить через лежащего рядом.
Он думал, что выключится мгновенно, и боялся этого. Но уже и шаги хозяина по дому стихли, и стало слышным ровное дыхание девушки, и сплошная чернота залила заоконное пространство вязкой мутью, а Дайран все лежал, открыв глаза и глядя в темноту. Сон пропал. Уже все было хорошо, и дорогу старик обещал им показать, и смерть от голода больше не грозила. Остался лишь один, привычный уже, вопрос: что делать?
Дайран лежал, не шевелясь, и постепенно задремал. И потому не сразу расслышал за дверью невнятный шорох. А когда услышал – не пошевелился, лишь нащупал рукоять кинжала, с которым не расставался даже ночью. И стал ждать.
Дверь оказалась смазанной и открылась без шума. Высокая фигура возникла на пороге, словно соткавшись из ночной темноты. Дайран ждал. Шаги вошедшего были совершенно неслышны, и казалось, что он плывет по воздуху; на мгновение Дайран испугался – так похожа была на привидение эта светлая тень в длинной, едва не до пят, рубахе.
А потом тень подплыла к нему – и совершенно очевидным стал и неумелый замах, и проблеск лезвия в темноте. И Дайран метнулся вбок, уходя от удара, и в броске достал руку нападавшего, вывернул, и из стиснутой ладони выпал длинный кинжал, и сдавленный вздох боли сквозь зубы показал, что все это не приснилось. Он был силен и проворен, этот человек, притворявшийся стариком, но вряд ли доводилось ему убивать хотя бы раз в жизни. Дайран без труда вывернулся и прижал его к полу.
- Ну? – проговорил он сквозь зубы, когда хозяин попытался вырваться, и тряхнул его, не выпуская. – Так, стало быть, ты гостей встречаешь, хрыч старый? А вот как вздерну тебя сейчас на ветке да подпалю твое осиное гнездо – посмотрим, что скажешь!
Зашевелилась на кровати разбуженная Регда, подняла голову. Тихо охнула.
Хозяин, вывернув шею, попытался посмотреть на нее. И – сказал что-то, на том же странном, почти птичьем языке, что почудился Дайрану вечером.
А она – ответила. Короткой, четкой, но совершенно непонятной певучей фразой, ровно, но властно, с силой приказа, которому нельзя не подчиниться. А потом сказала – уже Дайрану:
- Отпусти его, - и добавила, глядя на обоих: - Он ничего не сделает больше, оставь… - и спустя несколько мгновений попросила: - Пожалуйста…
Нехотя Дайран выпустил старика, и тот поднялся, потирая руку и шею. Не взглянув ни на кого, поковылял к выходу.
Дайран подобрал с пола кинжал, покрутил в пальцах. Хорошенькое, однако, дело! Благородной ковки сталь, изукрашенная узорная рукоять – откуда в такой глуши?
- И как это понимать? – резко спросил он Регду, когда за стариком захлопнулась дверь. – Неудавшаяся попытка побега, так, что ли?
Она опустила голову и промолчала.
- А вот я его сейчас повешу над костром с голыми пятками и расспрошу, один ли он, да где сообщники, да кто таковы – и поглядим, что скажет! – продолжал он так же резко, глядя на девушку. – Или с собой прихвачу в Юккаром, может, мне за него там спасибо скажут. Ишь, выискался сообщничек. Тебя, что ли, освободить хотел?
Регда опять промолчала.
- Что молчишь-то? – зло спросил Дайран. – Дура! Ты хоть знаешь, как он рисковал? Я ж ему шею свернуть мог! И тебе заодно… если б не приказ тебя живой доставить.
- Я просила его этого не делать, - тихо и ровно проговорила Регда, глядя в сторону.
- Тьфу… - сплюнул Дайран и, нашарив на полу мундир, грохнул дверью.
Он вышел на крыльцо и остановился. Поднял голову. Летние ночи коротки, скоро рассвет. Засады Дайран не боялся – слишком тихо было кругом. Если, конечно, старик не догадается прямо сейчас чесануть в лес за подмогой, до утра им ничего не грозит. Но дело-то, оказывается, серьезное. Надо бы все-таки поймать его да расспросить кое о чем. Но сил не было. Наступил отходняк, ноги и руки противно ослабели. Черт… скажи кому – не поверят. Вряд ли, конечно, этот человек вправду смог бы его убить, для этого опыт нужен и умение, но случайно – чем черт не шутит… вспомнился снова Юхан, и Дайран сдавленно застонал сквозь зубы. Смерть в глаза посмотрела.
Навалилась страшная усталость, потянуло в сон. Отходняк, точно. Если он не закурит, то уснет прямо здесь же… а спать сейчас нельзя. Вот только кисет и трубка остались в комнате…
Проходя тесным коридором, Дайран услышал за дверью кухоньки голоса и остановился, прислушался. Регда и старик о чем-то спорили – и не разобрать было ни слова, ни единой фразы – все тот же странный, похожий на птичий посвист язык.
- Бисал хон ривалерен?- в интонациях хозяина звучало неприкрытое отчаяние. - Хон мис траж павес, бисал хон ривалерен? Вин ускен домер - енилен долост хавенон. Нек фенесел пахе присонолер, улес бивон. Лакен, панахлес улес ривалек варен. Рин енецу гертен акленер, нис хон…[1]
- Рапенту кипрес[2], - голос девушки был сухим и ломким, как прихваченные морозом осенние листья.
- Цкенве онимек!- взорвался старик. - Хон гиш роцге марпем коледве, гиш роцге! Шен – Итурен… ав хисве фуве натер литпекесте рин воренгим, нис хон аж хелгеслен полрин апринге гоонхин! эльхьлве скугин![3]
- Вин гиш хиспи ривале…[4]
- Рел? Вин нек яззе зоде ривале, гулве нкаре. Зоде - рин улехис цуй, лоди бисал хон гишдарте кинзоваль пикре рон вупре… лоди бисал хон - вин хон. Рин ден, бисал хон марпем ривалерен, - вин ширнефин, Челкен…[5]
- Вин зод элгер. Рин акуд панахлес нери рин ширне, ден вианапкосте вупре - мипа кипрес…[6]
- Гиш хислек элгер вин, гиш хислек - рин хон вин суретза. Акуд гиш… рел панахлес марпем гиш хисрай, гоцекинву, лакги фувес, нис сангевак винте акленер дозшафоон. Рин гиш мисурет немел пусчул. Хелгеслен полринге панахлес хисрай,- сказал старик устало и горько, - нек когхлек хелгеслен полринге - ипав рин литивен марпем хидран, рин онимкап мидатек. Удж, рел бисал иладим![7]- он махнул рукой.
- Кулсар…[8]
- Рел тедик панахлес ропав нололса!- снова разозлился хозяин. - Хисцу - довачим рин аж бунам, лу кипрес - акабун ыноконте. Шозонси хон ови кида увекясулаф самсатан. Еасле хисцук увекясуладе ропаврин?[9] - и он кивнул на тяжелые браслеты на ее руках.
- Хон не ривалесуте винту,[10] - негромко и ровно проговорила Регда.
И в голосе ее прозвучал такой металл, такая сила приказал, что старик взглянул на нее - и умолк, а Дайран за дверью вздрогнул и отступил.
Неслышно ступая, Дайран прошел в комнату, нашарил возле кровати кисет и трубку, снова вышел на крыльцо. Прижался лбом к резному столбику и закрыл глаза. Не зря, значит, нужна в Особом отделе эта девчонка - живая. Кто же она такая, черт побери?
Дверь скрипнула – и Дайран резко обернулся. Но хозяин подошел к нему, встал рядом, облокотился на деревянные перила крылечка. И спросил - хмуро, но миролюбиво:
- Закурить нет?
- Ну, ты и наглец, - покачал головой Дайран. – Едва не убил, еще и курить просишь?
- Извини, - хмуро бросил старик. – Я против тебя лично ничего не имею. Хотя жаль…
Дайран хмыкнул, протянул ему трубку и кисет с табаком. Старик кивнул, достал из кармана огниво.
Он, оказывается, был еще не стар – сильные руки, прямые, твердые пальцы, и ни намека на старческую сгорбленность и суетливость. Вот только волосы совершенно седые – они-то и сбили Дайрана с толку. А глаза – пронзительные, резкие, и такие же резкие складки прочерчены от крыльев носа к уголкам губ. А в глазах, кажется, растерянность… немудрено. У самого Дайрана мягко кружилась голова и дрожали колени.
В черном небе пронзительно крикнула неведомая ночная птица.
- Не поцарапал? – осведомился старик, набивая трубку. – Впрочем, что зря говорить. Убил бы я тебя, если б не она…
- Да и я б тебя… - подумав, признался Дайран.
Идиотизм ситуации уже даже не шокировал. Несостоявшийся убийца и его жертва стояли рядом на крылечке и беседовали, раскуривая трубочку. Полный привет. Еще самовара не хватает… и Регду сюда, чтоб чай разливала.
- Если б ты знал, капитан, какого ты человека губишь, - с горечью сказал вдруг хозяин, выпуская кольцо дыма. – Если б ты знал…
- Ну, так расскажи, - хмуро бросил Дайран. – Я себя последним дураком чувствую. Все все знают, один я, как слепой кутенок, тычусь носом в дерьмо…
Хозяин коротко вздохнул.
- Не стал бы рассказывать, - проговорил он так же угрюмо, - но ты, кажется, человек честный. Регда за тебя, можно сказать, поручилась…