Острая жалость сдавила его сердце. И что-то подсказало: не от страха или тоски эти слезы, от другого чего-то… чего?
Ну что ты плачешь… - пробормотал Дайран беспомощно.
Ты закончил? – спросила Регда, не глядя на него. – Надевай железо…
Успеется… - он повертел кандалы в руках и отложил в сторону. – Отдохни чуток…
Снова взял ее руку в свои, осторожно коснулся пальцами ее мокрых щек.
Ну не плачь… Пожалуйста, не плачь. Все обойдется…
Дайран… - Регда смотрела прямо на него, и глаза ее казались совсем черными. – Скажи, что мне делать?
А что…
Я люблю врага и не знаю, как сказать ему об этом. Дайран…
Медленно, медленно он поднес ее пальцы к своему лицу. И прижался к ним губами.
…. Как пела эта птица над головой! Захлебываясь, не умолкая ни на минуту… да и была ли она, эта светлая северная ночь, или едва догорел закат, сразу наступило утро? Дайран плавал в ленивой полудреме на границе сна и яви, и сердце его пело в такт с этой птицей, и золотые блики плясали в темноте перед закрытыми веками. Ладонь еще ощущала тепло и мягкость густых волос, рассыпанных по старому плащу – наспех сделанному ложу. Что нужно для счастья солдату?
Не открывая глаз, Дайран вспоминал, как они целовались ночью – отчаянно, неистово, до головокружения. Регда, оказывается, целовалась впервые в жизни, что немало его позабавило – лечить и хоронить умеет, а любить – нет. Но, впрочем, все это неважно, и он ласкал ее с самозабвением умирающего от жажды, добравшегося, наконец, до кружки с водой. Наверное, даже звезды завидовали им…
Какие у нее губы – мягкие, нежные, как лепестки цветков... Каким горячим и упругим стало враз ее тело... Он шептал ей нелепые и смешные признания – а она целовала его пальцы.
Я люблю тебя… Я тебя люблю…
Муж мой…
Я тебя никому не отдам…
Любимый…
Дайран протянул руку, чтобы погладить ее снова, но рука ощутила пустоту. Он лениво приоткрыл один глаз. Рядом лежит ее пояс, вышитый странным тревожным узором – ломкие линии, словно узор из трав. Ну, все ясно – одевается, наверное, в стороне или отошла умываться. Дайран тихонько погладил жесткие кожаные кольца.
Он не отдаст ее никому, никому. Он увезет ее в столицу, подаст в отставку, и они поженятся. Плевать, что скажут друзья и родичи – отец не осудит, а большего ему не нужно. Если будет надо, они уедут на юг и выстроят там дом. И у них родится дочь – маленькая девочка с такими же мягкими, как у Регды, волосами… и она тоже будет уметь оборачиваться – хоть птицей, хоть маленьким лисенком, какая разница…
Тихо как… Ни шороха, ни звука…
Регда… - позвал Дайран, приподнимаясь на локте.
И вдруг вскочил.
Тихо как, тихо. Ну, конечно. Валяются у костра кандалы, на его плаще – ее пояс. А его пояса нигде нет. Она ушла. И этим оставленным ему подарком – простилась. Дайран рванулся было в чащу, крикнул: «Регда!». Где вы видели дочь леса, которая растеряется в лесу? Она ушла, когда он так непростительно дрых… Она не заблудится, найдет дорогу. Слава Богу, она ушла. Господи, почему она ушла? Они никогда не увидятся больше…
Рядом с поясом лежало птичье перо – серое, с темно-фиолетовой полосой у основания. Словно пролетала здесь птица… серая птица…
Дайран поднял перо и тихо погладил пальцами, сунул за пазуху. Поднял с земли пояс и дернул в сердцах, словно тот был виноват во всем, что теперь придется пережить ему – арест, суд, приговор, клеймо государственного преступника. Потом плюнул и стал неторопливо одеваться.
Эпилог
А мне плевать на то, что ты по званию старше, понял? Имел я твое звание с тобой вместе в том самом…
Рядовой Ойолла!
Да пошел ты…
Брен Дин-Ханна привык к такому разговору. Он уже давно ко всему привык. И к тому, что разжалованный из капитанов в рядовые Дайран Ойолла не пьет только на дежурстве или во время тревоги. И к тому, что из опасных вылазок его приходится едва ли не за уши вытягивать. Друг ротного командира Дин-Ханы искал смерти. Он искал ее с тех самых пор, как… с того проклятого задания, будь оно неладно. Брен знал, разумеется, обо всем достаточно подробно – до того момента, как Дайран обнаружил исчезновение своей пленницы и явился в Юккарем один. О том, что было после, слышал кратко или вовсе только догадывался. Арест, суд, лишение гражданских прав и лямка рядового навечно. Но вот почему Ойоллу не сослали еще дальше на север или не упекли на юг, на галеры, а оставили в этой хоть и дыре, но все-таки уже привычной, не знал. То ли родители вмешались. То ли суд решил, что все-таки достаточно… что вряд ли.
Дайран вернулся - и не вернулся. Он стал другим – совсем. Язвительный и беспечный парень превратился в молчаливого старика с пустыми глазами. На попытки разговорить – отмалчивался. На выговоры за излишнюю горячность или плевал, или матерился – вот как сейчас. Казалось, он ни минуты не желает находиться наедине с собой и ни секунды не терпит отдыха. Или пахать, чтобы ни о чем думать времени не было. Или свалиться, чтобы думать о чем-то уже не было сил. Или пить.
У него сейчас было восхитительное положение – дальше фронта не пошлют. Что могут сделать ему за пьянство? Разжаловать? Дальше некуда. Сослать? Так дальше тоже не особо есть куда, и так дыра. На гауптвахту посадить? Тоже мне, испугали…
Дайран знал это все прекрасно, и оттого или пил, или нарывался – на что угодно, на драку, в заварушку, на скандал. А в ответ на уговоры посылал Бренна по известному всем адресу.
Четвертые сутки Дайран сидел под арестом. Брен, разозленный, доведенный до отчаяния, пригрозил, что еще одна такая выходка – и он пишет рапорт, и пусть рядового Ойоллу или переводят, или он сам отдаст его под суд. Дайран ответил ему длинной матерной тирадой и отвернулся к стене.
Так, у стены, он и лежал в то утро, когда Брен вновь зашел к нему в «камеру» - так высокопарно называли у них в гарнизоне комнатки, в которых провинившиеся солдаты отбывали срок наказания. Дайран даже не повернулся. Брен постоял немного, придвинул к себе единственный табурет, сел.
- Спишь? – спросил он после паузы.
- Тебе какое дело… - не оборачиваясь, ответил Дайран.
- Да мне-то, в общем, никакого, - хмыкнул Брен. – Только тут у нас история приключилась…
- Отвяжись, - процедил Дайран. У него болела голова.
- Слушай, ты, - взорвался Брен, - ты выслушать меня можешь, мать твою? Дело, между прочим, тебя касается.
- Отвяжись, - процедил Дайран.
Брен пару секунд боролся с желанием развернуть его к себе и съездить, наконец, по физиономии (о, как ему хотелось этого! А нельзя, пока на службе). Потом достал из кармана сверток, швырнул на кровать.
- На, держи. Твое ведь?
Дайран соизволил, наконец, повернуться, лениво развернул узел… и ошалело вскочил?
- Ты… откуда??!
- От верблюда, - буркнул Брен, остывая, наслаждаясь проступившей на лице друга растерянностью и ужасом. – Выслушай сначала. Сядь. И не бросайся на меня…
- Ну?!
- Поймали сегодня ночью двоих… партизаны, мать их так… похоже, что из лесных. Склад пытались поджечь. И откуда узнали только, мерзавцы. Ну, словом, ребята их повязали… пока ты тут прохлаждался. – Брен помолчал.
- Ну?!
- С одного из этих двоих сняли вот это, - Брен поднял с кровати, повертел в руках тонкий плетеный пояс, принадлежавший когда-то Дайрану и унесенный два года назад пленницей по имени Регда.
Дайран встал.
- Где он?
Брен помолчал.
- Я тебя спрашиваю – где этот?
- Не ори, - ответил тот. – Оба они сидят через стенку от тебя. Но входить к ним строжайше запрещено. Всем, кроме меня и лейтенанта Кларса. А тебе, между прочим, тут вообще прохлаждаться до вечера.
- Брен…
- Погоди. Эти двое до завтрашнего утра никуда не денутся, а Кларс ночью уедет. Ты меня понял?
- Да… Брен, спасибо.
- Но помни – я тебе ничего не говорил. Разбирайся с ним сам и тихо.
До вечера Дайран то метался по своей каморке, то недвижно сидел на кровати, обхватив голову руками. Ничего нельзя сделать до ночи – хоть вой. Так медленно текут минуты, так медленно. Он обещал не делать глупостей. Нельзя.
Уже стемнело, когда скрипнула дверь его камеры. Вместо сторожившего его сержанта Дворы в дверь, пригнувшись, вошел Брен, хмуро махнул рукой:
- Выходи давай…
Они вышли во двор, и Брен толкнул Дайрана в сторону казармы.
- Иди…
- Но…
- Иди, я сказал! – прошипел Брен. – Кларс еще здесь, ясно тебе? Вот уедет, тогда…
Еще полтора часа Дайран пролежал в казарме, уткнувшись в подушку. Очень хотелось выпить, но пить было нельзя. Тик да так – так долго… Уже казарма угомонилась, уже развели караулы, уже луна выплыла на середину неба, а он не спал, лежал, вцепившись в подушку, и ждал. Брен не мог обмануть. Значит, скоро.
Когда ждать так и молчать больше не стало сил, дверь скрипнула. Дайран вскочил. Высокая фигура маячила в дверях.
Брен едва держался на ногах от усталости. Лицо его даже при неярком свете фонаря было осунувшимся и бледным. Он взял Дайрана за плечо и несколько секунд постоял так на крыльце.
- Что с тобой? – спросил его Дайран.
- Устал… - невнятно пожаловался Брен. – Устал, как собака. Кларс этот, погань…
Отчего погань, объяснять не стал. Дайран не спросил, его сейчас одно жгло – нетерпение. И Брен почувствовал это…
Они пересекли двор, приблизились к тесному сарайчику гауптвахты. Брен отпер дверь, сунул Дайрану в руки ключ и фонарь.
- На, держи… Я спать пошел, иначе сдохну. Только, Дайран… не подведи меня, ладно?
- Иди, иди… - прошептал Дайран и шагнул внутрь.
Двое лежали на соломе в углу и зашевелились при звуке его шагов. Дайран какое-то время пристально разглядывал их. Двое. Да, двое мужчин. Глупо было надеяться… Один – его ровесник, второй – почти старик. Оба связаны. Одежда таких же бурых, неприметных цветов, темные волосы, глубокие серые глаза. Похожи, но не сильно. И чем-то неуловимым напоминают, как и Регда, жителей его родины – такие же чистые и резкие лица.
Дайран поставил фонарь на пол, пошарил за пазухой, вытащил пояс, развернул, встряхнул.
- У одного из вас, - он удивился, как хрипло звучит его голос, откашлялся, - нашли вот это. Чье это?
- Ну, мое, - отозвался после короткой паузы молодой пленник. – Тебе что за дело?
Дайран подобрал фонарь, уселся возле него на пол поудобнее.
- Где она?
- Кто? – неподдельно удивился пленник.
Дайран вскочил, сгреб его за шиворот, подтянул к себе.
- Не знаешь, тварь? Где Регда? Та, чей пояс на тебе нашли…
- Отпусти… - прохрипел пленник. – Придушишь – не узнаешь.
Дайран с отвращением выпустил его, отряхнул ладони. Пленник помотал головой, отдышался.
- Значит, ты – тот самый капитан… - хмуро сказал он.
- Что ты знаешь о ней, мразь? – вскинулся Дайран,
- Не ори, - проворчал пленник. – Сначала руки развяжи.
- Обойдешься…
- Ну, как знаешь. А связанным говорить не буду.
- Тьфу, мразь, - сплюнул Дайран, но все-таки вытащил нож. – Повернись…
Несколько минут парень, кусая губы, растирал затекшие кисти. Дайран молча ждал. Пленник глубоко вздохнул, поднял на него глаза и чуть улыбнулся.
- Жива она, Регда твоя. Жива и здорова, все с ней в порядке.
- Откуда ты ее знаешь? – спросил Дайран. – Где она? Почему на тебе пояс? Это мой…
- Да понял я, понял, что твой, - очень спокойно ответил парень. - Где – не скажу, ни к чему тебе. А откуда знаю все… сестра она мне… названная.
Дайран едва фонарь не выронил.
- Она сама мне его отдала перед… перед тем, как я уходил. На удачу. Талисман вроде. А вот не к удаче обернулось-то дело…
- Расскажи мне о ней, - тихо попросил Дайран.
- Зачем тебе? – искоса глядя на него, поинтересовался парень. – Все равно встретиться вам не судьба, да и будущего нет у вас… кто ты и кто она. Забудь. Вам вместе не быть… Хотя, конечно, тебе спасибо… за нее…
- Что мне твое спасибо… - процедил Дайран.
- Это не мое, это ее спасибо. Любит она тебя, капитан…
- Не капитан я больше, - сообщил Дайран. – Как раз после этого…
- А… ну да, дело понятное. Тем более спасибо.
Они помолчали.
- Что с ней дальше будет? – спросил Дайран.
- Не знаю, - темнея лицом, ответил пленник. – Я вряд ли это узнаю, у нас теперь дорога недолгая. Бог даст – выживет… может, сына вырастить успеет.
- Кого? – глупо спросил Дайран.
Пленник несколько минут разглядывал его, потом хмыкнул.
- Сын у нее родился, капитан… тьфу, извини. В общем… похоже, что твой. Хороший мальчонка, крепкий. Ему сейчас чуть больше года. На нее не похож совсем, значит, выходит, что на тебя. Дайран зовется…
- О, черт, - прошептал Дайран потерянно. – Как же так…
Пленник усмехнулся:
- А то ты не знал, как дети получаются…
Дайран размахнулся, чтоб съездить ему по уху, но парень легко перехватил его руку и тихо сказал:
- Не буянь. Ты сам виноват…
- В чем я виноват?! – процедил Дайран, морщась от боли в вывернутой руке.
Пленник отпустил его. Прямо взглянул в глаза:
- Если полюбил ее – зачем вез в Юккарем? Ушел бы с ней.
- Куда?
- К нам…
- Ага… щаз…
- Вот и я говорю, что дурак…
- Заткнись!
- Да мне-то… Я заткнусь. Это ты ко мне ворвался и орать начал, а не я к тебе. Я тут вообще сторона, мне главное – она жива и в безопасности.
Дайран спросил почти шепотом:
- Мальчик… сын… он – кто?
Парень понял.
- Пока не знаю, - очень мягко ответил он. – Это только лет в шесть будет ясно. Но она мальчишку зовет Лисенком, так что… может быть, будет - Лис.
Чуть помедлил, усмехнулся.
- Регда… вот, значит, как ты зовешь ее…
- А как ее зовут на самом деле? – едва слышно спросил Дайран.
Парень помолчал несколько секунд. И сказал – несколько протяжных, гортанных звуков.
- Так ее имя звучит по-нашему…
Дайран коротко и резко вздохнул и попросил – почти умоляюще:
- Скажи мне, где она?
- Нет…
- Да почему?!
Пленник вздохнул, потянулся, лежа на соломе.
- Слушай… Ты или дурак, или прикидываешься. Вот смотри – скажу я тебе сейчас, где твоя Регда, дальше что? Ты помчишься к ней? Во-первых, ты не знаешь дороги…
- Найду, - упрямо сказал Дайран.
- Во-вторых, - терпеливо продолжал пленник, - как ты отсюда уйдешь? Насколько я понимаю, в подразделении дисциплина строгая, а отпуска тебе не положено, иначе ты бы тут не торчал, так? Дальше. Ну, даже если ты ее разыщешь, что будет потом? Ты хочешь забрать ее с собой? А куда? В эту вот дыру? Или сам останешься? Тогда тебя будут ловить, как беглого, потому что – опять же, насколько я понимаю – тебе отставка не светит. Ну? Правильно я рассуждаю?
Дайран молчал.
- А теперь подумай вот еще о чем. Если ты будешь знать, где твоя жена, - Дайран вздрогнул при этих словах, - ты будешь знать не только это. Ты будешь знать, где укрывается преступница, которую ищут. За которую обещана награда, так ведь? Где гарантия, что ты не проговоришься?
- Да ты… - начал Дайран, закипая, но парень успокаивающе поднял руку.
- Погоди. Я же не говорю – сдашь. Но ведь есть Особый отдел. Есть… сам, наверное, догадываешься, какие у них методы. Тебя просто заставят сказать, понимаешь?
- Твою мать… - пробормотал Дайран.
- То-то вот и оно. Поэтому не скажу я тебе ничего, уж прости… Хочешь – пытай. Постараюсь не выдать, хотя, впрочем, не уверен до конца.
- Придурок…
- Может, и придурок. Только я хочу, чтоб она уцелела. И твой сын, кстати, тоже…
Дайран посмотрел на него и спросил:
- Да ты ее сам, что ли, любишь?
- А это уже не твое дело, - отозвался пленник.
Они помолчали. Трещал, оплывая, фитилек лампы.
- Как тебя зовут? – спросил Дайран.
- Тебе зачем, - ответил парень неохотно. – Зови, как хочешь…
- Скажи, а почему ты говоришь – жена? Она ведь… ну, мы же не официально…