Видимо, прочитав на моем лице все чувства, Констанца склонилась ближе ко мне, и наши губы слились. Это был восхитительный короткий поцелуй, полный нежности и легкого обещания страсти. Лошади шли шагом, звуки копыт мягко тонули в палой листве. Мне не хотелось больше спрашивать ни о чем, главное - моя Констанца была со мной. До самого монастыря мы едва ли обменялись парой слов.
- Закройте ворота, сестра Мария, - бросила Констанца привратнице, когда мы под покровом ночи въехали в монастырский двор. - Какие новости?
- На кухне пригорела рыба, - начала перечислять монахиня, запирая тяжелый железный засов. - Старая Сесилия закончила опись утвари, хранящейся в левом приделе часовни. Половину надо бы выкинуть, ткани слежались и отсырели, а вот свечи бы пригодились...
Констанца спешилась и направилась к дверям дормитория.
- А, кстати, - вдогонку крикнула привратница, - сегодня днем из Кортемаджоре приезжал человек, похожий на священника, привез послание от какого-то... Ринери.
- Где послание?
Сестра Мария протянула настоятельнице сложенный листок бумаги, запечатанный темной сургучной печатью.
- Хорошо. Проследи, чтобы лошадей почистили и накормили, а заодно пусть принесут и нам с Лаурой чего-нибудь поесть, пусть даже пригоревшей рыбы.
Я не возражала, хотя письмо Ринери встревожило меня.
- Констанца, что он хочет?
- Хотела бы я знать... Идем ко мне, посмотрим.
Поднявшись в комнату Констанцы, мы зажгли свечи на столе от той, что принесли с собой, и, усевшись рядом, взялись за письмо. Рассмотрев на сургуче оттиск собачьей головы с факелом в зубах, Констанца поморщилась.
- Доминиканские псы! - Она сломала печать и развернула листок. Я нетерпеливо пробежала глазами строчки, написанные аккуратным почерком с сильным нажимом на перо:
"Госпожа баронесса, примите заверения в моем искреннем почтении и восхищении Вашей добродетелью. Небольшое недоразумение, возникшее во время нашей последней встречи, я уверен, не поколеблет Вашего расположения к верным слугам инквизиции, задачей коей является искоренение ереси среди слуг Божьих во славу Святой Церкви. Высказанное Вами желание освободить двух пленниц было благим намерением, хотя и не поддержанным кардиналом Сан-Северино. Тем не менее, Господь рассудил иначе, и одна из осужденных была похищена и скрыта от нашего правосудия. Не смея роптать на Его волю, я отказался от розыска еретички и ее похитителя, однако они не получили надлежащего возмездия, а моя работа не была выполнена. Известно, что в монастырях, подобных Вашему, имеются приюты и школы для бедных детей, и монахини с радостью укрывают бесприютных сирот, что отчасти и объясняет Ваше сострадание к заблудшим душам. Но я предлагаю Вам заниматься своим делом, а Вы предоставьте мне возможность заниматься своим, так чтобы наши пути не пересекались. Было бы жаль, если бы монастырем Санта-Джулии заинтересовались власти Милана или люди герцога Сфорца. Я ценю Ваше спокойствие и надеюсь, что мы придем к взаимопониманию. Преданный делу Господа и Святой Церкви, дознаватель ордена Святого Доминика Антонио Ринери".
Констанца отложила письмо. Ее глаза метали молнии, руки сжались в кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
- Он осмеливается угрожать мне!
- Вы просили за осужденных, и кажется, он видит связь между попыткой вашего вмешательства и моим спасением.
- Неужели ты не понимаешь? Он хочет натравить на Санта-Джулию Франческо Сфорца, потому что не мог не знать, как тот разыскивал меня. Ринери не уверен, что я и есть та, кого ищет герцог Сфорца, но полагает, что я укрываю у себя в монастыре Констанцу Висконти. Если я снова попробую освободить кого-нибудь из приговоренных к казни, ты познакомишься с правосудием Сфорца уже на следующий день...
- В таком случае, не вмешивайтесь.
Она нахмурилась и встала. Я гадала, что она чувствует - страх, растерянность, ярость или отчаяние, и слишком боялась за нее, чтобы сказать что-то еще.
- Я хочу принять ванну и лечь спать. - Мне показалось, что ее голос дрогнул. - Идем со мной.
Я помогла ей раздеться, с трепетом касаясь ее прохладной кожи, но она даже не смотрела на меня. В ее глазах тлела печаль и мрачная решимость, и я невольно боялась встретить их прямой взгляд. Мои покрасневшие от холода пальцы вряд ли причиняли ей неудобство; скорее всего, она просто не ощущала их прикосновений.
Опустившись в теплую ванну, Констанца закрыла глаза и вздохнула. Мне отчаянно хотелось сбросить платье, забраться в воду вместе с ней, обнять ее плечи и принять все тайны, все тревоги, беспокоившие ее... Она молчала, и меня охватывало нехорошее предчувствие.
- Констанца, могу ли я чем-нибудь помочь?
Она улыбнулась, не открывая глаз.
- Да. Ты можешь помочь мне вымыться.
- Нет, я имею в виду не это...
- Больше ты ничем не поможешь мне, дорогая.
Взяв мочалку, я принялась осторожно растирать ее плечи и спину, стараясь не разбередить едва затянувшиеся алые рубцы.
- Ринери не успокоится. Люди, подобные ему, однажды что-то заподозрив, непременно докапываются до истины.
- Мы могли бы заставить его потерять интерес к Санта-Джулии?
- Каким образом?
- Вы можете поговорить с кардиналом Сан-Северино, и...
- Кардинал не всемогущ. Он неплохой человек, но и его вмешательство имеет свою цену. Чем меньше людей будет втянуто в это дело, тем лучше.
- Констанца, ваш друг... Джулиано Манетти... он...
Она подняла голову и посмотрела на меня с интересом, и я, осмелев, продолжала:
- Если он еще не забыл, как держать в руках шпагу, он мог бы...
Констанца расхохоталась. Она смеялась так весело и заразительно, что я невольно улыбнулась вслед за ней, не понимая причины ее смеха. Взяв меня за подбородок, она спросила:
- Он мог бы убить Ринери, так?
Я сглотнула, подумав, что такая просьба поставила бы жизнь старого учителя танцев под удар, ведь Ринери, как служителя инквизиции, наверняка охраняют.
- Смерть негодяя все решила бы, - прошептала Констанца. Ее зрачки расширились, отчего глаза стали казаться совсем темными. Лицо ее было белым, как мрамор, кровь отхлынула от щек. - Ты права.
В моей душе все перевернулось. Неужели Констанца не остановится перед убийством? Что она собирается делать?
- Не будем больше говорить об этом, - тихо сказала она, вставая. Я набросила на ее плечи полотенце. - Вымойся, дорогая, ты устала и вся дрожишь.
Теплая вода приятно расслабила сведенное усталостью тело, хотя я не могла не думать о том, что намерена предпринять Констанца, и скоро ли Ринери спустит своих псов на Санта-Джулию. Если ему удастся проникнуть в монастырь, участь Констанцы будет незавидной, а уж мне и вовсе конец. Он собственными руками подожжет хворост у моих ног, если раньше его палачи не разрубят меня на кусочки...
Выбравшись из ванны, я переоделась в чистую рубашку и направилась в постель, где меня уже ждала Констанца. Она обняла меня и долго с нежностью гладила по голове, целуя мое лицо. От этих сдержанных, почти невинных ласк мое сердце переполнилось страхом и тоской. Слезы подступили к глазам, я старалась, чтобы Констанца не видела их, но они оставались на ее губах, касавшихся моих щек.
- Не плачь, - шептала она. - Не плачь, моя девочка... Все будет хорошо, милый ангел. Я люблю тебя...
Она склонилась надо мной и поцеловала в губы - медленно, чувственно, с разгорающейся силой страсти. Обняв ее за шею, я ответила на поцелуй, и ее рука накрыла мою грудь. Это была привычная, такая восхитительная ласка, заставившая меня застонать. Она стала тихонько ласкать меня, не переставая целовать, и мое тело таяло, как воск от огня, под ее пальцами. Немного погодя я уже извивалась в ее объятиях, почти не стесняясь охватившего меня нетерпеливого желания. Ее движения стали настойчивее, я почти непроизвольно подавалась навстречу, вздрагивая и задыхаясь, и волны удовольствия нарастали внутри меня неотвратимым прибоем. Она словно вела меня в танце, ее руки так хорошо знали, что мне нужно... Мое дыхание сбилось, с губ сорвался долгий вскрик, и я впустила ее в себя глубже, отчаянно дергая бедрами и истекая в невозможном, сладостном восторге. Все мое тело охватила судорога наслаждения, я сотрясалась в объятиях целовавшей меня Констанцы, закрыв глаза и беспомощно сжимая ее плечи, пока силы не оставили меня окончательно. Сердце колотилось так, что готово было выскочить из груди, по вискам стекали капли пота.
- Ты чудесна, - выдохнула Констанца, с любовью глядя на меня. - С тобой я чувствую себя счастливой, хоть и знаю, что это запретное счастье... Я не хочу отдавать тебя мужчине, кто бы он ни был.
Я взяла ее руку и поцеловала раскрытую ладонь.
- Мне не нужен мужчина, - сказала я. - Мне ненавистна сама мысль о том, что мужчина будет прикасаться ко мне...
- Ты уже знаешь...
- Да, меня насиловали в тюрьме, - содрогаясь от воспоминаний, прошептала я. Констанца провела пальцами по моим волосам.
- Но ты до сих пор грезишь о мужчине, который тебя спас? - с упреком заметила она.
Я не ответила, отведя глаза под ее испытующим взглядом. Обняв ее, я ощутила под пальцами ее твердый горячий сосок и по тихому вздоху поняла, что она ждет моих ласк. У нее была такая прекрасная мягкая грудь, я стала ласкать ее губами и языком, перекатывая во рту маленький бутончик соска. Рассеянно обнимая меня за шею, Констанца легонько постанывала, выгибаясь всем телом, а потом мои пальцы, гладившие ее шелковистый живот, скользнули ниже, во влажную складочку, спрятанную под покровом курчавых волос, и коснулись напряженного бугорка. Констанца вскрикнула от удовольствия и направила мою руку, показывая, что ей нравится. Вскоре мне уже не требовалась ее помощь: она стонала, запрокинув голову и кусая губы в ожидании подступающего наслаждения, ее стоны заставляли меня ласкать ее все быстрее и яростнее. Наконец ее тело сотрясла крупная дрожь, она забилась подо мной, как пойманная птица. С немым восторгом я смотрела, как она кончает, закрыв глаза и сжимая в кулаке край простыни. Я склонилась к ней, ловя губами ее глубокое дыхание, и стала целовать ее, упиваясь ее наслаждением.
- Ты можешь делать это так хорошо, - выдохнула она и улыбнулась. - Я боюсь закричать, потому что сестры могут услышать... Здесь не место для такой любви, дорогая.
- Любовь к Богу не подразумевает участия плоти, верно? - рассмеялась я. - И она никогда не бывает страстной.
- Прекрати. Это грех, который нам, быть может, еще предстоит искупить. Я забываю себя, забываю Бога, когда ты до меня дотрагиваешься...
- Ваш муж не радовал вас в постели, правда?
- Франческо - настоящее животное. Мне было ненавистно все, что он делал со мной. У него был огромный член, и его мало заботило, что я чувствую, когда он в меня входит. Мои слезы и мольбы только распаляли его еще больше, он говорил, что я страстная сучка, что ему повезло заполучить меня, да еще и с неплохим приданым... Несколько ночей подряд он насиловал меня, заставляя делать то, чего ему хотелось, и я не могла бороться с ним. Мое тело покрылось синяками, которые гордость мешала мне показать даже прислуге, так что мне приходилось мыться и одеваться в темноте. Если бы я не убежала, это продолжалось бы до сих пор. Я не хочу возвращаться к той жизни.
- Ты и не вернешься, - горячо сказала я, целуя ее в висок, и слезы потекли из моих глаз. - Если будет нужно, мы убежим из Санта-Джулии...
- Невозможно бегать всю жизнь, Лаура. Однажды все это должно закончиться.
- Но...
- Спи, моя милая. - Она обняла меня и вздохнула. - Я подумаю, что делать со всем этим, и будь уверена, найду выход.
Я закрыла глаза, подчиняясь ее спокойной уверенности. Чистый запах, исходивший от ее кожи, был таким родным, ее мягкие руки обнимали меня с такой заботой и нежностью, что я почти сразу почувствовала, что засыпаю.
Следующий день мы провели в библиотеке. Холодное зимнее солнце пробивалось в высокие решетчатые окна, и скрип перьев разносился в тишине среди шкафов с пыльными фолиантами. Констанца просмотрела мою работу, нашла ее неплохой и велела продолжать, а сама села писать письма. Украдкой заглядывая через ее плечо, я видела ряды цифр в счетах за воск и холсты, за фрукты и уголь. Она быстро управилась с расчетами, а затем перешла к письмам. В одном из них она благодарила купца из Кортемаджоре за пожертвования в пользу монастыря, в другом просила архиепископа позаботиться о сиротском приюте в Парме. Над третьим письмом она надолго задумалась, несколько раз принималась писать, но тут же комкала бумагу и откладывала перо.
- Вы пишете Джулиано? - спросила я, подняв голову от работы.
- Нет. - Констанца улыбнулась. - Такие просьбы нельзя доверять бумаге. Если бы мне понадобилась его помощь, я попросила бы лично.
- Если бы? Вы хотите сказать, что...
- Пусть Джулиано живет спокойно, он заслужил это. Я не стану впутывать его в свои дела, с которыми и сама могу разобраться.
Я похолодела. Нельзя было понять, что задумала Констанца, но защитить монастырь и его обитательниц от солдат гонфалоньера будет совсем некому.
- Дайте мне шпагу, - сказала я, сжав кулаки.
- Что?
Ее брови удивленно взлетели вверх, перо в тонких пальцах дрогнуло.
- Дай мне шпагу, - повторила я твердо, начиная сердиться и незаметно для себя переходя на "ты". - Если будет нужно, я встану рядом с тобой.
Она опустила глаза, и мне на миг показалось, что в них блеснула печальная улыбка.
- Ты не будешь рисковать собой, Лаура.
- В таком случае, шпага понадобится мне, чтобы они до меня не добрались.
Констанца подняла голову и внимательно посмотрела на меня, затем черты ее лица смягчились.
- Я не думаю, что до этого дойдет.
- Кому ты пишешь?
- Кардиналу Сан-Северино. - Она невозмутимо пожала плечами. - Я хочу посмотреть на ведьм, которых изловил Ринери в Кортемаджоре.
- Ты сошла с ума?
- Нисколько. У меня есть право видеться с приговоренными к смерти, так что эта просьба вполне обычна. Если эти люди действительно злодеи и богохульники, они будут предоставлены своей судьбе.
А если нет, подумала я, ты напишешь другое письмо, и отважный незнакомец снова будет рисковать своей жизнью по твоему решению...
- Констанца, это безумие.
Она обняла меня и серьезно заглянула в глаза. Ее взгляд был решителен и темен, и на мгновение мне показалось, что однажды я уже видела точь-в-точь такой же взгляд, но тогда я не могла его понять и запомнить, так что теперь у меня возникло лишь ускользающее чувство узнавания.
- Я буду осторожна, милая, - прошептала она, склоняясь к моему уху. - Ради тебя... Я всегда помню об опасности и клянусь сделать все, чтобы ни единый волос не упал с твоей головы.
Ее мягкие теплые губы скользнули по моей щеке. Еще немного - и сладостное тепло разлилось по моему телу; наши дыхания смешались. Ее поцелуй был нежным и страстным, мои пальцы легли на ее грудь.
- Люби меня, - задыхаясь, прошептала я, ощущая, как твердеют ее соски. Рука Констанцы гладила мое колено, и я нетерпеливо подняла подол, позволяя ее ладони ласкать мою обнаженную кожу, забираясь все выше. Как обычно, она не спешила, давая мне возможность наслаждаться и изнывать от нетерпения. Мои бедра изнутри стали влажными, и пальцы моей возлюбленной слегка касались самого сокровенного места, заставляя меня стонать и извиваться, подаваясь ей навстречу. Она уложила меня на скамью, а сама устроилась рядом, глядя на меня с восхищением и легкой улыбкой.
- О, Констанца...
Она принялась целовать меня, и я уже не могла сдерживаться. Ее ласки становились более чувственными и смелыми, но мне хотелось еще большего.
- Войди в меня... Я так тебя хочу... Да, вот так...
Я горела в огне неистового желания, отдаваясь ее ласкам и почти неосознанно помогая ей собственной рукой. Беспомощно умирая в накатывающемся прибое наслаждения, я едва удерживалась от крика и лишь тихо стонала, проникая языком в рот Констанцы. Наконец мое тело сдалось: крупная дрожь, зародившаяся в бедрах, мягко сотрясла меня всю, и я на несколько мгновений задохнулась, ослепнув от яростного, мучительного, невыносимого восторга. То, что я чувствовала в объятиях Констанцы, было похоже на неземное блаженство, да и сама она напоминала ангела, прекрасного и загадочного, поступкам которого я никогда не могла найти объяснения.