Еще три дня я работала в скриптории под руководством Констанцы. Мой почерк действительно становился лучше, отчасти потому, что я старалась. Иногда она подходила ко мне, клала ладони мне на плечи и целовала в макушку. Лишь один раз она позволила себе большее, когда я притянула ее к себе и стала целовать в губы, - не сопротивляясь, она села возле меня, и несколько мгновений мы сидели, обнявшись, ее рука гладила мою грудь через рубашку. У меня заныл низ живота, но когда я попыталась направить ее пальцы себе под юбку, она покачала головой и встала. Мне захотелось заплакать.
- Завтра ты будешь работать здесь одна, - проговорила она, помолчав. - Впрочем, это не обязательно. Можешь заняться тем, что тебе больше по душе.
- Вы уезжаете? - спросила я. - Учиться танцам?
- Да, дорогая.
- Возьмите меня с собой, пусть синьор Манетти покажет мне несколько па.
Констанца пожала плечами.
- Хорошо, почему бы нет. Тебе так хочется с ним познакомиться...
Я была удивлена, однако не подала виду. Вечером я явилась в комнату настоятельницы и, не дожидаясь приглашения, забралась в ее постель. Констанца, в длинной льняной рубашке, босая, стояла у окна и смотрела на темный двор, погруженная в свои мысли. Моего появления она, похоже, не заметила. Лишь некоторое время спустя, обернувшись, удивленно подняла брови.
- Зачем ты пришла?
- Не прогоняйте меня. Мне холодно спать одной. И... мне так вас не хватает.
Она легла рядом со мной, вытянувшись на спине и чинно сложив руки.
- Так вы похожи на мощи святой, - заметила я, накрыв ее ладони своей.
- Завтра нам предстоит тяжелый день. Ты умеешь ездить верхом?
- Постараюсь не свалиться с седла. - Я поглаживала ее пальцы, и понемногу она стала отзываться на мои ласки. Ее улыбка стала мечтательной.
- Нам придется ехать быстро.
- А почему синьор Манетти сам не приезжает в Санта-Джулию?
- Это было бы неуместно. Ему нечего делать в нашей обители.
- Но ведь он был здесь, когда привез меня.
Она слегка нахмурилась, потом рассмеялась.
- Не нужно строить догадки, Лаура, и пытаться вызвать меня на откровенность.
- Люби меня... - жарко прошептала я, прижимаясь к ней. - Констанца, милая...
Ее глаза стали огромными и влажными, зрачки расширились, и я почувствовала, что беспомощно тону в их глубинах. Ее губы нашли мои, я застонала, обвивая руками ее плечи и перебирая пальцами золотистые короткие кудри. Мы целовались с томительной нежностью, способной свести с ума, а затем я настойчиво потянула кверху подол ее рубашки. Через несколько мгновений она уже лежала передо мной обнаженная, ее великолепное тело мягко сияло в свете стоявшей на столе свечи. Я тоже разделась и принялась нетерпеливо ласкать ее, наслаждаясь запахом ее кожи, ее желанием, ее податливым теплом. Ее грудь притягивала меня. Под моим языком ее соски становились твердыми и горячими, рождая в моем теле неистовую страсть. Мне хотелось овладеть ею стремительно и напористо, заставить ее вскрикивать и извиваться в моих руках, посмотреть, как она кончит, как забьется в агонии наслаждения, истекая любовной влагой... Ее ладони гладили мои плечи, она молча отдавалась мне, лишь иногда направляя меня. Когда мои пальцы скользнули между ее ног, она чувственно застонала, подаваясь бедрами навстречу моей руке.
- Констанца... - выдохнула я, осторожно проникая в нее, и ее ответный вскрик был полон страсти и нетерпения.
Она была так прекрасна. Глядя на ее запрокинутое лицо, я продолжала ласкать ее, больше угадывая, чем зная наверняка то, что доставляет ей наибольшее удовольствие. Ее дыхание участилось, она была близка к концу, и скоро я, трепеща от восторга, увидела это чудо: ее тело выгнулось дугой, напрягаясь в последнем экстазе, и вскинулось несколько раз мягкими, глубокими толчками. Мое сердце замерло от любви и нежности... Она отвела мою руку и закрыла глаза, понемногу успокаиваясь. Мне не нужно было ничего, кроме ее наслаждения, этого неистового танца, этих сладостных мгновений.
- Как я люблю тебя, - прошептала я, покрывая ее тело поцелуями.
- Мой ангел...
Ее губы были так горячи, а поцелуй так сладок. Нежные пальцы ласкали меня, принося невероятное удовольствие, и вскоре острое, нестерпимое чувство бросило меня в слепящее ничто. Задыхаясь, я билась в ее объятиях, не в силах произнести ни слова, и слезы катились из моих широко раскрытых глаз.
- Тебе хочется еще? - спросила она. Я могла лишь молча кивнуть, и она сделала все, что мне хотелось. Мне было почти стыдно за свое ненасытное желание, когда все повторилось снова. Обессиленная, я содрогалась в агонии наслаждения, и Констанца целовала меня в губы. Я обняла ее за шею.
- Мне хочется спать...
Она засмеялась и прижала меня к себе.
- Спи. Завтра я рано разбужу тебя.
Я закрыла глаза, удобно устроившись в кольце ее рук. Счастье, которое она дарила мне, было поистине невозможным. Я чувствовала, что не просто привязана к ней, я не могла бы жить без нее... Лишь где-то в дальнем уголке моего сердца шевелились сомнения и неясная тревога: я твердила Констанце о своей любви, но она ни разу не сказала мне того же. Ее душа оставалась для меня загадкой, мне принадлежало только тело, да и то ненадолго...
Я проснулась от толчка в плечо. Констанца, одетая в свою обычную рясу, стояла возле меня, держа в руке большой сверток.
- Пора идти, соня, - с усмешкой сказала она, когда я недовольно помотала головой. - Завтракать будем в дороге, раз уж ты так любишь поспать.
Я торопливо оделась и спустилась во двор следом за настоятельницей, спотыкаясь в темноте на ступеньках. Две оседланные лошади уже ждали у ворот, и сестра привратница, позевывая, с интересом посмотрела на меня.
- Лаура едет с вами, святая мать? - спросила она.
- Да, я намерена приобщать ее к деятельности обители. К тому же мне будет не так одиноко.
- Ох, неспокойно нынче на дорогах, а две монахини беззащитны перед лихими людьми...
- Господь хранит своих детей, сестра Мария. Помолитесь за наше спокойное путешествие.
Она помогла мне залезть на лошадь и сама легко и уверенно села в седло. Все мое внимание сосредоточилось на том, чтобы не свалиться, так что некоторое время я видела только холку лошади и прикидывала, как бы половчее вцепиться в нее, если шаг сменится галопом. Постепенно я начала замечать утоптанную дорогу и кусты по ее сторонам, а затем осмелела и, подняв голову, посмотрела на Констанцу.
- Тебе нравится? - спросила она весело. - Вижу, ты уже осваиваешься. Натяни немного поводья, нам нужно остановиться.
- Для чего?
Она оглянулась на еще видневшиеся над деревьями крыши монастырских построек и, придержав коня, спешилась.
- Неужели ты вправду считаешь, что местные разбойники позволят спокойно проехать двум молодым дамам, путешествующим верхом, пусть даже монахиням?
- Но что же вы намерены с этим делать?
- То же, что и всегда.
Отвязав от седла сверток, Констанца огляделась и зашла за ближайшие кусты, оставив меня на дороге в одиночестве. Слова о разбойниках крутились у меня в голове; не то чтобы я всерьез боялась, но безлюдное место делало беззащитность случайного путника очевидной.
- Я уже иду, - послышалось из-за кустов, и появилась Констанца. Ее вид вызвал у меня растерянность, хотя мне следовало бы догадаться сразу: теперь на ней был дорожный мужской костюм - толстая куртка со шнуровкой, потертые штаны, высокие кожаные сапоги с маленькими шпорами. В ножнах у пояса висела шпага, тяжелый малиновый плащ ниспадал с плеч. Глядя на нее, я почувствовала, что невольно отождествляю ее с другим человеком.
- Констанца, если бы я не знала, что это вы, то решила бы, что...
- Едем, - коротко сказала она, не дав мне договорить, и вскочила в седло. - Путь неблизкий.
- Вы похожи на мальчика, - засмеялась я. - Мальчик, сопровождающий послушницу из монастыря!
- Ну, это тоже неплохо.
Она замолчала, и я рискнула задать вопрос:
- Расскажите мне о себе. Вы говорили, что ушли из мира, потому что не хотели выходить замуж за Франческо Сфорца...
- Я этого не говорила, - улыбнулась она. - Но ты права. Мне не хотелось быть куклой этого бездушного самовлюбленного негодяя.
- Он действительно был жесток?
- Франческо, несмотря на свою молодость, интриган и подлец, каких мало. Он грезит властью и деньгами, и брачный союз между нами, на который согласился мой отец, должен был стать важным политическим ходом. Франческо, как мой муж, получал земли возле Пармы и Брешии, а взамен обязался просто не трогать владения Висконти, потому что отец помогал графам Тосканелли, врагам Сфорца. Такое примирение устраивало всех... кроме меня. Мои слезы тронули отца, но мир со Сфорца для него был важнее переживаний дочери. В назначенный день Франческо Сфорца назвал меня своей женой. Я не любила его. Говорили, что он красив... Возможно, но в его красоте для меня не было утешения. Он хорошо обращался со мной, был добр и внимателен, понимая, что наш брак был заключен против моей воли. Но каждый раз, когда наступал вечер, он приходил ко мне и говорил о своей любви... это было невыносимо. А потом он ложился на меня сверху и брал свое, неизменно глядя мне в глаза. Мне было отвратительно то, что он делал со мной. Я не могла отдаваться его ласкам, зная, что он приходил ко мне из застенков, где только что собственноручно сек заключенных... Нет, он занимался этим не часто. Он умеет убивать, но убийствами лишь создает себе репутацию - его боятся. Ему достаточно бывает нескольких слов, чтобы люди делали то, чего он хочет.
- Но ведь он не обижал вас? - удивилась я.
- Он ждал наследника. Я знала, что с каждым днем его терпение будет истощаться, и рано или поздно он откроет передо мной свое истинное лицо. Не любовь, а лишь расчет на продолжение рода... Я ненавидела его. Через неделю после свадьбы я решилась на побег. Возвращаться к отцу было бессмысленно и опасно, а больше пойти было некуда. Впрочем, у меня оставалась еще одна надежда...
- Вы отправились в Санта-Джулию?
Констанца кивнула.
- Не сразу, разумеется. Я слышала, что в монастыре Санта-Джулия умерла настоятельница, и архиепископ Милана подыскивает ей достойную замену. Архиепископ поддерживал графов Тосканелли, и я надеялась, что он сумеет мне помочь. Впрочем, кроме личной неприязни к Сфорца, требовалось и еще что-то, чем я могла бы убедить архиепископа. Лучшего средства убеждения, чем золото, пожалуй, не существует... поэтому я решила, что цена моей свободы должна быть уплачена во что бы то ни стало. Я взяла все свои драгоценности и деньги, которые Франческо хранил в своем кабинете, и убежала из замка, тайком взяв самую резвую лошадь. Мой расчет оказался верным: архиепископ принял меня благожелательно, он не только счел меня достойной занять место настоятельницы Санта-Джулии, но и пообещал сохранить тайну моего местонахождения. В тот же день меня рукоположили в сан...
- Вот почему вы в Санта-Джулии живете так уединенно! - вырвалось у меня.
- Не потому, что я скрываюсь, хотя и из-за этого тоже. Устав ордена строг и облегчает мою задачу.
- В тюрьме стражники называли вас баронессой...
- Они знают лишь, что я из знатной семьи. Но то же самое можно сказать почти о любой настоятельнице монастыря, подотчетного архиепископу или папе. В последнее время, правда, эти назначения достаются порой влиятельным куртизанкам...
- Вы считаете, что совершили грех, убежав от мужа? - спросила я, помолчав.
- Убежав от мужа, украв деньги, пойдя против воли отца. Вероятно, это грех, а я отчего-то не чувствую себя виноватой, хотя каждый вечер прошу Бога простить меня. Я слышала, что Франческо был сам не свой от ярости и приказал найти меня за хорошую награду. Меня не нашли, значит, архиепископ сдержал свое слово... Теперь я почти счастлива, во всяком случае, у меня есть то, для чего стоит продолжать жить. Я обрела покой, которого мне так не хватало... и все же теперь я чувствую, что лишаюсь покоя.
- Почему?
Она внимательно посмотрела на меня и не ответила, лишь тонко улыбнулась. Неужели она испытывала ко мне какие-то чувства, кроме плотского желания? Могла ли я надеяться, что в ее улыбке было нечто большее простой доброты?
- Зачем вы учитесь танцам? - спросила я, чтобы скрыть свое смущение. - Разве благородных дам не обучают музыке и танцам с детства?
- Мне хочется овладеть этим искусством в совершенстве, - ответила она. - Если захочешь, я попрошу Джулиано обучать тебя тоже.
- Это было бы здорово! - выпалила я, и она весело рассмеялась.
- Сначала тебе надо решить, пригодится тебе это или нет.
- Констанца, я хочу уметь то же, что и вы.
- Отлично. Догоняй!
Она слегка пришпорила лошадь и помчалась вперед, призывая меня следовать за собой. Вжавшись в седло, я ударила пятками в бока лошади. Резкое движение едва не сбросило меня на землю; вопя во весь голос, я ухватилась за конскую гриву, стараясь не выпускать поводья. Лошадь пошла галопом, и вскоре я поравнялась с Констанцей. Протянув руку и ловко ухватив поводья, она удержала животное.
- Проклятье, так и покалечиться недолго, - неодобрительно сказала она. Я поправила платье и криво усмехнулась:
- У меня никогда не было собственной лошади. А в седле я сижу второй раз в жизни.
- Ты научишься.
Она снова пустила лошадь шагом. Я молча следовала за ней, погрузившись в собственные мысли. Внезапно она остановилась. Подняв голову, я увидела троих крепких мужиков, стоящих на тропе перед нами. У одного из них в руках было что-то вроде здоровенного серпа, двое других нехорошо ухмылялись, поигрывая ножами.
- Мальчуган, ты украл себе невесту из монастыря? - прогудел детина с серпом, пытаясь взять лошадь Констанцы под уздцы. Животное попятилось, послушное руке хозяйки, и разбойник схватил лишь пустоту.
- Разве красть невест теперь запрещено? - негромко поинтересовалась Констанца. - Украл, и теперь ищу священника, который нас обвенчает.
- Ловкач! - усмехнулся парень с ножом. - Ты, стало быть, вор.
- А ты, часом, не священник, раз читаешь мне проповеди?
- Может, и так. Пойдем с нами, мы вас славно обвенчаем... Кстати, ты мне нравишься гораздо больше твоей невесты, паренек. Может, я бы сам с тобой обвенчался...
- А как же твой обет? Против соблазна плоти есть прекрасное средство, и недорогое, кстати. Вот тут бы твой нож пригодился...
Лицо парня побагровело, а его приятели захохотали.
- Хорошая шутка, мальчик, - отсмеявшись, сказал бандит с серпом. - А теперь сойди с лошади и отдай нам кошелек. То же касается дамы. Мы позволим вам уйти невредимыми, если вы будете вести себя смирно.
- Мне очень непривычно путешествовать пешком, - пожала плечами Констанца. - Денег при мне нет, а потому и поделиться с вами нечем.
Грабители перестали ухмыляться и грозно шагнули вперед. Констанца небрежно положила руку на рукоять шпаги.
- Не тратьте мое время. Шутить я больше не буду.
Ее голос звучал твердо и решительно, ниже, чем обычно. Она действительно была сейчас похожа на юношу. Бандиты, по-видимому, не были настроены так легко отступиться. Мальчишка и монахиня не будут серьезной помехой, а две лошади представлялись хорошей добычей. Главарь выставил перед собой серп.
- Слезай по-хорошему, я не хочу калечить ни тебя, ни твою подружку.
Шпага с сухим звоном вылетела из ножен и сверкнула синеватой молнией в лучах солнца.
- Подходите, смелее.
Разбойники на миг растерялись, потом парень с ножом, который был не прочь "обвенчаться" с Констанцей, бросился вперед. Почти незаметный взмах руки, изящный наклон - и нападающий рухнул на колени, схватившись за пронзенное горло. Кровь толчками выплескивалась из его шеи, он захрипел и завалился набок, дергая руками и ногами в предсмертной агонии. Меня затошнило, и я поспешно отвела глаза.