- Мне бы чего-нибудь спиртного, но тут к нам гость обещал пожаловать, а дышать на него перегаром – моветон.
- Тогда я сделаю только молоко, - и отчаливает на кухню.
Мы с Сонькой плетёмся в спальню.
Она слабо отбрыкивается на мои попытки её переодеть, вяло цепляясь лаптями за подушку. Но вскоре сдаётся, обессиленно уткнувшись своим светлым ликом в тёплую простыню - консенсус достигнут.
Никиша приходит, как обещал, ближе к восьми. По уши закутавшийся в шарф, в сером кашемировом пальто и тех самых гриндерсах он напоминает пингвина или заблудшего снегиря.
- Привет, - здоровается, кивает выглянувшему из зала Илье и гипнотизирующе глядит на меня.
Я успел переодеться, немного отогреться, однако всё равно, вытянув рукава тонкого свитера, зябко прячу в них руки.
- И? – без интереса спрашиваю, заодно отстранённо вспоминая неоприходованное молоко.
Надо же кому-нибудь его выпить: так как дитё беспечно пребывает в сонном царстве, горячий напиток по наследству принадлежит мне. А то, чувствую, я поспешил петь оды своему иммунитету, и одним холодным вечером ко мне пожалует счастье в виде соплей, температуры и прочих радостей типичного больного.
- Пойдём прогуляемся, - коротко.
Закатываю глаза:
- Мы с Соней только пришли и жутко замёрзли. Лучше сам скидывай шмотки и не морочь мне голову.
Мальчишка мнётся, но, согласившись, снимает верхнюю одежду. В глаза снова бросается его обувка – прямо бельмо на глазу.
Обосновавшись в кухне, с некоторой благодарностью опустошаю чашку. Выжидающе смотрю на Никишу:
- Ну?
- Что «ну»? Ты обещал подумать.
- Обещал, - легко соглашаюсь.
Но, как говорят: «Обещанного три года ждут».
Глядя на мою непокаянную рожу, Никиша кривится, что-то для себя решает и просит:
- Принеси ноутбук, пожалуйста.
Пожав плечами, притаскиваю технику в кухню.
Подключив блок питания к ноуту и розетке, малец залазит в браузер и вводит «Дети-404». Пока загружается страница, бросает на меня короткий острый взгляд:
- Может, так ты поймёшь лучше.
Гугл тупит, правда, подозреваю, по вине ноута, и я откидываюсь на спинку стула.
Мы сидим боком друг к другу, причём мне досталось место напротив незашторенного окна. И только я собираюсь по-тихому задремать, Никиша подсовывает мне мазилу.
- Читай про себя. Только до конца, - заставляет меня посмотреть в его глаза. – Пожалуйста.
- Как скажешь, - пожимаю плечами.
Читаю нечто вроде заголовка «ДЕТИ-404. МЫ ЕСТЬ». Непонимающе гляжу на мальчишку – он кисло морщится и кивает, мол, читай давай, ты ж обещал.
Эх…
«Мне 16 лет, и я… Такой же человек…»
«…ощущаю себя отвратительной, неправильной…»
«Я боюсь признаться… Я не хочу прятаться… Я хочу любить людей…»
«Мне без нескольких дней 17, и я очень хочу жить. Но, по мнению общества, я неизлечимо болен…»
«Они говорят, меня не существует.
Они говорят, я второсортен.
Они говорят, у меня нет будущего.
Они доводят всё до абсурда».
«Я – ребенок-404. Дефект в слаженном механизме, ущербный винтик. Я хочу перестать прятаться и врать…»
«Мне всего 14, и я лесбиянка… «Принятие себя» проходило очень тяжело, была попытка самоубийства, и не одна …Я ребенок-404, меня официально не существует. Ошибочка вышла: я есть…»
«Через месяц мне стукнет 15 лет. Я би. Биологически я девушка, морально скорее парень… боюсь признаться, что я не такая. Боюсь сказать: «Пожалуйста, хватит считать меня слабым полом». Мне страшно сказать родственникам… это ведь «неправильно»…»
«…я трезво понимаю, что рассказывать им не нужно. Не те взгляды. Не примут, а в семье и без того не самая хорошая обстановка…»
«Они меня убьют. Хоть и любят. Но для них я выродок, как и для многих из нашей страны…»
«Мама узнала. Орала, плакала и выгоняла из дома… Мы не отличаемся… Мы – дети-404. Мы просто хотим быть услышаны…»
Таких полуанонимных писем около сотни.
Наверно, больше всего меня удивляет, что некоторым детям меньше четырнадцати.
Даже не знаю, что думать.
Не похоже на шутку или прикол Никиши. Слишком… грандиозно что ли. И совершенно бессмысленно.
Задумчиво откидываюсь на спинку стула и только тогда понимаю, что малец очень внимательно следит за выражением моего лица. Он, предугадывая развитие событий, вскидывает вперёд руку с поднятым указательным пальцем, «смыкая» им мои губы.
- Это не всё. Сейчас, - забирает ноут, и что-то недолго ищет в поисковике.
Дальше – отдаёт технику обратно.
Криво усмехнувшись, снова начинаю читать.
На этот раз – статьи: «Государство извращенец», «Дети-«404»», «Откуда берутся подростки-геи?»
Читаю медленно, давая себе время подумать или хотя бы просто оттянуть момент, когда придётся говорить об этом с Никишей. После третьей статьи недолго сижу в некоторой вакуумной прострации, но всё же предлагаю:
- Пошли, выйдем на балкон.
Не то чтобы я переживаю, мол, Илья услышит наш разговор и в нём сразу проснутся гомофобные наклонности, однако какая-то доля толерантности во мне имеется.
Пока мальчишка заходит первым, я явственно слышу, как судорожно дёргаются и скрипят шестерёнки в моей голове.
Это… необычно. Да, определённо.
Закрывая за собой дверь, не нахожу вопроса умнее:
- Ты считаешь себя одним из них?
Зябко пожимает плечами. Я тяну носом воздух – не такой уж холодный, так с чего бы?
- Дай, что ли, закурить, - просит.
Удивляюсь, но выполняю просьбу.
Никиша неловко, озадаченно крутит сигарету в пальцах, будто примеривается или попросту не знает с какой стороны затягиваться.
- И?
- Сначала скажи, что думаешь?
- Ничего, - фыркаю, отвечая честно. – У меня сейчас котелок не варит. Слишком много букв, - постно поджимаю губы. – На мою долю и за неделю редко выпадает такое количество.
Ну да, а если уж не врать самому себе – не то чтобы это шокирует, не то чтобы меня посетило озарение и похожее чувство, но на удивление, не могу не посмотреть на ситуэйшн с другой точки зрения.
- Ясно, - при тусклом свете видно, как он кривится, а затем с наигранно удивлённой физиономией «роняет» сигарету вниз с лоджии. Поясняет: – Я передумал, - вот же… некурящий. Потом продолжает: - Я говорил об этом с отцом, вроде, чистосердечно признался. Попросил не говорить маме.
- А он? – типичный вопрос.
Ироническая, скрыто-горькая ухмылка:
- Сказал то же, что и ты: это подростковое, перебесишься. И согласился не говорить маме, если я полгода похожу к психологу.
- И ты ходил? – мне даже интересно.
- Угу. Ходил не полгода, а два.
- Вылечился?
Вскидывает голову, дословно цитируя:
- «Гомосексуальность ни у кого не болит, не чешется, не зудит, не ноет, не разрастается, не опухает, не передается никаким путем и не угрожает ничьей жизни или здоровью». Это не лечится, Саш. Это вообще не болезнь.
Мы молчим. Он не продолжает, я не задаю вопросов. Открываю окно полностью, закуривая и опираясь локтем на подоконник. Сразу становится холоднее.
Никотин способствует спокойствию. Наверное, сегодня отчалю в какой-нибудь клуб, а то лезет в голову всякое…
Глядя на меня, Никиша кусает губы.
Треплю его по волосам, а он словно под действием наваждения, отклоняет голову и прижимается ко мне, крепко обняв за талию. На секунду опешив, свободной рукой обнимаю мальчишку в ответ.
Он, сжимая объятия сильнее, произносит, точно маленький ребёнок:
- Нечестно, Саш… Ты поступаешь нечестно.
Не отвечаю – да и что здесь можно ответить?
Мы так и стоим, пока Никиша, встрепенувшись, не отступает на пару шагов.
- Извини, - поспешно отворачивается. Пожимаю плечами, мол, не за что извиняться, он же выходит из лоджии: - Мне пора. Встретимся ещё.
Я не успеваю остановить его – на языке вертится одна непроизнесённая фраза. Но очевидно она – лишняя. И сейчас, и потом.
«Сочувствую».
На этот раз я бы произнёс её не для фикции.
Не до конца понимаю, почему чувствую то, что чувствую сейчас и не знаю, хорошо это или плохо, но мне жаль его. Уж я-то насмотрелся, что общество творит с «не-такими». А если бы Соня… Ну уж нет.
Одевается мальчишка лихорадочно, стараясь сохранить хотя бы часть лживого псевдо-спокойствия.
Илья оборачивается на мальца, смотрит на меня, и, нахмурившись чему-то своему, возвращается к просмотру киношки.
Никиша хочет уйти, не попрощавшись, передумывает – разворачиваясь лицом ко мне, хочет что-то сказать, но в последнюю секунду отворачивается, выдавая стандартное «пока».
Закрываю за ним дверь. Подперев плечом стену, скрещиваю руки на груди и некоторое время гляжу в никуда.
В какой-то момент меня окликает Илья, мол, жрать будешь? Вопрос отрезвляет и помогает отвлечься.
После ужина перечитываю отдельные моменты и недолго лазаю в Нете, находя вполне реалистически подтверждения тех статей и материала сайта.
Что ж, как говорят: «Я подумаю об этом завтра».
Следующие дни проходят обыденно. Я уже не удивляюсь, когда Никиша растворяется в неизвестности, и даже подумываю, стоит ли мне просить Илью тоже приглядывать за моим дитём. Но не успеваю подойти к вопросу серьёзно, как за час до окончания рабочего дня слышу мелодию входящего звонка своего телефона.
Никиша.
Недоуменно принимаю вызов:
- Да?
- Привет, есть пара минут?
- Ага, - параллельно буднично открываю на компе пару нужных программ с графиками и чертежами.
- В общем, ничего особенного, - его голос хрипнет и прерывается. Вдобавок чувствуется некая то ли дрожь, то ли нечто вроде того. – Я… - выпаливает на одном дыхании: - Я хочу попрощаться.
___
Материалы и вырезки реальны. Прошу прощения, если оскорбила кого-либо их цитированием.
http://outloudmag.eu/events/item/85-deti-404-mi-est - Дети-404. Мы есть.
http://www.rosbalt.ru/generation/2013/02/13/1093554.html - Государство-извращенец. Там же можно найти остальные статьи Елены Климовой.
========== Глава 16: Драма? ==========
- В смысле? – непонимающе застываю с наведённой на очередную программу мышкой на экране.
- Я подумал… - сам себя перебивает: - Мне кажется, это бессмысленно. Извини, что приставал к тебе. Я поступал неправильно и безответственно.
Решительно понимаю – что-то здесь не так. Сообразить бы что.
- У тебя что-то стряслось? – спрашиваю не в тему.
Долго молчит, когда отвечает, голос такой… не могу точно описать, но по ощущениям, будто прикосновение к битому стеклу.
- Нет, ничего. Просто подумал. Неважно.
Но я почему-то ему не верю.
Обычно я не докапываюсь, но здесь есть нечто настораживающее. Словно где-то далеко непрерывно звучит пожарная сирена. Поэтому не отвязываюсь:
- И всё-таки? Насколько мне помнится, из-за пустяков ты не звонил ни разу.
- Нет, не пойми меня неправильно. Я хочу попрощаться – ничего особенного.
- Ты куда-то уезжаешь?
- Нет. Я… ну, понимаешь, так как это всё бессмысленно, я хочу это закончить.
Что за ахинея? Мальчишка выражается слишком путано, что совершенно не в его стиле.
- Каким образом?
Фыркает, но как-то неестественно:
- Понимаешь… Чёрт, так много лишних слов. Не знаю, как правильно сказать… В общем, я хочу закончить это для себя – чтобы р-раз, и никто во мне больше не корчился, не мучился.
Ко мне подошла коллега, и я кивнул ей, подтверждая, что скоро закончу разговор и выполню-таки её просьбу.
- Никиш, не тяни. Выкладывай всё как есть – я на работе.
Снова молчание. Я уж думаю, не дождусь ответа, когда…
- Я хочу спрыгнуть с окна. Закончить всё. Умереть.
Всё во мне замерло.
- Ты смеёшься? – первая реакция.
Ту-дух… ту-дух… Моё сердце редко бьётся в столь замедленном ритме.
- Нет, - теперь его голос спокойный.
Убийственно спокойный.
Кончики пальцев начинает неприятно покалывать.
Сглатываю.
Пока ещё не верю. Стараюсь не верить.
- Это неудачная шутка.
- Это такая же шутка, как и моё признание тебе, а… ладно, неважно. Думай как знаешь… Пока.
- Стоять! – замораживаю голосом пространство, одновременно бесшумно поднимаясь с кресла.
Сигнализирую коллеге, мол, скоро вернусь, и быстро ухожу. Вспоминается Шурик и Лёха, её заболтавший.
И как Леха поверил моей безответственной подруге, так сейчас я безоговорочно верю Никише. Потому что эта мразь, несмотря на всю придурковатость, образ домашнего мальчика и прочие закидоны, умеет держать слово.
Нужно что-то сделать…
Нужно что-то сделать.
- Никиша, не смей отключаться, - не знаю, о чём с ним можно сейчас говорить, но понимаю: отпускать его в таком состоянии нельзя.
Сказать: «Ты хоть понимаешь, что делаешь?» или втирать о ценности жизни по меньшей мере глупо – Он сам это понимает, а если не понимает, то в таком состоянии не поймёт подавно. С оглядкой на Шурика опыт истерик у меня имеется, но, чёрт побери, не такой!
- Зачем? – отстранённо спрашивает. – Я сам не знаю, зачем тебе позвонил.
Это, бля, судьба.
- Попрощаться, - язвлю, выбегая из офисного здания.
Выбегаю как есть: в тонком свитере, без верхней одежды и перчаток. Не время.
Меня, мать твою налево, никто не учил, как отговаривать нервных детишек от попыток себя угробить.
- Да, наверное. Но, думаю, зря.
Пауза.
- Почему?
Мы оба понимаем – вопрос не о том, зря ли был тот звонок.
- Ничего такого, - говорит с некоторым придыханием. Из динамика слышится звук от порыва ветра из, кажись, открытого окна. Меня пробирает невольная дрожь. – Просто всё так навалилось: семья, друзья, знакомые. Всего лишь устал. Надоело.
Нахожу взглядом байк, понимая, что не знаю, куда ехать.
- Так ты дома? – спрашиваю, будто невзначай.
- Ага. Удобно, правда? Родители на работе, думают, что я в школе. Когда придут, надеюсь, не сразу заметят. Не хотелось бы их огорчать, но по-другому не могу.
- Ты ж хотел стать гонщиком? Как же твоя цель?
Прикрываю микрофон ладонью. Завожу мотор.
Слава богу, мне сегодня вздумалось прокатиться на байке.
Счастливое совпадение.
- Перебьюсь.
Стартую, не замечая светофоров и зажимая телефон между плечом и ухом.
- Никиша…
Прерывает насмешливо:
- Не успеешь.
Проницательная тварь.
- И не думаю, - пренебрежительно. Мой козырь испарился. – Мне только интересно, ты соображаешь: это - всё, конец?
- Соображаю, - не легкомысленно. – Я пытался менять. Не получается.
Слышу, как где-то в горле бьется ржавая консервная банка моего сердца. Теперь – лихорадочно, загнанно-быстро.
А вместе с этим приходит чёткое осознание – я не посмею его потерять. Потерять такого незнакомого мне, по-дурацки отчаянно серьёзного мальчишку.
Вообще не хочу никого терять.
Поэтому-то… поэтому я и стараюсь никого не подпускать ближе.
И чёрт побери, ему всего семнадцать, а зная, что он, с-сукин сын, серьёзно решил угробиться…
- Всегда есть выход, - зло отвечаю, лавируя между чужими авто.
- Не в этот раз, - фыркает, смеётся и…
Отключается.
Я матерюсь на всю улицу, прибавляя газу.
Ветер в ушах. Холод щиплет кожу. Замерзаю, но горю изнутри.
Он вывел меня из себя.
Он задел меня – не единожды.
Он настаивал, приходил раз за разом, чтобы теперь… уйти?
Ему всего семнадцать.
Твою м-мать…
В горле застревает комок. Холод – вязкая пустота достаёт-таки меня изнутри. И тут же взрывается жаром – жаждой действия.
Никогда, ещё никогда я так сильно не желал куда-то успеть.
Я вообще никогда так сильно ничего не желал.
Говорят, всему своё время, но на практике ни черта не так: ты либо газуешь, либо тормозишь и навсегда остаёшься позади – не лузером, но иногда в дураках.
Секунды тянутся оглушительно медленно, а у меня в висках стучит чужая неприкаянная жизнь.
Как ты вообще до такого додумался, придурок?