Кривлю уродливую узкую полоску губ.
Кто я? Простой неполноценный урод. Чёртов моральный импотент.
Без комментариев.
Открываю глаза, уваливаюсь на ближайшую лавочку.
Голова гудит от неуместных смешавшихся мыслей. Морщусь.
Всегда знал: много думать – определённо вредно.
Выкидываю сигарету в урну, откидываюсь на спинку лавки.
Люблю закат – хотя и жутко завидую непрерывно колесящему по свету солнцу.
И, как всегда в таких случаях, меня постепенно морит неумолимый, на вид хрупкий, секундный сон.
Поддаваясь ему, прикрываю веки.
А просыпаюсь, когда уже давно рассвело. От подобного положения всё болезненно затекло, хотя я и съехал во сне спиной на сидение.
Однако разбудило меня не это, а утренний дождь.
Его ещё не хватало.
Пара капель падает на лицо.
С детства думал: насколько удивительно наблюдать за дождём снизу. А здесь, судя по сгущающимся тучам, грянет целый ливень.
Утром довольно холодно, однако меня это не смущает – не зима ведь.
Думаю, сейчас я похож на нищего оборванца или просто на несчастного человека.
Но я не несчастен.
Я не несчастен.
Ветер крепчает, а дождь становится сильнее. Получилось как всегда – вышел на улице погулять, а в итоге заснул.
Как часто бывало – прохладным вечером или чаще – в снегу.
Говорят, только дуракам от их дури ничего не сделается – а я из-за такого не болел никогда.
Со скрипом поднимаюсь. Разминаю плечи, шею, остальные конечности.
В округе безлюдно.
Надо топать домой – мои наверняка совсем разволновались.
Направляясь обратно, задумываюсь, не увлечься ли мне чем-нибудь. Футболом, там, или вязанием. Тогда, возможно, вечера покажутся не настолько бессмысленными. И то, и то, правда, я давно перепробовал.
Иду не спеша, успеваю промокнуть.
Мимо безлико мелькают люди и свет от фар разноцветных машин.
Когда дождь становится совсем как из ведра, прячусь под ближайшей крышей. Там уже ютится кучка мокрых несчастных людей.
Фыркаю и отряхиваюсь, как большой длинношерстный пёс.
Не хватало ещё за компанию изображать Пьеро.
Какой-то особо грустный мужчина, прикрывая портфелем облысевшую голову, всё-таки решается выбраться из укрытия. Взяв низкий старт, выбегает на тротуар и, постепенно набирая скорость, с разгона финиширует в залётной, и так переполненной маршрутке.
Дождь – это всегда маленький апокалипсис.
Ёжусь – замёрз-таки, но покорно пережидаю разгоревшуюся интермедию.
Затем, едва напор ослабевает, выбираюсь на волю. Страшно хочу домой.
И выпить чего-нибудь спиртного с чудным лекарственным эффектом.
Однако только перехожу дорогу – вижу его.
Никишу.
Стоит по правую сторону на тротуаре, в одной руке над головой удерживая широченный прозрачный зонт, а во второй - тонкую книжку в потрёпанной глянцевой обложке. На ногах памятные гриндерсы, по-чудачески обмотанные синими бахилами.
На секунду меня даже пробирает раздражение: ну сколько можно не замечать вокруг ничего, кроме книг, – уткнуться и стоять, как столб?
Не понимаю его.
А может?.. Подсознательно я догадывался, что если кто без особой причины и станет меня искать в такую рань – только он.
Гляжу на установленные на одном из зданий часы:
– А школа?
Не поднимая глаз:
– Прогуляю первый урок. Всё равно художка.
– Как скажешь.
Теперь уж за Соньку не волнуюсь – почему-то мне кажется, ей нашелся проводник.
– Ты совсем промок, – тёмные глаза глядят чуть рассеянно, но серьёзно.
– Наверное, – пожимаю плечами.
Надо мной простирается часть зонта, и теперь как два истукана стоим уже мы вдвоём.
– А ты здесь почему стоишь?
– Тебя ждал, – будто так и надо. – Только ты сегодня какой-то странный.
Кто бы говорил. Из нас обычно не я выгляжу как не от мира сего.
Берусь за ручку зонтика повыше чужой руки и дёргаю её в сторону:
– Пошли. Если опять ливанёт, мы точно промокнем до нитки.
Как всегда, его взгляд лишь понемногу приобретает осмысленность. Кивает:
– Пошли. Отсюда ко мне ближе, зайдёшь?
Не долго думая:
– Не проблема. Главное, вовремя на работу попасть.
Снова кивает.
У него даже портфеля нет – одна книжка, зонт и тонкая серая ветровка.
По дороге к Никише мои кроссовки окончательно промокли. Кто бы сомневался.
Вода стекает по крышам домов в водосточные трубы, затем по обочине асфальта уходит куда-то вниз – может впадая в реку, а может – в канализацию.
Не хватает сделанных из тетрадных листков белых бумажных корабликов.
Прихожая у Никиши совершенно обычная: дверь в туалет-ванную, пара шкафов-купе, дальше зала и кухня. Спальня наверняка скрыта за одной из дверей справа.
Когда я был здесь в прошлый раз – вообще ничего не заметил.
Правда, «был» – сильно сказано.
Разуваемся. Мои носки – хоть выжимай.
Слышу лихорадочное биение дождя об окна.
Глядя на меня, Никиша усмехается:
– Моя очередь отпаивать тебя чаем.
Кухня оказывается просторной с кожаным угловым диваном и громадным аквариумом на кофейном столике возле электрической плиты и раковины.
В аквариуме плавают различные экзотические рыбки. Прямо деликатесы.
Усевшись на диван, стягиваю носки.
Заодно вспоминаю о Никишином питомце:
– А куда подевался твой верный пёс? – интересуюсь.
– Спит, – снимая верхнюю одежду, мальчишка шерудит по полкам. – Он в такое время, после прогулки, ещё часов до десяти спит.
– Понятно, – отвечаю, а потом, подумав, снимаю куртку.
У себя дома Никиша кажется мне почти незнакомцем. А может, это во мне ещё вчера что-то щёлкнуло?
Ну вот, плюс один к подтверждению, что много думать – вредно.
Особенно если дело касается необъяснимых природных феноменов.
Волосы мокрыми прядками спадают на лицо.
Когда Никиша поворачивается, замечаю его родинку и вместе с ней блеснувшее серебро серёжки.
– Ты ухо проколол?
– А? Угу, – перемещаясь по кухне, Никиша рассеянно касается мочки.
Могу поспорить, специально отрастил патлы, чтобы скрывать свои причуды. Вспоминаю, что в карманах этой куртки у меня на всякий случай валяются Сонькины резинки. Достаю одну – ярко-оранжевую и подаю мальчонке.
– Завяжи.
Мгновение глядит на резинку, потом фыркает и несколькими короткими движениями завязывает на затылке хвост.
– А тебе идёт, – подпираю ладонью щёку. – Только чёлку отрасти.
Глухо щёлкает закипевший чайник. Он дымится, а я почему-то уже сейчас ощущаю привкус чёрного без сахара чая на своём языке.
Никиша на комплимент коротко улыбается. Пока он заваривает чай, я полулениво рассматриваю кухню.
В ней большие прикрытые жалюзи окна, отчего комната кажется ещё шире и светлее. Запах чая очень ароматный, а внутри плавают чаинки.
Сидя на диване, подбираю под себя ноги. На стене тикают часы в форме надкушенного яблока.
Здесь удивительно спокойно, и Никиша со своим личным, окружающим его одного уютом прекрасно «вписывается».
Садится напротив, но меня это не устраивает.
– Иди сюда, – киваю на место на диване, рядом с собой.
Непонимающе хмурится, затем молча улыбается и встаёт со стула. Когда подходит ближе и чуть наклоняется, двумя пальцами убираю за ухо его выбившуюся из хвоста прядь.
Мальчишка на полпути замирает.
Поднимает едва-едва потемневший взгляд.
Буквально слышу, как тикает на шее пульсирующая жилка.
Он то ли не хочет двигаться, то ли боится спугнуть момент.
Понимающе усмехаюсь.
Тучи за окном сгустились, поэтому в комнате царит серый ненапряжный свет.
Никиша облизывает нижнюю губу:
– Ты сегодня, и вправду, странный.
Беззаботно пожимаю плечами:
– Это всё дождь.
Кажется, именно такой дождь был через неделю после её смерти.
========== Глава 22: Желания и прихоти ==========
Никиша вдруг фыркает:
– А ты жестокий.
Но не отстраняется – наоборот – льнёт ближе.
Это похоже на видение.
Его лицо – серьёзное, и в то же время где-то в уголках, на кончиках лицевых мышц, затаилась пугающе-шалая нота.
И кого я только что спустил с поводка?
Моя рука у его уха, и когда я собираюсь её отнять – прижимает своей ладонью.
Чувствую, как она дрожит от чего-то скрытого, глубоко таящегося на задворках подсознания.
Продолжая говорить, Никиша почти перетекает на мои колени.
Не вижу в этом ничего противоестественного – Сонька часто мостится подобным образом. Однако…
Что-то в этом всё-таки есть.
Голос шепчет и струится из губ мальчонки в моё воспалённое сознание:
– Кто ты сейчас? Я не знаю тебя. Всего день, и ты – чужой. Тот же, но чужой. С тем у меня не было шансов. А в кого ты превратишься завтра, оборотень?
– Ты перечитал книжек, – хмыкаю.
– Нет, это ты читал их слишком мало, – замолкает, кажется вспоминая, и что-то насмешливо цитирует: – Нет на свете печальней измены, чем измена себе самому*.
– Я не изменял себе, – на автомате парирую.
И лишь секундой позже понимаю – это чистая правда.
Только не сейчас. Никогда раньше я не был верен себе больше, чем сейчас.
– Тогда поцелуешь меня? – с праздным любопытством.
– Это твоё желание?
– Я не настолько мелочен. Просто хотел узнать твой ответ.
Сутулится, чтобы коротко поцеловать мою открытую шею. Обнимая мальчишку, откидываюсь назад – на спинку дивана. А он порывисто поднимает голову и неожиданно жестко тонкими, но сильными пальцами до боли сжимает мой подбородок. Смотрит ясно, прагматично сфокусировав зрачки, и так же требовательно произносит:
– Я хочу узнать это от тебя.
Его действия больше забавляют меня, чем раздражают. Слегка дёргаю вниз проколотую мочку уха.
Никак не реагирует – даже не морщится.
– Что с тобой?
– Я же говорил – дождь, – повожу плечами.
– Не до такой степени.
– Кто знает.
Хочет что-то сказать – открывает рот. Закрывает его, тяжело выдохнув сквозь зубы; ужаленно отворачивается. Потом с ещё одним едва заметным выдохом расслабляется. И вся эта перемена – на моих глазах.
– Расскажи мне.
– Что?
– Что хочешь.
– Я умею рассказывать только сказки.
Его взгляд смягчается – в нем начинают перешептываться тлеющие угольки. Пальцы проводят от подбородка до шеи, исчезая за затылком. Вторая рука Никиши покоится на моём плече, и вот он прислоняется к нему так, что я не могу увидеть его лицо.
Недолго припоминаю подходящую сказку – слова сами начинают складываться в предложения, а из них – в целую историю. В них царят все эти персидские шахи, отважные витязи, храбрые принцы и не менее храбрые прекрасные принцессы.
Они спасают друг друга, отдают жизни, чтобы воскреснуть и провести вместе вечность – ту вечность, которая проходит в чьём-то воображении или живом детском сне.
Рассказываю, пока не слышу мерное сопение над ухом.
Сначала удивляюсь – надо же, это непостижимое создание умудрилось заснуть так просто, хотя не более получаса назад метало молнии и требовало ответить за все мелкие и не очень грешки.
Гляжу на часы – впрочем сегодня могу прийти пораньше – быстрее справлюсь, а то, чую, нас опять ждёт весёлый занимательный аврал.
По привычке осторожно, чтобы не разбудить, поднимаю мальчишку на руки и пытаюсь сориентироваться, где здесь его комната.
Мда, по весу его с Сонькой, конечно, не сравнишь.
Кажется, угадываю с первого раза – где ещё может храниться такое несусветное количество книг? Они везде – на кровати, на столе, на полках, шкафах, на полу и подоконнике. Сложенные стопками и по одной, с закладками в разных местах, старые, потрёпанные, с потускневшими потёртыми корешками и совсем новые в блестящих красивых обложках. Большие, маленькие, толстые, какие-то буклеты, журналы – тоже о книгах, на светлых обоях ничего, кроме ковра и запихнутой в рамку картины с погибающей от землетрясения цитаделью.
Если бы не книги, комнату можно было бы назвать безлико-обычной: одно большое окно, прикрытое шторой и гардинами, кровать, гарнитур, комп с приличным монитором.
Кроме книг на письменном столе – карманный фонарик и гора полупустых чашек кофе.
Кладу мальчишку на кровать – у него бледный вид не спавшего несколько суток человека – чего я не заметил раньше.
Едва отстраняюсь, глаза Никиши широко распахиваются. Он грубо хватает меня за рукав, до боли стискивая локоть. Выдаёт странную фразу:
– Скажи, что ты не приснился мне, – после резко успокаивается, прикрывая веки. Своим обычным голосом продолжает: –
Извини, причудится всякое.
Не знаю, что ответить, но, кажется, всё не так просто.
– Уже уходишь?
– Да, пойду, – засовывая руку в карман джинсов, второй салютую. – Тебе понравилась моя сказка?
– Угу. Я видел её, – что он там видел, остаётся не до конца понятным, так как без дальнейших разъяснений Никиша меняет тему: – Кстати, о моём желании. Я давно хотел джина.
– Это вроде я должен исполнить три твоих «по щучьему велению».
Прищуривается нехорошо и почти расчётливо. Мгновенное перевоплощение – куда подевался тот испуганный сном мальчишка?
В каком куске разбитого зеркала он спрятался?
Приподнимается на локте:
– Больше. Гораздо больше. Я хочу безотказного джина сроком на четыре дня.
– Это не по правилам, – пробую соорудить уловку.
– Правила придумывает тот, кто пишет сказку, – не поддаётся. – Моя очередь колоть веретеном чужие пальцы.
Притворно жалуюсь:
– Как сложно ты говоришь.
Не реагирует:
– Ты согласен?
Прикусывая губу, поточнее примериваюсь во времени:
– Нет проблем. Когда?
– Четверг, пятница и эти выходные.
– Ясно. Тогда… до встречи.
Не отвечая, как-то без сил откидывается на подушку.
Ухожу молча, обуваясь на босу ногу и так и не притронувшись к чаю.
Бесшумно выскользнув из квартиры, останавливаюсь на последней ступеньке этажа.
Устало облокачиваюсь на покрытую мелом подъездную стенку.
Кто бы объяснил мне – что я творю?
Мда, невесело спать на лавке, а потом попасть под дождь – правда, понимаю я это только сейчас. А ещё лучше пойму – завтра.
Отряхивая куртку, спускаюсь на первый.
Дождь хлещет как ни в чём не бывало.
Чертов мерзавец.
И тем не менее, пойду.
Пора подавать прошение об отставке.
Мой ненаглядный босс – славная женщина, наверняка будет в восторге.
Flashback.
– Стой на стрёме, – грозно шепнул один из старшаков.
Илья раздражённо сплюнул:
– Сам знаю.
Джеки с Сашей скрылись далеко впереди. Двое их приятелей сейчас осторожно шарились в чужой хате.
Илья сделал ещё одну затяжку и, выбросив бычок на асфальт, затушил его носком грязного кеда.
Самая отвратительная повинность – шухарить хозяина хаты, как шестёрка, хотя можно было работать наравне – по очереди.
Спустя полчаса Джеки первым спустился на подъездное крыльцо к Илье. Довольно потянулся и стрельнул у младшего сигаретку.
Не торопясь закурил.
– Хороший денёк, правда? – улыбнулся своей любимой акульей усмешкой.
– Замечательный, – неприязненно буркнул Илья. – Закончили?
– Почти. Всё, что можно унести в вещмешке – обязательно унесём.
– А Саша где?
– Телек смотрит, – простой ответ.
Илья так и представил себе живописную картину: старшаки корячатся, обшаривая хату, а Сашка и в ус не дует, развалившись на полу и переключая каналы.
– Наследили?
– Обижаешь, – затяжка. – Мы даже разулись. В этот раз всё по-тихому. Да и дядечка богатый. Не сильно обеднеет, если мы его немного пощипаем. Найти б код от кредитки.
Джеки прищурился, как объевшийся сметаны котяра.
Затем он в секунду напрягся, кинул острые взгляды по сторонам. Втянул носом воздух и кивнул Илье:
– Всё, валим. И быстро. Сбегай передай.
Илья скривился, но побежал без лишних вопросов прямо на четвёртый этаж. На неприятности у Джеки нюх был отличнейший.