Официантка принесла нам повторный заказ, а я обратил внимание, что, пока мы спорили из-за предпочтений в музыке, прошёл уже почти час. Ребята наверняка разошлись. Костик даже не написал. Всё ещё обижен наверняка, но теперь я старался относиться к этому спокойней. Завтра можно будет с ним поговорить на эту тему. Никита дал неплохую пищу для ума, потому у Костика не получится всё свалить на меня.
Но пока было сегодня. И пока напротив меня сидел Гошка, который продолжал доказывать, что «Раммштайн» — это классика рока. Я не то чтобы спорил, но всё равно в полушутку опровергал слова вдруг разошедшегося Гошки, который раньше, кажется, вообще ни с кем особо не спорил. Или молчал, если был не согласен, или всё же соглашался. А тут прям аж покраснел от усердия. За любимую группу явно переживал.
И мне нравились его эмоции, потому я продолжал подливать масла в огонь: осторожно, тонкой струйкой, чтобы потом ещё несколько минут наблюдать за кипящим Гошкой.
Переведя дух, Гошка посмотрел на меня и спросил:
— А чего ты улыбаешься?
— Забавный ты. Так «Раммов» защищаешь, словно они страна тебе, мать и отец.
Гошка смутился и опустил взгляд:
— Просто люблю их очень. На концерт бы попасть, но никак не получается. Да и в России они теперь вряд ли выступать будут. Слышал, что учудили на последнем концерте у нас?
Я покачал головой: музыкой я особо не интересовался. Особенно тяжёлой. Концертами тем более. А уж что там вытворяют музыканты, и подавно. Глаза Гошки загорелись, и он снова начал рассказывать о том, что ему по-настоящему нравилось. Я слушал, хоть и вполуха. Больше думал о том, что Гошка, несмотря на то, что мы совсем разные, мне нравится всё больше и больше. Хотя он говорил о тех вещах, которые меня совершенно не интересовали, и я не считал его даже симпатичным, в Гошке определённо была какая-то изюминка, которую я не смог распознать. И это точно не член. По крайней мере, я на это надеялся, иначе бы начал разочаровываться в себе.
Когда мы шли к остановке, Гошка перестал уже говорить. Он шёл чуть в стороне, сунув руки в карманы куртки, и смотрел себе под ноги. Думал о чём-то. Я решил не лезть в его мысли. Мало ли, к каким выводам он сейчас приходит. Если к неутешительным, то переубедить всегда успею.
Уже почти возле остановки я схватил его за плечо и толкнул за небольшой выступ в стене, пряча нас от большинства посторонних глаз. И уже там поцеловал: не слишком настойчиво, но уверенно, не давая ему отстранить себя. Когда же сам отвлёкся и встретился с Гошкиными глазами, он ошарашенно глядел на меня, почти не мигая:
— Ты чего, Ерохин? Тут же люди.
— Они не видели, — отмахнулся я, с удовольствием понимая, что его волнуют только люди вокруг, а не факт поцелуя со мной. — А я привык заканчивать свидания если не сексом, то поцелуем.
Гошка, только начавший моргать, снова застыл и посмотрел, словно впервые видел:
— Свидания? Это было свидание?
— Ох, Касьянов, тяжко мне с тобой приходится, — демонстративно печально вздохнул я и кинул взгляд на остановку. — Мой автобус. Давай, не скучай, — махнув ему рукой, я поспешил к транспорту, запрыгнул в него в последний момент и, уже когда садился на привычные задние сиденья, глянул через окно на всё ещё растерянного Гошку. Он стоял на том же месте, смотрел впереди себя и продолжал держать руки в карманах, а на лице у него читалась целая гамма эмоций: от непонимания до полного осознания того, что происходит.
Хмыкнув, я сунул наушники в уши и включил музыку, находя в своём плейлисте единственную скачанную туда песню «Раммов».
Это определённо было свидание.
Глава 7
С Костиком поговорить, обсудить то, что произошло, расставив все точки над «ё», и сказать, что, вообще-то, он тоже виноват, я намеривался на следующий день, но Костик не пришёл на занятия. На первой паре я нисколько не переживал. Костик, конечно, пары пропускал не так часто, как я, но тоже, бывало, предпочитал поспать. Когда же к концу подошла вторая пара, я обеспокоенно завозился и, перегнувшись через соседний пустой стул, наклонился к Женьке Смирновой.
— Костик тебе не звонил? — шёпотом спросил я. Она вскинула брови и уточнила:
— А должен был?
Ну я надеялся, что да. Женька с Костиком жили в соседних подъездах с детства, нельзя было назвать их особыми друзьями, но Костик частенько просил Женьку передать справку или присылал ей сообщения, что не придёт. В том случае, когда мы ссорились, конечно. Потому я рассчитывал на то, что и в этот раз Костик что-нибудь скажет Женьке. Но та смотрела удивлённо и непонимающе, пожала плечами и качнула головой в ответ на мой вопросительный взгляд:
— Нет, не звонил, не писал, почтового голубя не высылал. Да проспал, может. Или забил.
Я поджал губы. Проспал — да, возможно. Но не две пары подряд. Это не про Костика. Забил — вообще не про Костика. Он, конечно, не был отличником, но ученические нормы всегда соблюдал в силу собственного занудства.
Женька вздохнула:
— Хочешь, зайду к нему после пар?
Я кивнул. Да, это было бы неплохо. Женька улыбнулась, выпрямилась и уже было вернулась к лекции, но снова посмотрела на меня и, ещё сильнее понизив голос, спросила:
— Вы опять поссорились, что ли?
Передёрнув плечами, я ничего не ответил. Не поссорились. Расстались — это будет более точно, но вот Женьке рассказывать об этом явно не стоит. Почесав подбородок, я глянул в совершенно пустой лист тетради, где, по идее, уже должна быть написанная лекция, которую я в этот раз даже не пытался слушать. О Костике я, конечно, беспокоился. Даже если он был херовым парнем, который молчал о том, что его не устраивает, он всё ещё оставался хорошим другом, каким успел стать за время наших отношений.
И прощаться с этой дружбой я готов не был. Именно поэтому, заслышав звонок, я сорвался с места и поспешил к выходу. Дожидаться, пока Женька придёт домой и, если не забудет, позвонит мне, не хотелось. Выскочив за двери, я едва не стукнулся лбом с Гошкой, ошарашенно отпрянувшим. Не остановиться я не смог. Да и не захотел. В конце концов, после удачного свидания пробегать мимо только-только проникшегося мной Гошки — не слишком удачная затея.
— Ты чего? — спросил он, рассматривая меня с неподдельным непониманием. — В столовую боишься не успеть, что ли?
Меня пробрало на смех. Гошка неподражаем! При всех своих данных, он оставался таким балбесом. Столовая… Да я отродясь не ел в нашей столовой. Там вообще кто-нибудь ел, кроме первокурсников... и Гошки, судя по всему?
— Нет, я к Костику.
— А где он? Его не было сегодня на парах, — брови Гошки сошлись на переносице, и он сразу стал выглядеть серьёзней.
— Не знаю. Надеюсь, что дома. Хочу выяснить, не случилось чего.
Гошка неожиданно внимательно посмотрел на меня и, прищурившись, сказал, не спросил:
— Ты волнуешься.
— Волнуюсь, — не стал скрывать я, мимолётно думая, что, кажется, Гошка ревнует. Но он уже как-то расслабился, расправил плечи и кивнул в сторону лестницы.
— Пойдём.
Он неожиданно пошёл первым, а я за ним, удивлённый такой реакцией. Уже на улице, когда Гошка рванул молнию куртки и сунул руки в карманы, он посмотрел на меня, и я заметил в его глазах вспыхнувшие огоньки лёгкого разочарования.
— Слушай, к чему это всё?
— Что «всё»?
Гошка передёрнул плечами и как-то даже сбился с шага. Я наблюдал за ним и понимал, к чему он клонит. Но решил не перебивать: пусть лучше сам скажет, чем потом всё окажется не так, как я предположил. И получится как с Костиком.
— Ну, всё. Я просто не понимаю. Ты вроде встречаешься с Костиком, делаешь мне минет, потом ещё один, потом мы идём на свидание, как ты сказал. А теперь ты снова возвращаешься к Костику.
Кивнув, я мысленно хмыкнул: я оказался прав. С Гошкой всё было проще. Все его мысли лежали на поверхности, и не приходилось гадать. И он говорил прямо. Не как Костик. Да и, видимо, уже освоился с осознанием собственной ориентации, если хочет узнать ответы. Это радовало, так как избавляло меня от множества проблем. Большой — огромный — шаг вперёд сделан. Мне оставалось только легонько подталкивать Гошку в нужном направлении. Но для начала стоило выяснить, что случилось с Костиком и почему он не пришёл на занятия. Интуиция, которая, к слову, меня в таких вещах очень редко подводила, твердила, что что-то случилось, а не просто Костик в кои-то веки решил забить на учёбу.
Гошка же продолжал смотреть с требовательной вопросительностью, и мне пришлось отвлечься от своих мыслей. Качнув головой в сторону остановки, я тоже застегнул куртку, так как ветер продувал насквозь, и сказал:
— Я не возвращаюсь к Костику. Я волнуюсь о нём. И это нормально.
— Для тебя — нормально?
Что за удивление в голосе? Да, я волнуюсь за людей. Особенно за тех, которые не один день провели со мной рядом. Может, я хреновый парень, но друг из меня неплохой.
— Нормально, — нехотя ответил я и недовольно глянул на Гошку. — А что, не похоже, что я могу за кого-то волноваться?
— Не похоже, — честно ответил он. Потом немного помолчал и добавил: — Ты не на всё ответил.
— На что ещё я не ответил?
Чёрт, и везёт же мне на зануд. Одного Костика будто мало. Гошка пусть и прямолинейный, но такой же доёбистый оказался. И это раздражало в данный момент, когда нервы и так знатно трепала неизвестность, а автобуса всё не было.
— По поводу Костика… Слушай, я понимаю, что, может, немного настырный, но я хочу знать. Для меня это важный шаг. Я ведь никогда не думал, что гей. И ты мне нравишься вроде, потому я не против, но меня беспокоит…
Я смотрел на него и поражался такой честности. Особенно средь бела дня, хорошо хоть на остановке никого не было, а то б обоим прилетело по морде, окажись рядом какой-нибудь бравый боец за нравы. И всё же слова Гошки подкупали, я не мог просто их проигнорировать, одновременно почёсывая чувство собственной важности: всё же моих рук дело, увёл парня на тёмную сторону. Не должно такое добро доставаться девкам, не оценят же. Будут требовать кино, домино, вино и давать по праздникам.
— Мы расстались с Костиком, можешь не париться по этому поводу. И ты мне тоже нравишься. И нравится то, что я тебе небезразличен. Так что не волнуйся и… О, наш автобус, — я первым подлетел к дверям и вошёл внутрь, сбегая от неловкого разговора. Признаваться в чувствах на трезвую голову было для меня в новинку.
Обычно я говорил всю эту чушь, когда меня переполнял виски, текила или хотя бы водка. А сейчас… Это было действительно очень неловко, потому что в такой ситуации я оказался впервые. Но признание как-то само вылетело. И оно было правдивым. То есть Гошка мне нравился. И вроде бы ничего ужасного я не сказал, но всё равно ощущал себя неуютно и в автобусе предпочёл уткнуться в телефон, старательно делая вид, что читаю. Гошка не стал лезть, отвернулся к окну и явно думал о чём-то своём. Может, даже обо мне. Я не исключал такой возможности.
К Костику мы приехали через сорок минут. Я сначала звонил в домофон, но никто не реагировал. Поэтому, прыгая от холода, мы дождались, когда из подъезда выйдет кто-то из соседей, под наблюдением двух старушек, стоящих недалеко.
— Наркоманами, наверное, нас обзывают, — хмыкнул я, кивая в их сторону. Гошка улыбнулся и закопался носом в ворот куртки, так ничего и не ответив. Домофон запищал, и я облегчённо выдохнул, пропуская выходящую девушку, а после этого ныряя внутрь подъезда.
Дверь квартиры Костика нам тоже не спешили открывать. Хотя звонок у Костика громкий, наверное, все соседи слышат. И я оказался прав: дверь справа отворилась, и оттуда выглянула седовласая голова.
— Чего звоните? — спросила голова недовольно. Я осмотрел очередную старуху, проживающую в непосредственной близости от Костика и явно блюдущую за порядком — иначе объяснить её внимательный и проницательный взгляд было невозможно. Не живут же люди на пенсии спокойно.
— Да мы к Костику из шестьдесят пятой. Он в университете сегодня не появился, решили проверить, всё ли в порядке.