- Спасибо, дорогой, иди умывайся и кушай.
После завтрака я сходил в наш универсам за майонезом, купив на обратном пути в цветочном ларьке огромный букет роз. Розы – ее любимые цветы, но при этом они обязательно должны пахнуть, цветы без запаха казались маменьке ненастоящими.
Не успел я вернуться и раздеться, как оказалось, что нужно же было еще купить сладкую воду, свежий хлеб и «Миргородскую», потому что муж Доры Михайловны, маменькиной бывшей сотрудницы, с которой она приятельствовала, пьет только ее.
Потом оказалось, что одной банки горошка мало и нужно докупить еще, потом маман показался не слишком свежим листовой салат, и мне пришлось переться на рынок, чтобы найти более отвечающий ее вкусу.
Затем выяснилось, что белого вина недостаточно и на столе обязательно должно быть и красное тоже. Потом, что никто не подумал купить французский батон для бутербродов с икрой, а когда я в сотый раз вышел в магазин теперь уже за батоном и притащил его, она судорожно пекла налистники, решив, что блинчики с икрой будут вкуснее и интереснее, чем бутерброды. Безропотно положив батон на стол, я слинял в свою комнату.
Вот честно, еще и суток не прошло, а я уже скучал по усадьбе, тому покою и тишине, что она мне давала, по своей интересной работе в архиве, да даже по ребятам – никто из них не лез в душу, не навязывался, но всегда поддерживал, ну, не считая Флорентия, но он особый случай, и по нему, по его едким фразочкам я тоже скучал. И по шкодливому пушистику Глебке, и по величественному и благородному Рурсусу. Интересно все-таки, он то, что я думаю, – создание усадьбы, материальное выражение ее души?
Толком со своими женщинами я так и не поговорил, точнее, они со мной: вчера только состоялось вручение подарков да обменялись парой фраз, сегодня – подготовка к праздничному столу. Я видел, как маман смотрела на меня, как ей наверняка хотелось расспросить поподробнее о моей работе, о людях, которые меня окружают, о работодателе, и самое главное – о том, как меня кормят. Слава Богу, еще длилось лето и ей не было нужды интересоваться, тепло ли я одеваюсь. И это при том, что я каждый день с ней перезванивался.
К четырем пришли маменькины сослуживицы, с которыми она поддерживала отношения и после выхода на пенсию, приехала моя двоюродная сестра Татьяна с мужем и дочкой. Вроде гостей было немного, но для нашей крошечной квартирки и столько – избыток. Я сидел за столом, слушая неинтересные мне разговоры и мечтая убраться в свою комнату.
Проблема была еще в том, что муж Доры Михайловны оказался большим любителем выпить и считал, что мы с Танькиным мужем должны его в этом поддержать. Но я тут вообще не при делах – мне даже пиво не нравится, только домашняя наливка или сухое вино, а все, что со спиртом, - коньяк, ликеры, водка и тому подобное - мне вот совсем не лезет. Знаю, что это не по-мужски, но и заставлять себя не могу, тем более ради мужа Доры Михайловны.
Я считал себя человеком уравновешенным, но как же достают вопросы от некоторых гостей! В детстве это было «кем ты хочешь стать?» и «как ты учишься?», сейчас – «с кем ты встречаешься?» и «много ли зарабатываешь?». Ну реально, люди, я вас вижу раз в году на день рождения маман, какая вам разница, встречаюсь ли я с кем-то и сколько денег в моем кошельке? Ну честно, они б еще попросили меня стишок рассказать!
Когда наконец дорогие гости наелись и накушались так, что в них уже ни кусочка не лезло, разве что в кое-кого заливалось, некоторые все же решили отчаливать по домам. Первыми ушли двоюродная сестра с семьей, потом маменькины приятельницы, и последними укатили на такси Дора Михайловна с мужем.
В четыре пары рук, хотя бабулю пытались отправить спать, мы быстро убрали со стола, точнее, убирали женщины, а я мыл посуду, но как бы то ни было, к полуночи мы уже все закончили, воспользовались по очереди ванной и разбрелись по комнатам. Но засыпая, я еще слышал, как в соседней комнате что-то обсуждали маман с теткой, бабушка уже, наверное, спала.
В воскресенье было продолжение «банкета» только уже для своих: еды осталось море, и завтрак у нас плавно перешел в обед. Естественно, допросили меня с пристрастием, но мне самому было в радость поделиться информацией об усадьбе и людях. Я с удовольствием описывал поместье и сам дом, умалчивая о мистической составляющей. Мне приятно было окунуться в атмосферу усадьбы даже в воспоминаниях. Я скучал по ней. И после обеда просмотрел, что из вещей мне прихватить с собой, собрал рюкзак; самолет отправлялся в семь утра, а значит, мне нужно приехать в аэропорт хотя бы в половину шестого – шесть на крайний случай.
Маман тем временем напекла огромную миску пирожков с абрикосами и яблоками с тем, чтобы я взял с собой угостить «тех милых людей», с которыми я работаю, особенно ее восхитил мой работодатель, поскольку расщедрился на авиабилеты. Мне не очень хотелось переть с собой эту гору пирожков, но и отказаться я не мог.
Утром ни свет ни заря я приехал в аэропорт; весь полет я благополучно продремал и в девять утра сонный уже стоял, озираясь, на аэровокзале в Киеве. Ко мне, радостно улыбаясь, стремительным шагом подошел Ярослав, не успел я открыть рот, чтобы поздороваться, как он крепко обнял меня и поцеловал в губы.
- Как же я соскучился! – пробормотал он.
Надо отметить, это меня разбудило, я, густо покраснев, аккуратно высвободился из его объятий и недоуменно захлопал глазами. Это что сейчас было? В моем понимании родственники и друзья-знакомые в губы не целуются, ну девчонки – понятно, они всегда чмокаются со встречей, но парни… Хотя что я знаю? Может, в кругу Ярослава принято именно так? Я не находил слов от смущения и злости: ведь по сути – это мой первый поцелуй в губы, и пусть он был совсем мимолетным, но был же! С парнем…
Ярослав потащил меня в машину:
- Ты ж не завтракал? Сейчас еще все закрыто, но мы можем…
- У меня есть с собой пирожки и вода, - слегка отмороженно ответил я, все еще пребывая в легком шоке.
- О, отлично! Тогда мы можем взять в Макдаке кофе. Просто для приличного кафе еще рановато, - виновато пояснил он.
Мне оставалось только пожать плечами.
Ярослав в Мак-Авто взял два больших капучино и повез меня все-таки в ботанический сад, но сначала он заехал в какой-то тихий переулок, и мы позавтракали прямо в машине маменькиными пирожками и кофе. Он как ни в чем не бывало расспрашивал меня о полете, о доме, о прошедшем дне рождения, я даже отвечал, хотя внутри все еще не пришел в себя. Почему он меня поцеловал? Мы с ним не родственники, не друзья, да в конце концов – я его подчиненный!
Мы бродили по оранжерее ботсада, слушали экскурсовода, любовались орхидеями, прошлись вокруг бассейна с необычными тропическими водными культурами. Я не знал, сколько Ярослав заплатил за экскурсию, учитывая, что в это время других желающих не было, к тому же это была его инициатива, так что я не считал себя должным. Он с интересом расспрашивал гида и, видимо, так очаровал бедную женщину, что в оранжерее суккулентов она угостила нас плодами кактуса размером с мандарин, но в форме кактуса, лилового цвета с белой, крупитчатой словно снег мякотью и нежным кисло-сладким вкусом.
Ну что ж, экскурсия оказалась познавательной, но здорово утомила меня – я никогда не интересовался флорой, поэтому всю дорогу к усадьбе проспал.
Проснулся я от звука открывающейся двери и радостного возгласа Глеба:
- Кто у нас тут?!
Я повернул голову и заулыбался, Глеб отстегнул меня и вытащил из машины, одарив сокрушительными объятьями, но слава Богу, не стал целовать.
- Как съездил, Никита?
- Дай человеку в себя прийти, - недовольно проворчал Ярослав, в руках он держал мой рюкзак.
- Отлично, Глеб, - расцвел я, забирая у Яра рюкзак. – А как вы тут?
- По тебе скучали, все глаза проплакали, - изрек подошедший к нам Флорентий.
- Да что вы?! – воскликнул я и засмеялся.
Он не слишком искренне улыбнулся в ответ, и пока Ярослав разговаривал с Глебом о негодяях-строителях, которые помяли куст калины, я отчалил в усадьбу. Я шел и улыбался, вдыхая чистый свежий воздух, в теле появилась небывалая легкость, редкий случай – мне захотелось петь. Ощущение, что я дома, было сильнее, чем когда я действительно был дома.
Я принял душ, переоделся, сменил очки и направился в архив, где, свернувшись клубком на моем стуле, меня встречал Рурсус. Радостно улыбаясь, я погладил его по блестящему меху спинки и почесал за ухом. Мне очень хотелось спросить у него, что он собой представляет, есть ли в нем частица души первого хозяина усадьбы, хотя я был в этом уверен, но я побоялся разрушить неловким вопросом те устоявшиеся у нас отношения.
- Тебя сегодня кормили? – спросил я, наглаживая шелковую шубку. – А я тебе подарок привез.
Кот заинтересованно посмотрел на меня своими зелеными глазами.
- Он в комнате, - пояснил я и типа невзначай поинтересовался: - А ты случайно говорить не можешь?
Мне показалось, что в его глазах мелькнуло удивление.
- Ну мало ли, вдруг ты читал или слушал «Руслана и Людмилу», как там… и днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом; идет направо - песнь заводит, налево - сказку говорит, - процитировал я. – Или, может, Пушкин вообще этого кота с тебя писал, а?
На его мордочке ясно читалось «Ты дебил?». Он выскользнул из-под моей руки и, махнув хвостом, направился в сторону выхода.
- Ну как хочешь, - пробурчал я, принимаясь за работу.
А ведь как было бы здорово, окажись Рурсус говорящим: сколько он мог бы поведать из первых рук… лап о том, что происходило в усадьбе за прошедшие двести лет.
Вскоре после ухода кота в архив заглянул Ярослав.
- Никита… - он удивленно оглядел мой халат, - ты чего это сюда забрался? Обед же.
После полета, оранжереи и почти двухчасового сна в машине я чувствовал себя несколько заторможенно, даже душ не помог.
- Эм, может, я сначала поработаю, нагуляю аппетит? – предложил я, с тоской глядя на полки с бумагами и стараясь не думать о том поцелуе.
- Нет уж, ты его нагулял еще в ботсаду. Давай, снимай свой рабочий прикид и пошли, тем более что у Руслана днюха.
Что-то у нас сплошные праздники: я прямо с бала на бал попал.
- А подарок? У меня ж нет ничего, - я неспешно снял халат и пристроил его на спинку стула.
- Ни у кого нет, мы деньгами скидываемся, так что ты можешь свою долю добавить в конверт к остальной сумме.
Мне это вполне подходило.
Примечание к части Попалась мне вот такая интересная запись, думаю, Никита тоже в ворохе архивных бумаг мог бы такое найти. По тексту оно мне вроде ни к чему, но не могла не поделиться))
1928 год. Замена буржуазных названий кулинарных блюд на пролетарские:
http://s003.radikal.ru/i202/1408/ec/06497384c1fb.jpg
http://s014.radikal.ru/i327/1408/c2/fcace4b4d833.jpg
Яблочные блины http://i004.radikal.ru/1408/46/a8e3e5a48cb7.jpg
Глава 11
На праздничный стол это однозначно не тянуло, особенно после маменькиного: Руслан сварил борщ, а на второе – макароны с котлетами, была, правда, нарезка из колбасы, сала и сыра, ну и горы свежих овощей. Для обеда более чем достаточно, а вот для обеда, на котором непрерывно льется вино, домашнее, сухое, пьющееся словно вода, закуски маловато. Вроде вино не крепкое, а выпил пару-тройку стаканов, и в мозгах уже легкая расслабленность. Даже утренний поцелуй Ярослава, который я фантомно постоянно ощущал на губах, наконец-то начал выветриваться.
На десерт Руслан притащил огромный, килограммов в десять, арбуз. Стоило ему воткнуть нож, как по полосатому боку арбуза зазмеилась трещина. Руслан нарезал его огромными кусками, сразу раскладывая по тарелкам. Я смотрел на свой кусок и не представлял, как же мне его есть: дома мама всегда срезала корку, мякоть освобождала от косточек и нарезала на небольшие кусочки, которые очень удобно было накалывать вилкой. С такой операцией я бы справился и сам, но все как ни в чем не бывало откусывали сочную мякоть прямо от куска, и мне не хотелось, словно я какая-то принцесска, разрезать свой кусок на маленькие и есть их вилкой. Если все могли так есть, то и я смогу. Я откусил розовую хрустящую мякоть, и сладкий сок сразу же потек по рукам, мне пришлось незаметно слизнуть его с запястий, чтобы не изгваздаться по самые локти. Каждый раз, когда я кусал арбуз, сок бежал по рукам, и я его незаметно слизывал, чувствуя страшную неловкость от своего поведения, маман так вообще бы кондрашка хватила, если бы она меня сейчас увидела.
Я так увлекся, что перестал следить за остальными, да и как тут уследишь – у меня сок убегает, и, услышав резкий тон Ярослава, сидевшего напротив, с удивлением поднял на него глаза.
- Я все понимаю, ребята, но у нас на территории чужие! Кто сейчас дежурит?
Думаю, он и так прекрасно знал, кто дежурит, но Максим тут же подскочил: