Лазарев до этого бывал в сауне четыре раза: один раз ещё в Питере (не понравилось совершенно), один раз в Барселоне во время отпуска и два раза здесь, в Москве. Вообще-то, Лазарев побаивался там показываться. Он не был фигурой публичной, не появлялся на пресс-конференциях, но всегда был риск, что его кто-то узнает. Это могло стать концом карьеры. Поэтому он предпочитал знакомства в интернете и развлечения на квартире у Толяна или же в снятой в компании проверенных людей частной сауне. Но сегодня странным образом хотелось чего-то такого — риска, напряжения, способного перебить другое напряжение, обгладывавшее его, как кость, уже целую неделю.
Когда он вышел из такси, Толян уже ждал его возле дверей сауны, докуривая сигарету. Они пожали друг другу руки, протянув их через натёкшую с кондиционера лужу, в которую никому не хотелось вступать, и Толян сказал:
— Ты тут вроде не был?
— Нет, я в «Воду» ходил, — Лазарев осматривал неприметный вход.
Он встал подальше от Толяна и его сигареты: от жары, к вечеру немного спавшей, но оставившей после себя тяжёлый запах раскалённого асфальта, и без того нечем было дышать. Нос, рот, язык, горло — всё было выслоено гарью и пылью.
— Надо было в четверг прийти, тебе бы больше понравилось, — заметил Толян.
— А что в четверг?
— Тем, кто младше двадцати пяти, вход сто рублей. Всякие, знаешь, полуголодные студентики. Прелесть… Правда, старичьё на это дело тоже слетается.
Лазарев думал, что в парную ему не захочется — и так нажарился, пока добирался, но когда всё же зашёл, то понял, что будет отсиживаться тут, сколько хватит выдержки и здоровья. После пёстрой и нагло блестящей плитки, скользкого металла и яркого света остальных помещений, бесцветные деревянные стены и горячий полумрак, в котором колебались волны эвкалиптового запаха, казались безопасными и уютными. Почти умиротворяющими. Иногда заходили новые люди, осматривались, пытались с кем-то заговорить и, если получали согласие на секс, то уходили уже вдвоём, но в основном, как ни странно, здесь собрались те, кто действительно пришёл погреться в сауне, а не снять мужика. Лазарев-то пришёл как раз за этим — за мужиком, но не мог пересилить то гнетущее, остервенелое состояние, в которым он пробыл эту неделю. Всё вызывало отвращение и раздражение. Сначала теснота в раздевалке, потом назойливые проститутки в баре, потом нерасторопность парнишки из обслуживающего персонала, потом…
Он остановил сам себя, понимая, что дело не в сауне. Толян был вполне доволен и, немного погревшись в парной, ушёл в лабиринт. В выходной день народу было много, и он надеялся, что быстро кого-нибудь найдёт. Вряд ли вожделенного студентика: здесь за секс денег не брали, и Толян был лишён преимущества своего возраста — неплохого финансового положения, зато, в одном лишь полотенце вокруг бёдер, не мог скрыть его недостатки: выступающий живот и дрябловатые бицепсы.
Когда дверь в очередной раз распахнулась, Лазарев даже не обернулся.
— Ром, ты тут до сих пор?! — окликнул его Толян, стоя на пороге и не закрывая за собой дверь. — Пойдём, там сейчас такое…
На Толяна недовольно зашикали, и Лазареву ничего не оставалось, кроме как подняться с места и выйти наружу. Он поправил едва не свалившееся полотенце и слегка поёжился — после парной было холодновато:
— Чего там такое?
— Да мальчика одного приходуют. Надо очередь занимать!
Лазарев пожал плечами и равнодушно пошёл к душу — смыть пот. Было бы куда бежать. К тому же тёмные комнаты, где собирались любители групповухи, всегда вызывали у Лазарева острое чувство брезгливости. Ему казалось, включи там свет, и по стенам и углам увидишь такое, что за час не проблюёшься. Наслоившиеся друг на друга следы прикосновений, мазков грязными пальцами и потными спинами, липкие брызги слюны и спермы. Его передёрнуло. Он притворился, что просто поводит плечами под колким душем.
— Конечно, мальчика, — лениво заметил он. — На свету глянешь — мальчик тебя старше окажется.
Толян схватил его за руку и потянул из-под душа.
— Да, блядь, сейчас пропустим всё! Идём! Реально классный пацан. Не больше двадцати…
— И чё, всем даёт? — Лазарев даже немного удивился. Смысл молодому-симпатичному отдаваться под проёб. Его ж порвут тут. Нет, понятно, что если скажет, что хватит, никто заставлять не станет: в саунах за этим следят, проблемы никому не нужны, но всё же… На такое чаще шли те, кому уже было плевать, с кем, лишь бы кто засунул и выебал.
— Вроде всем, — довольно ответил Толян. — Он то ли обкуреный, то ли пьяный просто… Какая разница?
Часть лабиринта при входе — самая тёмная, с теми самыми чёрными провалами комнат для анонимной групповухи — была почти пустой. Кое-кто вдоль стен стоял, но основная масса переместилась за поворот коридора.
Когда они с Толяном пробрались сквозь не особо плотную толпу ко входу в одну из кабинок, то оказалось, что никакой в прямом смысле слова оргии, как это представлялось Лазареву, там не было. Кроме того самого мальчика в тесной комнатке было ещё пятеро: двое, как выразился Толян, приходовали, один ждал, а ещё двое, совсем молоденькие и тоже, кажется, не особо трезвые, организовывали и контролировали процесс, смеясь, кривляясь и обмениваясь тупыми шутками. Они же выбирали «следующего»: толстых и старых дядек они весьма невежливо разворачивали с порога:
— Нет, ему такие не нравятся! Ищи другого!
В кабинке была полутьма, и Лазарев через головы стоявших перед ним людей не мог толком рассмотреть мальчишку. Но ему казалось, что Толян не ошибся: парень на самом деле был совсем молодой. Видно было только руки и ноги, но пропорции — угловато выпирающие косточки на запястьях и щиколотках, худые колени, особенное, «детское» строение кисти — выдавали возраст.
Лазарев не испытывал особых заблуждений на счёт сауны — это был облагороженный вариант общественного туалета, куда приходили за быстрым трахом, но эти глупые дети… Двое дебилов-дружков, и парнишка, которому накачанный смуглый мужик сейчас долбился в отставленный зад, — зачем они здесь? Кто их пустил?
— Они хотя бы совершеннолетние? — тихо прошептал Лазарев, повернувшись к Толяну.
— Конечно! У мелких на входе паспорт спрашивают.
— Ты тоже туда собрался? — кивок в сторону кабинки был брезгливым.
— Ты нет, что ли?
Лазарев не стал говорить, что нет, только усмехнулся:
— А вдруг фейс-контроль не пройдём?
Толян натянуто засмеялся:
— Пройдём!
Лазарев не понимал, для чего был нужен этот отсев: мальчишке, который едва мог стоять на коленях, было наверняка всё равно. Он вряд ли вообще понимал, где он и кто его ебёт. Но судя по тому, как стонал и как подмахивал, ему нравилось. Пока качок драл его в задницу, ещё один мужик лежал под ним и то отсасывал, то дрочил рукой. Мальчишка выгибал спину, дёргал бёдрами и просил засадить ему поглубже.
Качок кончил и, брезгливо сняв гондон и, бросив его в угол, вышел из кабинки. Его место сразу занял другой мужик. У входа образовалась лёгкая давка, потому что качок ломился наружу, а кто-то наоборот старался прощемить поближе, да ещё и оба друга выпихивали обратно какого-то излишне настойчивого претендента:
— Гуляй отсюда! Ты чё, не понял?! Уходи, бля! Не хочу, чтобы моего друга такое чмо ебало! Это мой друг, понял, нет?
Началась ругань и толкотня, и в ней Лазарев с Толяном, хотя особо и не рвались вперёд, оказались вытолкнуты почти к самой двери.
Мальчишка ни на что не обращал внимания — самозабвенно раскачивался и подвывал уже под новым мужиком.
— Всегда такого пасса себе хотел, — сказал кто-то сбоку с влажным причмокиванием. — Ебливого… Заводят страшно.
— Да на хрен такой подарочек! — Толян повернулся назад, но глаза скашивал в сторону комнатушки, чтобы ничего не упустить. — Ему пять мужиков надо…
— Смотря какой мужик.
— Да по-любому блядовать начнёт.
Лазарев поморщился и начал проталкиваться назад: зря он сюда пришёл, с самого начала не хотел, а теперь… Он хотел расслабиться в приятной обстановке, а теперь его выворачивало от отвращения: от этой сцены, от скопления тел, пахнущих мылом, шампунем, потом, хлоркой из бассейна — всем вперемешку и сразу, от вязкой затхлой вони влажных полотенец, от забивающих уши пустых бессмысленных разговоров.
Мальчишка в кабинке вскрикнул и начал всхлипывать — кончал. Потом всё затихло.
Лазарев последний раз обернулся. Парень лежал на кушетке на спине, и теперь было видно его лицо. Раньше Лазарев видел только небольшой аккуратный затылок с коротко стрижеными тёмными волосами и маленькое розовое ухо почти без мочки. Сейчас лицо промелькнуло в профиль и лишь на долю секунды, но Лазареву показалось, что…
Конечно, показалось.
Он попробовал посмотреть ещё раз, но мальчишку уже развернули иначе, и виден был только задранный вверх острый подбородок и щека со стекающим вниз, на шею и к уху, плевком спермы. Мальчишка гнулся и запрокидывал голову, а худые ноги, белые, без следа загара, были закинуты за широкую и мокрую от пота спину очередного мужика.
Лазарев ушел в турецкую парную. Толян нашёл его там через полчаса.
— Ну как? Дождался?
— Не… Сдулся, — махнул рукой Толян, с шумным выдохом садясь рядом. — Еле уполз. Разъебали пацанчика к хуям… Неделю сидеть не сможет.
— Я, наверное, всё… — поморщился Лазарев. — Домой.
— Да ты же ни с кем не познакомился!
— Не хочу. Настрой не тот.
— Ну, как хочешь… Я ещё покружу тут. Не уходить же, не поебавшись.
Они ещё немного поболтали — Толян при этом не переставал внимательно оглядывать всех, кто заходил в хамам — а потом Лазарев пошёл к раздевалке.
Он уже в дверях начал снимать с запястья браслет с ключом от шкафчика и поэтому, не заметив, едва не налетел на ту самую троицу: мальчишку, которого имели в кабинке чуть ли не всей сауной, и двух его клоунов-приятелей.
Несмотря на обещания Толяна, мальчишка вполне себе нормально сидел и был уже одет в светлые джинсы и серую футболку, а один из дружков завязывал ему шнурки на кроссовках.
— Ванёк, я не могу, честное слово, — хрипло шептал мальчишка, запрокинув голову назад и уперевшись затылком в стену. — Не могу наклониться…
— Да я завязал уже! — Ванёк поднялся с корточек. — Вставай!
— Бля… Меня так ведёт. Дай посижу…
Лазарев повернулся к своему шкафу, поняв, что слишком долго смотрит на парней, и сунул ключ в замок. Жаль, глаза у мальчишки были всё время полузакрыты. Он хотел увидеть их.
К парням подошли двое каких-то мужиков постарше и начали о чём-то разговаривать, о каких-то машинах. Лазарев догадался, что предлагают отвезти. Он — особенно после того, как увидел лицо близко и на свету — наверное, сам бы предложил отвезти, если бы был на машине. Просто отвезти, чтобы с этими недоделанными ничего не случилось. Он не был уверен, что у тех двоих столь же благородные намерения, но вмешиваться, понятное дело, не стал: чужие задницы и рты — не его забота. Забот у него своих хватает.
Вся компания потянулась к выходу: они все смеялись.
— …сто лет тут такого не видел! — говорил визгливый и резкий мужской голос.
И будто бы в ответ ему прозвучал обрывок какого-то другого диалога, сказанный тем самым хрипловатым и словно бы шершавым, царапающим по коже голосом, что он уже слышал раньше:
— … и в заднице вот такой хуй, а я не могу кончить. Больше не могу, совсем, прикинь…
Слова падали медленно, тянуче, немного пьяно и совершенно равнодушно. Лазарев впервые за весь вечер почувствовал слабое возбуждение. Это было странно: десятки обнажённых мужских тел вокруг, и ни хрена не искрило, а тут вдруг сквозь смесь жалости и отвращения к малолетней бляди продёрнуло, словно слабым разрядом тока.
Прошло быстро. Стоило вспомнить это бледное и худое лицо, отсутствующее, пьяно-спокойное, и всё схлынуло.
Лазарев хотел позвонить Илье прямо сейчас, но когда достал телефон, то увидел, что времени уже половина двенадцатого. Он сунул сотовый обратно в карман и вышел в холл.
Та компашка тёрлась у стойки администратора — видимо, расплачивались. Потом все потянулись к выходу. Лазарев перешёл на их место: ему нужно было рассчитаться за заказанное в баре пиво и чай.
— А они домой-то доедут? — он посмотрел на стоявшего рядом охранника и кивнул в сторону дверей, за которыми скрылись все пятеро.
— Куда-нибудь доедут, — неопределённо ответил охранник. — Там нормальные мужики. Постоянные клиенты. Лучше с ними, чем в такси к каким-нибудь чуркам сесть.
— Не надо было пускать этих обдолбышей, — обращаясь не к Лазареву, а куда-то вниз, к разложенным на стойке бумажкам, буркнул администратор. — Это Руслик… Совсем ума нет.
Лазарев снова повернулся к охраннику, казавшемуся более разговорчивым:
— А эти, молодняк, они тоже постоянные?
— Видел пару раз, но они в четверг приходили.
Лазарев кивнул головой, убрал бумажник и пошёл к выходу. На улице уже никого не было.
Ночью он спал плохо: мешали мысли — в кои-то веки не о Николае Савельевиче, а утром, не дождавшись даже семи часов, Лазарев позвонил Илье. Тот долго не брал трубку, а потом спросил сонным голосом и недовольным голосом: