Будь милой, Райли.
Откашливаюсь, немного поддавшись вперед, и держусь пальцами за спинку сидения впереди, еле выдавив улыбку:
— Ты не мог бы помочь? — дело вот в чем: чтобы выбраться с заднего сидения, нужно дернуть рычаг внизу второго сидения, чтобы откатить его немного вперед. Я не смогу провернуть это самостоятельно, тем более, для того, чтобы сдвинуть сидение, нужны силы, а у меня это не особо получается.
Дилан надевает ремни рюкзака, начав изучать свое сидение, и мне всего на ложную долю секунды кажется, что он прекратит быть кретином и поможет, но парень лишь пускает смешок, заставив меня сглотнуть. Бросает короткий, полный бесов взгляд на мое лицо, делает шаг назад и с довольным видом закрывает дверцу, оставив меня в салоне. Сжимаю губы, пальцами стиснув ткань накидки для сидения. Моргаю, направляя слишком много негативных эмоций в спину О’Брайена, который начинает оглядываться, бродя возле дома с крыльцом.
Опять сглатываю.
Будь милой.
Отгоняю отрицательные ощущения, чтобы не обрастать ими. Нельзя позволить этому типу испортить мой день. И все остальные выходные. Вздыхаю, крепко держась за спинку сидения, и кое-как перелезаю на второе, втягивая все свои мышцы и жирок на животе, в итоге переваливаясь на сидение, уставившись в потолок салона. Лежу. Смотрю. И дышу. Отстой.
Беру свой рюкзак, открывая дверцу, и оказываюсь на свежем горном воздухе. Сознание тут же уносится куда-то в небо под давлением таких знакомых ароматов. Надеваю один ремень рюкзака, наблюдая за тем, как Лиллиан пытается опустить кончик уже босой ноги в воду, пока отец заботливо поддерживает её за руки. Женщина улыбается. Вижу, как шевелятся их губы, но не слышу, о чем они говорят.
Набираю сообщение Агнесс о том, что мы добрались до места. Пока не рассказывала о Дилане, не хочу разводить панику, вдруг получится так, что мы проведем всего один уикенд вместе, а потом он отвяжется, оставив меня в покое, а свою мать с моим отцом.
Хочется поскорее занять комнату матери. Да, у моей мамы здесь личный кабинет. Шагаю к крыльцу дома с новыми окнами. Отец ездил сюда, чтобы привести в порядок некоторые детали, и теперь я понимаю, почему. Чтобы дом понравился Лиллиан.
И тут дикий виноград. Он тянется по крыльцу вверх, к крыше, оброс одну из стен дома полностью. Выглядит очень красиво. Дверь уже открыта. Значит, отец ездил сюда на днях. Почему не сказал мне? Всё равно не стоит оставлять незапертой. Прохожу в большой холл, изучая знакомое помещение с лестницей, ведущей на второй этаж. Стены из темного дуба. Бабушка не любила светлые оттенки, поэтому в доме даже ванная из темной плитки. Взгляд падает на растение в горшке, что стоит в углу. Завяло. Отец не мог полить? Ему, думаю, всё равно. Паркет немного пыльный, вообще, я чувствую, мне будет, чем себя занять, чтобы не думать о нежеланных гостях. На первом этаже кухня, уборная и гостиная, а так же дверца в погреб. На втором ванная комната, библиотека дедушки, комната отца и одна нежилая комната. На третьем вновь ванная, кабинет моей мамы и еще две незанятые комнаты. Одна из них запечатана, скорее всего, отцу придется предложить Дилану либо комнату на втором этаже, либо на третьем. Лучше на втором.
Парень выходит с кухни, с интересом изучая помещения. Расправляю плечи, сложив руки на груди, и шагаю к лестнице, невольно вспомнив.
Будь доброй и милой.
Только поэтому торможу у подножья, оглядываясь:
— Есть всего две свободные комнаты, — хочу объяснить, что и где, но О’Брайен вынимает наушник из уха, неприятно фыркнув:
— Чего надо, крольчатина?
Окей. Ладно. Ясно.
— Ни-че-го, — протягиваю шепотом, подняв брови, и отвожу взгляд в сторону, продолжив подниматься. Забей, Райли. Побереги свои моральные силы. Впереди еще целая неделя.
Потираю холодные щеки, оттягивая пальцами их кожу, отчего больше чувствую вес этих мешков на моем лице. Выхожу на второй этаж. Лестница на третий находится в конце коридора. Немного странная планировка дома, но это из-за того, что здание постоянно перестраивали и делали пристройки. Меня лично всё устраивает. На этом этаже нет цветов. Здесь висят фотографии, стоят тумбы с разными фарфоровыми безделушками. Моя бабушка занималась изготовлением предметов из глины, дерева и фарфора. Продавала на местном рынке, но многое оставляла себе. Дедушка — рыбачил, поэтому практически на каждой фотографии он с удочкой в руках.
Поднимаюсь на третий этаж, и меня охватывает приятное чувство теплоты. Стены здесь светлее, как и пол. Сразу видно, мама что-то привнесла от себя. По стенам тянутся завядшие растения с серыми сухими листьями. Трогаю один из них — и он тут же осыпается, хрустя в моей ладони. Жаль. Столько труда и сил. Зеленый потолок радует глаз. Слышу как где-то жужжат шмели, но не боюсь тех, кто ухаживает за цветами. Если их не трогать, то и тебя не тронут.
Запечатанная комната — моя детская. Я не была там много лет. Не знаю, с чего вдруг отец решил заблокировать доступ внутрь. Подхожу к нежно-салатовой двери, холодная ручка еле поддается моему давлению. Открываю, немного поморщившись от увиденной пыли, витающей в воздухе светлой комнаты с балконом и большим окном, за которым все заросло виноградом. Множество растений в горшках. Да, они уже погибли, но мне не хочется их трогать. Сухие, но по-прежнему красивые. Большая кровать с зеленым покрывалом, белый рабочий стол с книгами по музыке. Старое пианино у стены напротив, на крышке которого стоят маленькие горшочки с серыми растениями.
Здесь все погибло.
Опускаю рюкзак с плеч, сколько работы… Убираться долго, но начну с этой комнаты. Не знаю, стану ли разбираться с пылью в других, меня больше волнует это помещение, но отец, наверняка, скажет прибраться везде.
Выдыхаю, поставив руки на талию, и хочу подойти к балконной двери и открыть её, чтобы впустить свежий воздух, но отвлекаюсь, уловив носом запах никотина.
Серьезно?
Выхожу в коридор, хмурясь: парень сидит на корточках, выпуская дым изо рта, а кончиком сигареты прижигает еще зеленое растение в горшке. Оно живое? Зачем он это делает?
— Эй, — не хотелось бы лишний раз выходить с ним на контакт, но подскакиваю к небольшому горшочку, подняв его рывком с пола и прижав к груди. — Что ты делаешь? — успеваю поразиться тому, что какое-то растение вообще выжило. И его белые бутоны пахнут.
— Противный запах, — Дилан встает, вновь затянув никотин в рот. Я фыркаю, не сдержав в себе замечание:
— От тебя тоже вонь своеобразная, — отворачиваюсь, унося оставшееся в живых растение к себе в комнату, и закрываю дверь, не желая выходить из кабинета матери, но хорошо осознаю, что придется.
И обязанность покидать зону комфорта, постоянно находясь среди людей, угнетает, ведь приходится улыбаться, делать вид, что ты открыта для общения все двадцать четыре на семь. Порой нет желания напрягаться для других, лишь бы не казаться грубой.
========== Глава 2 ==========
Обстоятельства учат тебя терпеть
Понедельник
Вечер воскресенья проходит… Терпимо. Я занимаюсь уборкой кабинета матери, параллельно изучая её нотные тетради и остальные музыкальные скетчи, иногда садясь за пианино, чтобы попробовать сыграть. Но как только мои пальцы давят на клавиши, через минуту появляется отец с просьбой перестать мучить инструмент. Поиграю, когда они уйдут гулять. Как можно чему-то научиться, если тебя постоянно прессуют за желание начать? Была бы здесь мама, точно заступилась бы за меня, а пока я терпеливо улыбаюсь, без возражений опуская крышку пианино.
Как и догадывалась, именно я занимаюсь тем, что нагружаю стиральную машину постельным бельем, что запылилось за столько лет, именно я первым делом по наказу отца избавляюсь от пыли на втором этаже, особенно в его с Лиллиан комнате, именно я готовлю ужин, затем мою посуду, после чего без успеха поливаю все завядшие растения в доме. Я помогаю женщине разобрать вещи, я… Я вместе с ней вешаю её картины туда, где, по мнению творческих взрослых, они смотрятся лучше всего. Отец признается, что искусство оживляет дом, но его возвращаю к жизни именно я, пока тру до блеска паркет в прихожей.
Утро понедельника. На часах восемь, я оставляю дорогую комнату матери, спускаясь вниз, чтобы выпить витамины и сделать завтрак. Думаю, можно не заморачиваться, приготовить яичницу с беконом. Не меняю свою пижаму, бродя по холодному дому в штанах с морковками и майке с кроликом на груди. Даже не успеваю проверить состояние своего лица в зеркале, и без того знаю, что выгляжу опухшей. Пальцами трогаю щеки, пока спускаюсь на первый этаж, по лестнице, которую вчера драила так, будто от её чистоты зависела моя жизнь. На комоде у стены стоит фотография меня, матери и отца. Я сначала изучаю свое отражение в стекле рамки, сразу начав растирать сжатые веки. Эти мешки под глазами… Только после рассматриваю сам снимок, улыбаясь тому, насколько счастливой кажется наша семья. Мы правда были такими? До того, как мои родители развелись. Пытаюсь пальцами расчесать волнистые волосы, которые после душа начинают нарочно виться, даря нехилый такой шухер после сна. Сплю я активно. Постоянно ворочаюсь, как-то раз проснулась на полу, укутанной в одеяло, а одна моя нога была закинута на край кровати. К слову, это был мой лучший сон за столько лет.
Вхожу на кухню, куда через окно проникает яркий солнечный свет. Шаркаю босыми ногами к плите, потянув руки к потолку и приподнявшись на носки. Включаю одну конфорку, поставив сверху сковородку, и иду к холодильнику, взяв необходимое количество яиц, немного бекона. Я такая голодная. Живот бурчит. Дома пока тихо. Все спят. Это радует, позволяя мне немного побыть в одиночестве. Важно заметить, что я практически не пересекалась вчера с О’Брайеном, несмотря на то, что занял он комнату на третьем этаже. Думаю, он завалился спать. Выглядел так, будто бухал всю ночь перед поездкой, в чем не сомневаюсь.
Надо не забыть выпить витамины.
Занимаюсь готовкой, а «народ» подтягивается, поэтому не успею покушать наедине с собой. Иногда приятно посидеть в тишине с кружкой чая, послушать пение птиц за окном, но часто приходится изменять природному шуму с музыкой в наушниках.
— Тебе помочь? — Лиллиан предлагает, и мне нравится, что она не стремится сесть на шею. Женщина часто отвлекается от своих дел, чтобы составить мне компанию в магазине или по готовке и уборке, но не думаю, что это именно то, чего желает отец. Ему, как и мне, хочется, чтобы Лиллиан не чувствовала себя загруженной домашней работой, вот только оставлять всё на моих плечах тоже нехорошо, верно?
— Можете поставить чайник? — улыбаюсь, пока вожусь с тарелками и вилками. Отец зевает, садится за стол, лениво потягиваясь, чтобы привести тело в чувство после сна. Раскладываю еду всем, кто находится в помещении, ставлю тарелки на стол, чтобы не заставлять взрослых лишний раз подниматься. Лиллиан разливает кофе, стреляя улыбкой на мужчину, который так же искоса смотрит в ответ, растянув бледные губы. Подобные переглядки выглядят очень мило. Сама спешу сесть, чтобы дать желудку возможность получить желаемые калории, иначе изведет меня своим воем.
— Райли, — отец протягивает сидящей рядом с ним Лиллиан кружку с чаем. Я отодвигаю стул, но не опускаюсь на него, готовясь к тому, что мужчина попросит передать что-то из холодильника.
— Ты повесила белье? — он отпивает кофе, сонно смотрит на меня. Начинаю стучать пальцами по спинке стула и отвожу взгляд на несколько секунд, после чего вновь обращаю внимание на отца, промычав:
— Нет еще.
— Оно не постиралось? — он удивленно хмурит брови, и его «удивление» такое естественное, взгляд будто говорит: «Как так? Такое возможно?» — не знаю, почему мысленно передразниваю его внешность, но выглядит мужчина даже слегка ошарашенным, что заставляет меня с таким же непониманием заморгать:
— Нет, постиралось, просто я… — хочу указать на тарелку с едой, чтобы объяснить, что встала позже, поэтому сама не успела позавтракать.
— Помнишь, я просил сразу его вешать, — напоминает без задней мысли. — Если белье долго во влажной среде, оно портится.
Правда? Ну, если оно лежит сырым недельку, то да, покрывается плесенью, и то, нечасто. Был случай, когда у нас белье осталось в стиральной машине мокрым. Да, оно жутко пахло и покрылось плесенью, пришлось выбросить. Но это ведь просто завтрак. Я быстро сметаю всё и…
Отец поднимает брови, перемешивая сахар в кружке с кофе.
Вздыхаю, не громко, и задвигаю стул, сохранив улыбку:
— Приятного аппетита, — желаю, направившись с бурчанием к двери, и получаю ответ от взрослых: «Спасибо». Прижимаю ладонь к воющему и ругающемуся животу, мысленно обещая, что сразу после разборки с бельем набью его завтраком.
У нас три ванных комнат в доме. В трех комнатах стиральные машинки. И все они забиты постельным барахлом, которое теперь пахнет лавандой. Хоть что-то приятное. Приходится обойти все этажи, спуская несколько корзин с бельем вниз на террасу заднего двора. Здесь всё ужасно заросло, но еще видно место, где обычно жгли костер. Прочные веревки тянутся от столба террасы к крыше домика, где мама и бабушка хранили комнатные растения и разные принадлежности по уходу для сада.
Начинаю развешивать белье, шагая по приятной мягкой траве босиком. Она еще покрыта росой. Голубое небо без единого облака, ярко светит солнце. Думаю, высохнет быстро, надеюсь, Лиллиан поможет с глажкой. Всего четыре корзины, две уже пусты, остается еще половина. Слышу, как за домом смеется женщина, кажется, они с отцом всё-таки решились немного побродить в воде. Я рада, что они чувствуют себя хорошо. Стою у веревки, встряхивая белье, и отхожу к заросшему виноградом забору, чтобы сквозь стволы елей рассмотреть взрослых, резвящихся, словно дети. Не отвлекаюсь от работы, когда слышу, как скрипит дверь, и на террасу выходит парень в кофте и джинсах. Вынимает упаковку сигарет из кармана, щурясь от яркого света, бьющего по глазам. Думаю, он не замечает меня, как удачно начинается этот день. Могу видеть, как Лиллиан носится на берегу, её платье ниже колен мокрое, и она смеется, верещит, когда отец брызгает её, не в силах сдержать смех, ведь выглядит женщина забавно и мило. Сама начинаю улыбаться, всё еще игнорируя парня, который спускается с террасы на траву, что-то задевая под ногами. И это что-то явно привлекает его внимание, но мне плевать. С улыбкой возвращаюсь к веревкам, повернувшись спиной к О’Брайену, вешаю и разглаживаю руками синюю наволочку. Агнесс обещала прислать конспекты и домашнюю работу. Мне не хочется отставать от программы, всё-таки последний год, впереди экзамены и поступление, а я трачу время здесь.
Внезапно получаю сильный, ледяной удар в спину, тут же обернувшись с испугом на лице, так как не сразу понимаю, что это вообще за чертовщина. Врезаюсь взглядом в парня, который сжимает сигарету в зубах, прищурившись, смотрит в ответ так, будто ничего сверхненормального не случилось. В руках держит шланг для полива растений. Открываю рот от возмущения, пока пальцами щупаю ткань мокрой майки на спине:
— Ты в своем… — мне не дают закончить. Получаю удар холодной водой в лицо, успев сжать веки и губы, а руки немного раскидываю в стороны, не в силах полностью принять реальность происходящего, ведь для меня подобное настолько нелепо и глупо, что граничит с невозможным. Съеживаюсь от мороза, окутавшего всё тело сразу. Лицо мокрое, волосы мокрые, майка мокрая. Моргаю, выплюнув жидкость, что сумела попасть в рот. Рассерженно смотрю на равнодушно дымящего типа, что выдает спокойным тоном:
— Случайно, — и его губы растягиваются в отвратительную ухмылку. Сгибаю руки в локтях, сжав ладони в кулаки, и еле контролирую тяжелый выдох, полный злости:
— М, — мычу, начав ощущать удары прохладного ветра, не нахожу возможности что-то сказать, ведь не верю, что это вообще происходит со мной. Хочу медленно шагнуть к террасе, чтобы с непоколебимым видом продолжить работу, но сильная струя воды из колодца вновь врезается в бедро, заставив меня сорваться:
— Да что с тобой… — и в лицо. Сгибаюсь, отворачиваясь, ладонями растираю сжатые веки, избавляясь от избытка воды. Активно дышу, стиснув зубы, и сглатываю, со скрипом в груди улыбаясь, но не могу оторвать взгляда от травы: