— Эдуард Петрович?
Гайлис после этого вопроса Косырева выплюнул окурок, затоптал его в землю и отошел. Крокусов кивнул:
— Он самый.
— Вы знаете Уланова Николая Дементьевича?
— Знаю. Два года работали вместе.
— Вспомните, когда он оставил артель?
— Зимой, в начале марта.
— А точнее?
Крокусов потер тыльной стороной ладони щетину, ничего не отвечая.
— Эдуард Петрович, нам нужна точная дата.
Крокусов несколько раз подвигал губами. Кажется, это означало, что разговор ему в тягость.
— Точно не помню. Восьмого, на праздник, он был, это так. Девятого, кажется, тоже был.
— А десятого?
Крокусов пожал плечами.
— Хорошо. Вы знаете, что Уланов уехал отсюда на тракторе?
Отсюда иначе и не уедешь. Мороз пятьдесят градусов.
— Тракторы сюда, на Надымское стойбище, ходят по круглым числам — десятого, двадцатого и тридцатого. Это так?
— Получается, так.
— Что значит «получается»? Значит, Уланов мог уехать только десятого?
— Получается, мог.
Эдуард Петрович, это очень важно. Вспомните: вы лично видели его в этот день утром?
Крокусов прищурился.
— По-моему, все-таки я его десятого не видел.
Подошел Волков, кивнул, и Косырев понял, что Никаноренко и Пастухов свои показания подтвердили. Показания же Крокусова представляли интерес, и о них стоит подумать.
— Хорошо, Эдуард Петрович. Спасибо.
— Не за что.
Когда они возвращались на вертолете назад, в Охотоморск, Косырев еще раз мысленно прикинул возможный маршрут Уланова в марте. Если верить показаниям тракториста и трех членов артели, Уланов добрался до Матвеевского десятого к вечеру, на тракторе. Здесь, прождав три дня, он тринадцатого марта улетел на вертолете в Охотоморск. Там он прождал еще два дня и пятнадцатого на снегоходе добрался до Зеленого Стана. Его пребывание в двух гостиницах, Матвеевской и Охотоморской, подтверждено документами. Тем не менее можно допустить, что в эти три дни Уланов мог куда-то перемещаться.
...Где-то совсем близко, за срубом, ухнула птица. Ночь уже прошла, и, чтобы отогнать сон, Косырев потянулся, сделал несколько резких движений руками, имитируя приемы боевого самбо. Вгляделся в мутное оконце. Сруб, в котором он сейчас сидел, возвышался над остальными на небольшой песчаной насыпи. Окно было у передней стены, метров через сорок впереди хорошо проглядывался «сруб с телефоном». Строение, где уже побывал раньше, с телефонной розеткой и тянущимися вверх проводами, сейчас лежало под окном как на ладони. Здесь же, в срубе на насыпи, где он сидел с самой ночи, в сезон наверняка размещалось начальство. Помещение сруба разделено фанерными перегородками на комнаты, пол сбит из хорошо пригнанных крепких досок, лежаки — одноярусные. Задача, которую он себе сейчас поставил, как ему казалось, была не такой уж сложной: понаблюдать за домом Улановых. А если удастся, попробовать даже пройти незаметно вслед за смотрителем в заказник и проследить, что он, может Там делать. Если же совсем повезет, то выяснить, не сюда ли, на вырубку и в заказник, ходит со склада Колупан. Да, он все-таки хотел разобраться, связывает что-либо Колупана и Уланова?
Косырев приехал сюда вчера. Сначала он добрался до ближайшей пристани на вечерней «Ракете», а потом прошел к Зеленому Стану, пешком через тайгу.
Наверху на пригорке послышался шум. Он вгляделся и увидел Уланова: смотритель заказника осторожно спускался вниз, держа в руке подвесной мотор. Уланов был одет по-дорожному, в брезентовой с меховой подкладкой куртке, в кирзовых сапогах. Шел он медленно, но видно было, что тяжелый мотор смотритель несет легко. Спустившись, неторопливо прошел к причалу, положил ношу на землю, развернул тележку, на которой стоял катер, подкатил ее к воде. Стал осторожно, кормой вперед, спускать катер в воду. Уланов все делал не спеша, основательно. Вернулся, взял мотор, одним махом перенес его на катер, закрепил но корме. Прыгнул на берег — и, сунув руки в карманы, остановился, будто над чем-то раздумывая.
Подошел ближе к пригорку. Посмотрел наверх, махнул рукой, будто кого-то подзывая. Косырев увидел на самом верху Наташу.
Не глядя на брата, будто не замечая его жеста, она медленно спускалась вниз — в ватнике, накинутом поверх платья, 8 вязаной шапочке и таких же, как у брата, кирзовых сапогах. Уланов что-то громко сказал, будто в чем-то убеждая. Она не согласилась с ним, резко замотала головой. Спрыгнула наконец с последнего уступа, передала ему дорожную сумку. Он взял сумку, и она хотела пройти вместе с ним к катеру, но Уланов остановил ее и стал что-то сердито говорить. Наташа, отвернувшись, спокойно держалась рукой за край ватника. Брат наконец замолчал, будто ожидая ответа, но сестра только поежилась. Повернулась, плечом укрываясь от ветра, пошла к реке. Уланов будто нарочно подождал, пока она отойдет, и двинулся за ней, явно недовольный разговором. Бросил сумку на дно катера, сказал что-то коротко: снова, не дождавшись ответа, взялся за борт, столкнул катер в воду, сел на корме. Наташа стояла рядом на берегу, не двигаясь; Уланов, так, будто между ними ничего не произошло, поднял руку. Она махнула в ответ. Оглянувшись, резко, одним движением Уланов завел мотор, и катер, набирая ход, стал круто разворачиваться в сторону Охотоморска. Чуть позже Косырев заметил, как смотритель заказника еще раз поднял руку, прощаясь, и Наташа в ответ кивнула. Подождав, пока шум мотора стихнет, Наташа повернулась и медленно прошла по мосткам. Остановилась. Стала подниматься вверх. Вот скрылась. Кажется, они с братом в чем-то не поладили.
Косырев еще некоторое время наблюдал за пригорком и перешел к заднему окну. Он успел уже изучить все деревья и кусты, росшие за задней стеной сруба. Разлапистые ели стояли сейчас все так же неподвижно. Кажется, теперь действительно можно выходить. Уланова в заказнике не будет, а надежда увидеть здесь Колупана слишком призрачна. Только он подумал об этом, как кусты у одной из елей шевельнулись.
Шевеление показалось тихим, едва заметным; и Косырев чуть было не решил, что все это ему привиделось. Он вгляделся: куст можжевельника сейчас был нем и неподвижен. Но ведь он отчетливо помнил, что мгновением раньше ветки с ближней стороны куста слегка покачнулись. Может быть, куст задал какой-то зверь или села птица? Косырев взял бинокль: вроде бы прячется кто-то, одетый в ватник. Он похвалил себя за то, что хоть и вышел в засаду налегке, но все-таки прихватил бинокль. Плечо ватника сдвинулось вперед, остановилось у следующего дерева. Косырев отчетливо разглядел в бинокль лицо и понял, что это Колупан. Сразу отойдя от окна, чтобы его нельзя было заметить снаружи, некоторое время он изучал лицо Сгибнева. Хоть и скрытое тенью, оно сейчас хорошо просматривалось в бинокль и было застывшим и напряженным. Колупан стоял за елью боком к Косыреву и пытался что-то увидеть впереди, на пригорке. В сторону Косырева он ни разу не поглядел, будто срубы его вообще не интересовали. Судя по тому, как он всматривается, его волновало только что-то связанное с пригорком. Может быть, с домом или участком Улановых. Колупан сделал еще несколько осторожных шагов вперед. Нет, из тени леса он пока выходить не хочет. Если его и интересует что-то там, на пригорке, то очень серьезное, иначе он не стоял бы так долго. По-прежнему укрываясь за кустами, Колупан несколько минут все еще вглядывался вверх и вперед и наконец, бесшумно повернувшись, исчез в тайге.
Косырев сделал несколько шагов к двери. Пройдя прихожую, у самого выхода из сруба он остановился. Конечно, он сейчас может выйти, может даже попытаться пройти незамеченным отделяющие его от тайги двадцать метров и остаться незамеченным там, в зарослях. Но вряд ли, при всем своем старании он может рассчитывать напасть в тайге на след Колупана, тот наверняка ходил уже сюда не раз и знает эту часть тайги. Если же Косырев не выйдет из сруба, у него будет преимущество перед Колупаном, не заметившим засады. Так как теперь он знает, что у Сгибнева здесь какие-то тайные интересы.
.. Выждав для верности около получаса, Косырев покинул сруб и поднялся на пригорок. На участке Улановых было тихо. Он подошел к двери, постучал; услышал шаги, понял, что идет Наташа. Сказал громче, чем нужно:
— Наташа, это я, Косырев. Вы дома?
Дверь, открылась. Наташа смотрела на него с удивлением. Она была в платье и шлепанцах — ему показалось, она сейчас плакала. Удивилась Наташа, вероятно, потому, что не слышала шума его мотора. Ей ведь не известно, что он просидел всю ночь в срубе. Постояв несколько секунд, посмотрела на него, пытаясь улыбнуться, но улыбки не получилось.
— Простите меня. Варяг заболел.
— Что с Варягом?
— Наверное, на участке съел какую-то гадость. Просто не пойму, он у нас приучен, никогда ничего чужого не берет, кормится дома. Совсем ему плохо. Лежит, не ест. Как больной ребенок.
Он подумал: может быть, собаку отравили? Вспомнил неподвижно стоящего у сосны Колупана.
— Наташа, у вас здесь много соседей?
— У нас их почти нет. Петр Лаврентьевич, бакенщик, вы его знаете. Ну, и Витя еще.
— Витя — это кто?
— Тут лесосклад есть недалеко. Там сторож работает, Витя.
Как же он сразу не сообразил? Ну да, Сгибнев .Виктор Кириллович. Витя. Это для него Колупан — бывший осужденный. Но для нее он может, вполне может быть просто Виктором Сгибневым, сторожем лесосклада, Витей. Внизу, с реки, послышался слабый треск лодочного мотора. Пытаясь подавить раздражение, возникшее при слове «Витя», он прислушался. И вдруг поймал себя на том, что по привычке пытается понять, напоминает ли ему этот звук что- то знакомое. Спросил:
— Это мотор не Даева?
Наташа слегка закусила губу, закрыла глаза. Покачала головой:
— Нет. У да ев с к ого- мотора тон ниже, басистее, что ли.
— По-моему, посудина идет сюда?
Наташа хмуро усмехнулась:
— Вы знаете, у меня не очень хорошая слуховая память. Но, по-моему, этот звук очень похож на тот самый мотор.
— Какой «тот самый»?
— Ну, на котором шел этот...
Кто?
Сейчас наконец до него дошел смысл ее слов.
Звук моторе становился все громче. Еще не успев ничего решить, Косырев, не говоря ни слова, быстро перешел в большую комнату, встал боком у окна. Он слышал, как Наташа пошла вслед за ним. Взял висевший под курткой бинокль, поднес к глазам. Разглядел борт катера и человека, сидящего на корме. Человек был в брезентовой штормовке с поднятым капюшоном. Вполне вероятно, это Гусев, но пока, на таком расстоянии, определить, кто находится в катере, невозможно. Рации у Косырева с собой сейчас нет, нет под рукой и никакого плавсредства. Вызывать из Охотоморска наряд? Рано — он еще не уверен, что это Гусев. Вдруг вспомнил — Даев. Бакенщик сейчас здесь, всего в полутора километрах. У него есть катер. Косырев всмотрелся: моторка явно поворачивает сюда, к причалу Зеленого Стана. Рассмотреть лицо человека на корме он пока не может, мешает капюшон. Но если это Гусев, то все складывается довольно интересно: он появляется здесь именно а тот момент, когда уезжает Уланов. Точная осведомленность, только вот кто сообщает ему об отъездах Уланова? Не поэтому ли Колупан сегодня утром наблюдал за пригорком? Косырев почувствовал внутри неприятный холодок. Неужели здесь могут быть завязаны трое — Уланов, Гусев и Колупан? Но если да, то Наташе сейчас, будь она одна, угрожала бы опасность. Нет, вряд ли все-таки Николай Уланов способен на такое. Косырев подошел к телефону, быстро снял трубку. Наташа смотрела на него спокойно, только чуть хмурясь, будто удивляясь его тревоге. Он спросил, набирая номер Даева:
— Мотор — тот самый?
Она кивнула.
— Стойте у окна и смотрите, куда катер идет.
Она подошла к окну.
— Он идет сюда.
Судя по звуку, катер очень скоро достигнет причала. Косырев набрал последнюю цифру и вдруг почувствовал неприязнь к самому себе оттого, что вынужден сейчас подозревать всех, в том числе и Уланова.
— Да? Даев слушает.
Услышав в трубке спокойный голос бакенщика, он подумал: может ли он доверять Даеву? По крайней мере Рузаев ему доверял; да и потом, у него сейчас просто нет другого выхода.
— Петр Лаврентьевич, это Косырев из милиции, У меня нет времени подробно все объяснять, я сейчас в Зеленом Стане, без катера и людей. Кажется, сюда идет на моторке Гусев. Садитесь в свою лодку и быстро — сюда. Прихватите оружие, вы поняли, Петр Лаврентьевич?
— Да, Валерий Андреевич. Ждите, я сейчас буду.
По звуку катер с неизвестным сейчас совсем близко. Косырев посмотрел в окно — моторка уже метрах в двухстах от причала и идет на сбавленном ход. Бортового номера нет, лицо не разглядишь, и все-таки он почти убежден, что это Гусев. Повернулся к Наташе; она кивнула, показывая, где задняя дверь. Вслед за ней он прошел в кухню, остановился; дверца была маленькой и вела на веранду.
— Наташа, я сейчас спущусь вниз и попробую проверить, что это за человек. Заприте обе двери и ни о коем случае никого не впускайте. Вы поняли, ни в коем случае никого, кроме меня?
Она некоторое время смотрела на него, будто решая, соглашаться с его словами или нет. Нахмурилась;
— Хорошо.
— И второе: у меня нет времени, поэтому вам придется сейчас позвонить в милицию, в Охотоморск. Как только свяжетесь, скажите, что звоните по моему указанию. Сообщите следующее: есть подозрение, что здесь Гусев, и я прошу срочно выслать на вертолете наряд с собаками. Ясно?
— Ясно.
Он глянул на нее — и вышел. Судя по звуку, катер вот-вот подойдет к причалу. Проскочив в несколько прыжков грядки и спускаясь с тыльной стороны пригорка, он подумал: может быть, на стоит сейчас даже ждать, пока катер подойдет? Рвануть сразу, не скрываясь, и задержать неизвестного? Нет, все-таки лучше сначала дать ему сойти на берег, так вернее. Сбегая с уступа на уступ, он наконец услышал, что звук мотора стих. Значит, остались последние метры, катер по инерции идет к причалу. Косы- рев мягко спрыгнул на ровное место. Тишина. Зашел за сруб, к которому тянулись телефонные провода. Незаметно выглянул из-за угла. Лицо человека, сидящего на корме, очень похоже на лицо Гусева. Узкое, с круглыми совиными глазами. Косырев осторожно, плавным движением достал пистолет. Он мог поклясться, что сделал это незаметно, но человек на корме вдруг резко задергал шнур. Мотор сразу же завелся. Косырев, выскочив из-за сруба, кинулся к причалу и закричал на бегу:
— Стой! Стой, кому говорю!
Человек даже не посмотрел в его сторону — он развернул катер к фарватеру и лег на дно. Катер уходил, заворачивая вверх, еще минута, от силы две, и он если не совсем скроется, то в любом случае будет прикрыт полосой тумана. Косырев выстрелил в воздух, крикнул что было сил:
— На катере, немедленно вернитесь! Иначе открываю прицельный огонь!
Теперь у Косырева не было никакого сомнения—в катера Гусев. Если Даев отошел от своего причала, он неизбежно сейчас на него наткнется. Только Косырев подумал об этом, как справа раздался слабый треск моторе, и он понял, что это Даев. Значит, если катер с неизвестным не изменит направления, то через пару минут обе моторки сойдутся. Косырев стоял, прислушиваясь к звучавшим сейчас приглушенно двум моторам. Теперь вся надежда на Даева. Вот катера сблизились, по крайней мере треск обоих двигателей слился воедино. Он напряженно вслушивался, пытаясь понять, что же там происходит. Раздался сильный хлопок. Один. И тут же за ним второй, чуть громче. Третий — такой же, как первый. Это выстрелы. По звуку он определил: первый раз стреляли из пистолета, второй — из охотничьего ружья, третий — снова из пистолета. Все. Тишина. Кажется, звук удаляющегося мотора, но теперь только одного. Сначала выстрелил Гусев из пистолета. Даев ответил ему из ружья, и Гусев выстрелил еще раз. Что было дальше, неясно. Наконец до Косырева донесся звук второго мотора; судя по всему, двигатель сначала был выключен, а теперь заработал снова. Косырев стоял, вглядываясь, и наконец увидел идущий полным ходом катер. На борту цифры «701». Даев. Сидит, скрючившись, на корме. Прижал к груди левую руку, но румпеля из правой не выпускает. Катер круто развернулся, подошел к причалу; левый рукав Даева был мокрым от крови, бакенщик, стиснув зубы, держался за предплечье.