Чего я не ожидал, так это обвинений. Та же ярость медленно начала закипать в моих жилах. Стиснув зубы, я медленно повернул голову обратно.
— Неужели? — рыкнул я тихо. — И в чем же я тебя обманул?
Я цедил слова сквозь зубы, говорил едва слышно, стараясь держать себя в руках и сжимая край стола так крепко, что он жалобно скрипел.
— Ты обещал, что вернешься ко мне через неделю, черт тебя подери! — не хуже моего зарычал он. — Ты обещал! И мне плевать, что ты сидел в тюрьме! Ты должен был вернуться ко мне, Анри!
Мой единственный глаз изумленно расширился, но я быстро взял себя в руки. Вскочив на ноги, я навис над ним, наклоняясь вперед и упираясь в деревянную столешницу ладонями.
— Что же, ваше высочество, я искренне прошу прощения за то, что не имел возможности прийти к вам и сдержать свое обещание! — едва ли не прошипел я. — Сегодня я допустил оплошность, встретившись с вами. В дальнейшем это не повторится. Вы вообще меня не увидите.
Я резко выпрямился, нечаянно сбросив свою кружку с недопитым ромом со стола. Она опрокинулась, и темная жидкость, похожая на кровь, стекла на пол.
Изумрудные глаза Франца неверяще расширились. Минуту он безмолвно смотрел на меня сквозь слезы. А затем, всхлипнув, со всей силы толкнул меня в грудь и выбежал из таверны.
Обескураженный и ошеломленный, я смотрел на раскачивающуюся на петлях дверь после его поспешного ухода, теряясь в догадках относительно того, что же только что сейчас произошло…
Я не допускал и мысли о том, что Франц меня все еще любит. Я не получил от него ни одной весточки в тюрьме, в ответ на мои письма получал лишь холодное молчание. Это натолкнуло меня на мысли, что Францу все равно. Я был в отчаянии. Неужели я сделал слишком мало, чтобы хотя бы привязать его к себе немного? Я так любил… И мысль о том, что Франц не отвечал мне на самом деле взаимностью, убивала меня в тюрьме медленно, но верно.
Я знал, как рискованно отдавать свое сердце избалованному, высокомерному, ветреному мальчишке, у которого на уме одни лишь балы да кавалеры… Но я не мог иначе. Франц был такой… Франц. Один в своем роде. Самый желанный и самый любимый для меня. Никто на всем свете не мог сравниться с этим мальчиком. Озорной, игривый, солнечный, как ясный летний день, как ветерок, игравший в кронах деревьев, уникальный… Он был такой один.
Я увидел его однажды в далеком прошлом… и уже больше не смог выкинуть из своего сердца и мыслей. Мне было тогда всего двадцать лет.
Вернувшись с очередного задания, я влез, как обычно, в окно королевского кабинета, чтобы не рисковать и не встречаться ни с кем по пути сюда через длинные дворцовые переходы.
— А, Анри, — сказал Людовик, не поворачиваясь ко мне и не отрываясь от своих важных бумаг. Он сидел за столом и что-то читал. В одном халате поверх ночной сорочки — очевидно, вновь засиделся допоздна.
— Вы совсем не жалеете свои глаза, сир, — сказал я, садясь напротив короля в кресло; сняв свою маску, положил ее на стол.
— Пустяки, не беспокойся обо мне, — добродушно рассмеялся Людовик и наконец оторвался от своих бумаг. — Ты принес?
— Да, ваше величество. Разумеется. — Я нажал на одну из завитушек гарды своей шпаги, и навершие в виде львиной головы поднялось. Вытянув из рукояти свернутые в трубочку письма, я протянул их королю.
По губам Людовика скользнула довольная улыбка.
— Ты блестяще выполнил свою работу, как, впрочем, и всегда, — сказал он, удовлетворенно откидываясь в кресле. — Маркиза Мадлен теперь будет поймана с поличным, так как у меня есть весомые доказательства ее переписки с английским правительством… — Он хмыкнул. — Глупая гусыня думала, что я не узнаю, что она засланный агент.
— Вы оказались очень проницательны, ваше величество. — Я слегка склонил голову.
Неожиданно в коридоре послышался топот. Я соскользнул с кресла и метнулся к темным, вишневого цвета гардинам, совсем забыв о бархатной черной маске. Вскочив на подоконник, я спрятался за шторами и затих. Дверь в кабинет распахнулась настежь, и со звонким смехом в него ворвалось маленькое золотоволосое чудо, принеся с собой солнечные лучи и радость. Я был очарован его сияющей улыбкой и огромными глазами цвета молодой весенней травы. Даже показалось в тот момент, что мне улыбнулось само солнце…
— Дядя, ты снова засиделся допоздна! — надув хорошенькие пухлые губки, возмущенно произнес семилетний Франц. — Ты ведь обещал прийти ко мне и рассказать сказку!
— Ох, родной, прости. — Людовик огорченно поджал губы. По-видимому, он совсем забыл про данное племяннику обещание. — Я правда совсем засиделся с этими бумагами…
— Что это, дядя? — спросил Франц, беря в руки мою маску и с восхищением и любопытством разглядывая ее.
— Не трогай, пожалуйста, — попросил король. — Это для маскарада, который будет в честь твоего дня рождения.
— Ты наденешь? — Зеленые глаза возбужденно засверкали. — Я хочу на это посмотреть!
— Непременно, а теперь пойдем, душа моя. — Отобрав мою маску у мальчика, Людовик положил ее в кресло.
Он торопливо сгреб со стола все пергаменты, включая принесенные мною письма, и убрал их в ящик, заперев на ключ, а ключик повесил себе на шею, на золотую цепочку.
Схватив это солнечное чудо на руки, он направился к двери. Огляделся и, словно ни к кому не обращаясь, произнес:
— Я закрываю кабинет. — И вышел вместе с Француа. Я еще слышал, как он говорит ему: — Ну что, малыш, пойдем к тебе? Я расскажу сказку про Золушку, хочешь?
Ключ в скважине провернулся несколько раз. Солнце исчезло, оставив после себя отголосок искрящегося смеха, воспоминания о яркой и сочной зелени изумрудных глаз и звонком, певучем голоске…
Я буквально сполз с подоконника, ошеломленный этой встречей с маленьким племянником короля. Я понял отчетливо и ясно в тот момент, что мгновенно и бесповоротно влюбился. Как говорят англичане, буквально упал в любовь к солнцу Франции.
Я очнулся от воспоминаний десятилетней давности и встряхнул головой. Черт подери… Дверь все еще раскачивалась на петлях. Я увидел, как Филипп кинулся вслед за Францем на улицу, а я все еще стоял, не в силах сбросить с себя оковы прошлого. Он снова ушел. Я должен был отпустить его. Все в прошлом. Меня и Франца ничего, кроме этого треклятого прошлого, не связывало. Я должен дать ему уйти…
Но он разбередил своим появлением все то, что было надежно спрятано в моей душе. Я не в силах был отпустить его просто так. Я должен был узнать, зачем он приходил ко мне.
Франц, проклятье, забери тебя морской дьявол, но я не в силах тебя разлюбить…
========== Глава VII ==========
Анри.
Я вышел следом за Филиппом на улицу, слыша его крики.
— Франц! Остановись! — Он ускорил шаг, чтобы нагнать Франца, который бежал, сам не зная куда.
— Не подходи! — Франц обернулся к Филиппу. — Не приближайтесь ко мне! Как же я устал от вас всех, черт бы вас побрал! — Он развернулся и хотел было уйти, но испанец догнал его и обхватил сзади вместе с руками, не давая двинуться.
— Франц, перестань! — рявкнул Филипп. — Что ты творишь? Поехали домой.
— Я не хочу! — Мальчик забился в его руках, пытаясь вырваться. — Не хочу туда возвращаться!
Кажется, у него началась истерика.
— Ты должен, — мягко увещевал Филипп, продолжая прижимать к себе. — Успокойся. В таком состоянии ты себе только навредишь!
— Я не хочу… Я никому ничего… не должен! — всхлипнул Франц, бессильно обмякнув в руках Филиппа. — Почему ко мне все относятся, как к вещи!
— Филипп, — окликнул я испанца, приближаясь к ним. — Оставь нас.
Филипп посмотрел на меня внимательно, словно колеблясь, и нехотя отстранился от Франца.
Я протянул к нему руку, а юноша шарахнулся в сторону.
— Не трогайте меня, — процедил он. — Я для всех вас просто вещь. Красивая и дорогая вещь.
Мне стало не по себе от спокойствия и холода, которыми веяло от этих слов.
— Прекрати истерику, — произнес я ледяным тоном, но он продолжал всхлипывать, проклиная все и вся, и порывался сбежать. Я схватил его и закинул себе на плечо. — Филипп, я поговорю с ним. А ты возвращайся.
Испанец покачал головой, желая возразить, словно не решался оставить Франца наедине со мной, но посмотрел на заплаканного мальчика и кивнул.
— Спасибо, — буркнул я и, развернувшись к нему спиной, направился прочь к своему кораблю.
Франц затих у меня на плече, только всхлипывал тихонько.
— Пусти меня, — устало произнес он. — Не надо со мной говорить. Я все прекрасно понял.
— Меня не волнует, что ты понял, а что нет, — проворчал я. — Ты по-прежнему остался ребенком, Франц. Избалованным ребенком.
— Поставь меня на место, — вздохнул он. — Тебе не нужен был ребенок раньше… А сейчас тем более. Иначе ты вернулся бы ко мне.
Я ничего не ответил, вдруг осознав, что, наверное, Франц не получал моих писем, иначе бы не обвинял сейчас во всех грехах… И значит, он ничего не знает о том, что я писал ему в тех письмах. Наверное, это даже к лучшему… В конце концов, я давно уже все это пережил, сожрал, выплюнул и забыл. По крайней мере, я так думал до появления Франца. Ведь предательство так сложно забыть… И жгучее чувство обиды преследовало меня очень долго, пока я не сумел засунуть его куда поглубже, сцепить зубы и продолжать жить. Учиться жить заново после того, как мою душу растоптали, вытерев об нее ноги и хорошенько в нее поплевав. Чувство горького разочарования, бессильной обиды, кипучей ярости, бешеной злобы и обиды угнетало меня все эти три года, проведенные в Тауэре. Король, которому я верно служил много лет, отвернулся от меня. Человек, которому я на блюдечке, можно сказать, преподнес свое сердце, предал мою любовь, ни разу даже не поинтересовавшись моей судьбой. Я думал, что не выживу. Я хотел бесславно сдохнуть там, в той гнилой дыре, с иронией думая, что Черный Кот закончит свою жизнь убогим заключенным в английской псарне.
Разве вспомнил обо мне Людовик, когда я гнил в тюрьме во славу Его Величества? После всех тех лет, что я служил ему верой и правдой? Нет.
И никто не пришел на помощь. Ни одной чертовой строчки я не получил от Франца, хотя письма для заключенных в Тауэре не были запрещены. Обо мне просто забыли, как о вещи, которая отслужила свой срок.
Ну что же… Надо отсекать прошлые связи и уметь вставать. Я выкарабкался из своего личного ада, выжил, вернулся и начал жизнь заново, попытавшись забыть о своем прошлом, как о страшном сне. Я больше не был блистательным титулованным аристократом, в чьих жилах текла голубая кровь многих поколений. Я забыл о том Анри де Монморанси, которым был когда-то. Оставил лишь вторую свою личность — Черного Кота, с тем подался в пираты, начав жизнь нищего бродяги и убийцы…
Тряхнув головой, я отогнал свои мрачные мысли и положил Франца на кровать в своей каюте. Он совсем затих, не пытался сопротивляться и молчал. Я закрыл дверь и отошел к столу, чтобы налить немного рома в кружку. Мне требовалось собраться с мыслями.
— И зачем ты притащил меня сюда, Анри? — подал голос Франц.
Я обернулся. Он все еще лежал на моей кровати, откинувшись назад и упершись локтями в постель, и гневно, с вызовом смотрел на меня.
— Будешь читать мне проповеди? Обвинять в том, что я маленький, капризный и высокомерный мальчишка? — сразу же стал наезжать на меня он. Я усмехнулся. Правильно, малыш, лучшая защита — это нападение.
— Я ни в чем не собираюсь тебя обвинять. — Я протянул ему свою кружку. — Вот. Выпей.
— Не буду. — Он с отвращением отвернулся. — А раз ты не собираешься меня ни в чем обвинять, тогда какого черта приволок сюда?! Тебе есть что сказать?! — Он прищурил свои изумрудные глаза и почти прошипел: — Или, может быть, ты скучал по мне? Или ждал этой встречи? Ну?! Что скажешь, Анри?! Нет… не так… граф де Монморанси. Или мне называть тебя Черный Кот?
Я медленно поставил кружку на стол, разъяренный этими обвинениями и несправедливыми нападками, и шагнул к постели. Наверное, я выглядел достаточно угрожающе, потому что Франц отшатнулся от меня, отползая прочь. Я навис над ним.
— Какого дьявола ты сейчас устраиваешь мне истерики и обвиняешь черт знает в чем, Франц? — холодно процедил я. Его слова меня сильно задели. — Ты первый явился сюда! Зачем? Я не получил от тебя ни одной весточки там! А сейчас внезапно понадобился? — взбешенно рычал я. — И зачем, позволь узнать? Может, ты хочешь пригласить меня поработать на тебя, как твой обожаемый дядечка?!
У Франца задрожали губы от обиды, и он широко распахнул глаза.
— Закрой рот, Анри! — взвившись с постели, рявкнул он. — Не смей на меня орать! Ты ничего не знаешь! — со слезами в голосе кричал он, не замечая, как наседает на меня, заставляя пятиться к стене. — О том, что ты вообще жив, я узнал лишь несколько недель назад, тогда же впервые увидел твои письма! Я думал, ты предатель! Что ты мертв, черт возьми!
Слова его смешивались с горькими рыданиями, плечи вздрагивали, но он продолжал выкрикивать свои обвинения, бешено колотя кулаками по моей груди, не замечая, как слезы текут по его лицу солеными каплями. Я просто не мог ему не поверить…
— Почему же не оставил все как есть? — тихо спросил я, хватая его за запястья. — У тебя есть Филипп. Зачем ты явился, Франц? Или просто решил прийти ко мне, чтобы окончательно разрубить связи с прошлым?
Я намеренно провоцировал его, желая услышать… даже сам не знал, что именно. Или знал. Только не желал признаваться себе в этом.
— Ты идиот… — рявкнул Франц, глядя на меня так разъяренно, что у меня не оставалось сомнений в том, что он с трудом сдерживается, чтобы не ударить меня снова. К счастью, я держал его за запястья. У него была довольно тяжелая рука, в этом я убедился еще в таверне. Щека все еще горела от его пощечины. Он вдруг как-то резко обмяк и устало прислонился к моей груди лбом, не пытаясь вырвать руки. — Ты дурак, Анри… — горько прошептал он и внезапно снова всхлипнул.
Я молчал, а его плечи вздрагивали от безмолвных рыданий. Неужели… он все еще любил меня? Любил, несмотря ни на что? Я не мог в это поверить. Не мог поверить своему счастью.
Прерывисто вздохнув, я рывком притянул его к себе, крепко обнимая и зарываясь лицом в волосы.
— Я тоже люблю тебя, солнце… — пробормотал едва слышно я.
— Анри. — Его руки обвились вокруг моей талии так крепко, словно он боялся, что я уйду. — Я думал, ты умер… Я так боялся, что это правда! — И он снова громко всхлипнул.
— Я и умер, — пробормотал я, нежно обнимая мое маленькое солнышко. — Того Анри, которого ты знал, больше нет.
— Главное… что… ты жив, — прерывисто прошептал он, поднимая голову и глядя на меня глазами, полными непролитых слез. — Я люблю тебя. Я люблю тебя, Анри. Люблю…
Я взял его лицо в ладони, осыпая его горячими поцелуями, губами собирая эти драгоценные слезы, шепча в ответ слова любви, а он тихонько вздрагивал в моих объятиях, не в силах перестать плакать.
— Я думал, что уже никогда тебя не увижу…
— Не плачь, мой маленький принц, не плачь… — шептал я, целуя его губы, которые, несмотря на соленую влагу от слез, оставались для меня самыми сладкими в мире.
— Анри… — пробормотал он, прижимаясь своими губами к моим с трепетом и ошеломляющей, безмерно трогательной нежностью.
Я слизывал с его губ соленые капли, чувствуя, как его дыхание учащается, как хрупкое тело начинает дрожать в моих объятиях. Он льнул ко мне всем телом, робко, умоляюще, но в то же время так жадно и так требовательно, что я…
Я набросился на его губы, словно голодный волк, скользнув языком в его рот, теснее прижимая к себе, жадно исследуя его, заново вспоминая, ощущая, как по всему телу разливается сладкая истома и томительное тепло. Я словно снова вернулся домой, в те далекие солнечные летние дни, как наяву услышав звонкий смех Франца, его кокетливый мурлыкающий голос, увидев счастливую влюбленную улыбку, обращенную ко мне…