Я отверг ваш подарок. Повел себя слишком высокомерно… Мне так стыдно…
Достаточно было всего одного цветка… Но подаренного лично вами…
Я вам… доверяю.
У вас нет ни капельки стыда, Анри! Вы украли мой первый поцелуй…
Ты станешь моим фаворитом?
Анри, ты для меня вовсе не один из многих. Я уже давно… я тебя люблю.
С тобой так трудно, Анри…
Кое-что для меня? Что? Что это, Анри? Я хочу узнать!
Какое очаровательное… Спасибо, Анри!
Поцелуйте меня, граф…
Я тихо застонал ему в рот, лихорадочно скользя ладонями по спине. Как же я соскучился… Боже… Франц, мой золотой мальчик, мой маленький принц!
Он запустил свои пальцы мне в волосы, стараясь прижаться еще теснее, словно хотел слиться со мной в одно целое, беспрестанно шепча:
— Анри… Мой Анри… Любимый…
Я отстранился от его рта, заскользив жадными губами вдоль изящной линии скулы и плавного изгиба шеи, торопливо скидывая с него плащ, а вместе с ним и камзол, расстегивая шелковую рубашку… Он застонал нетерпеливо и слегка отстранился, но лишь затем, чтобы чуть дрожащими пальцами расстегнуть мою рубашку. Когда все пуговицы были вытащены из петель, он словно в нерешительности замер и медленно провел дрожащими ладонями по моей груди и животу. Он даже почти перестал дышать, опустив голову и рассматривая меня. Тонкие аристократические пальцы изучающе водили по ниточкам давно заживших и еще свежих шрамов на моем теле.
— У тебя столько… шрамов… — сдавленно прошептал он, проводя по одному особенно большому и страшному рубцу, прочертившему наискось мою грудь.
Я ничего не ответил, потому что в горле стоял ком. Он так трепетно прикасался к этим безобразным шрамам, почти с благоговением касаясь их своими чудесными пальцами, а потом, наклонившись, прильнул щекой к моей груди, осыпал поцелуями каждый рубец, и я чувствовал горячую соленую влагу его слез на своей загрубевшей от морского ветра коже.
Стянув рубашку с моих плеч, он прижался головой к моей груди, крепко зажмурившись, пытаясь сдержать слезы.
Я поднял его на руки и отнес на кровать. Уложив его на постель, я навис над ним, осыпая его лицо быстрыми и жаркими поцелуями, и он замурлыкал, пытаясь поймать мои губы. Его тело, как и четыре года назад, по-прежнему страстно и мгновенно откликалось на каждое мое прикосновение.
— Франц… — жарко шептал я в перерывах между поцелуями. — Я так… — поцелуй, — соскучился… — поцелуй, — так хотел… — снова поцелуй, — прикоснуться… — и еще один… — просто невероятно… мой малыш…
— Анри… — Он взял мое лицо в свои нежные ладони, прижавшись своими губами к моим. — Боже… это ты… любовь моя.
— Да, да. — Я улыбнулся ему впервые прежней своей нежной и ласковой улыбкой и прильнул к его губам снова, стягивая с него штаны.
Он обхватил меня за шею руками, приподнимая бедра, чтобы мне было легче раздеть его, пылко лаская мой язык своим языком у себя во рту.
Я шумно и горячо дышал, лаская его руками, жадно целуя везде, где только можно, осыпал ненасытными поцелуями шею, плечи, ключицы, грудь, живот и бедра, беспрестанно шепча его имя, как заклинание, и снова вспоминая медовый вкус шелковой кожи…
— Анри… — со стоном раз за разом повторял он, выгибаясь всем телом на постели и тихонько всхлипывая, с той же ненасытностью подставляясь под мои ласки. — Родной… любимый… ах…
Я осторожно развел в стороны его стройные белоснежные бедра, устроившись между ними поудобнее и обхватив их ладонями, скользнул горячим языком по маленькой, истекавшей соком дырочке. Он ответил мне протяжным, мучительно-сладким стоном, выгнувшись так сильно, что мне пришлось слегка надавить ладонью ему на живот, чтобы заставить снова лечь на постель.
Он судорожно всхлипнул, зажимая себе ладонью рот.
— Умм… Анри… — с полувсхлипом-полустоном выдохнул он, другой рукой зарываясь в мои волосы. — Пожалуйста, любимый…
Ни он, ни я терпеть не могли, желая как можно скорее слиться в одно целое. Я слегка отстранился, осыпая поцелуями сливочно-белый живот и шепча что-то несвязное, ласковое… Потянувшись вверх, прильнул к губам, разводя его ноги шире, и начал осторожно, медленно погружаться в податливое шелковое тело.
Он глухо застонал мне в рот, обнимая длинными стройными ногами за талию, руками обвивая мою шею и вплетая свои пальцы в мои волосы.
Я просунул руку под его поясницу, чтобы прижать к себе сильнее, глубоко проникая языком в сладкий рот. Тяжело и шумно дыша, Франц отчаянно прижимался ко мне, отдаваясь всецело, без оглядки, и все его тело покрылось мельчайшими бисеринками пота; он запрокидывал голову, протяжно постанывая, каждую секунду, задыхаясь, шептал мое имя, прижимал к своей груди мою голову, каждый мой толчок встречая на полпути. Я двигался в нем все быстрее, осыпая поцелуями белое нежное горло, ключицы, грудь и плечи, а он царапал мою спину, выгибаясь всем телом в моих объятиях.
Волна ослепительного наслаждения наполнила каждую клеточку моего тела с финальным толчком, и я излился в него с долгим стоном. Он вскрикнул, выгнувшись так, что едва не сломал себе позвоночник.
— Анри… Любимый!
И, сдавленно всхлипнув, обмяк, кончив почти одновременно со мной, вздрагивая всем телом. Я лежал на нем, хрипло дыша ему в шею и тесно прижимая к себе, хотя, казалось, ближе уже невозможно.
Крепко обняв меня за шею, словно боялся отпустить, Франц тихо прошептал:
— Любимый…
Я поднял голову, заглядывая ему в глаза, и нежно поцеловал в губы.
— Франц, — улыбнувшись ему прямо в губы, шепнул я в ответ, чтобы он почувствовал эту улыбку.
Он звонко, свободно рассмеялся, с удовольствием целуя мою улыбку, и вплел пальцы в мои волосы.
— Мой единственный, — прошептал он. — Я больше не потеряю тебя.
— Я тоже… — тихо вздохнул я, снова спрятав лицо у него на шее.
Он улыбнулся, поглаживая меня по голове.
— Я не хочу уходить…
— Не уходи. — Я мгновенно сжал кольцо своих объятий вокруг него, словно боялся, что он сейчас же встанет и уйдет. Снова уйдет из моей жизни. Я натянул на нас одеяло. — Останься сегодня… со мной.
— Ты хочешь, чтобы я остался? — Он улыбнулся, глядя на меня сверху вниз.
— Очень хочу… — Я чмокнул его в нос с улыбкой и поддразнил, совсем как раньше: — А ты сомневаешься в том, что я этого хочу? — Помнится, Франца сильно раздражала моя привычка отвечать на его вопросы встречными вопросами.
Но он только прижался к моей груди и покачал головой.
— Нет. Ни капельки.
Я хрипло мурлыкнул ему в губы, снова осыпая лицо поцелуями.
— Совсем-совсем?
— Совсем-совсем. — Он довольно зажмурился.
Улыбаясь, я улегся на подушку поудобнее, прижимая Франца спиной к своей груди, и начал вычерчивать на его плече узоры пальцем, совсем как в ту последнюю нашу летнюю ночь. Он молчал некоторое время, тоже, видимо, охваченный воспоминаниями, а потом, запрокинув голову, сдавленно прошептал, умоляюще глядя мне в глаза:
— Не оставляй меня больше… Я не переживу этого во второй раз.
— Не оставлю, — горячо пообещал я. — Ни за что на свете, любовь моя.
Он неуверенно улыбнулся и дотронулся пальцем до моей щеки.
— Я люблю тебя, Анри…
— И я люблю тебя, — ответил я ему, ласково улыбаясь, и поцеловал в лоб.
— Не отпускай меня… — пробормотал он, закрывая глаза и тесно прижимаясь ко мне всем телом. — Я хочу, чтобы, когда я проснулся, твои объятия по-прежнему грели меня.
— Я не отпущу тебя, мое солнце, — тихо шепнул я.
Он ничего не ответил, только улыбнулся. А через несколько минут уже спокойно, удовлетворенно сопел в моих объятиях.
Я разглядывал его расслабленное личико, заново вспоминая родные и милые моему сердцу тонкие черты, водил пальцем по его пухлым губам и маленькому упрямому подбородку… Очертил легонько едва заметные тени, что пролегли под его глазами. Он был весь такой хрупкий, худенький и бледный, словно недосыпал и недоедал долгое время. Мой маленький, мой бедный… Сколько страданий тебе пришлось вынести? Почему ты стал таким изможденным?
Я держал его в своих объятиях и постепенно расслаблялся — впервые за эти годы. Он тихонечко сопел, даже во сне крепко сжимая мою руку, что обвивала его талию, словно боялся, что я исчезну или уйду. И только сейчас я заметил на запястье его правой руки истертый, почти выцветший плетеный браслет из разноцветных шелковых ленточек. Я зажмурился, прижавшись губами к его солнечным золотистым прядям, плотно смежив веки, чтобы не пропустить ни единой слезинки. Франц достаточно пролил их за нас двоих. Целую минуту я не мог ни вздохнуть, ни выдохнуть, огромный ком мешал мне это сделать, я мог только смотреть на этот браслет, не отрываясь. Впервые за все эти годы я мог заплакать. Я не пролил ни единой слезы в тюрьме. А сейчас был готов это сделать.
Все эти годы Франц был мне верен.
========== Глава VIII ==========
Филипп.
Мне стоило больших трудов оставить Франца на попечение Анри. Я знал, что их связывает, но все же Черный Кот и тот Анри, о котором мне рассказывал Франц, были совершенно разными людьми. Красивый, до кончиков ногтей ухоженный, утонченный, интеллигентный, приятный во всех отношениях аристократ был абсолютно не похож на угрюмого, мрачного, нелюдимого, беспринципного, безнравственного пирата и убийцу. Кто знал, как мог поступить этот Анри? Я не хотел оставлять его с Францем, но понимал, что сейчас я тут лишний. Им нужно раз и навсегда объясниться.
С тяжелым сердцем я уходил с набережной, гадая, не совершаю ли ошибки. Меня успокаивало то, что Анри все же имел свое понятие о чести. Я работал с ним всего лишь год, но мне нравился этот мужчина. Спокойный, простой в общении, остроумный, рассудительный. Я не мог сказать, что мы с ним закадычные друзья, в наших отношениях с Черным Котом всегда сохранялся строгий официоз. Пират неровня испанскому инфанту. Не я так сказал. Нас сковывали нормы поведения, этикет, общественные правила. И моя репутация, разумеется. Поэтому мне никогда не случалось пропустить с Анри несколько бокалов вина, ведь, несомненно, он не утратил своих утонченных аристократических вкусов, несмотря на то, что одевался в какое-то рубище и пил дрянное пойло. Я знал, что он делает это не потому, что у него недостаточно средств для улучшения своего социального статуса. Я очень хорошо платил своему самому лучшему каперу. И Анри никогда не оставался без богатого улова и добычи, случалось ему грабить богатые судна купцов, торговые корабли и прогулочные суда, на которых зажравшиеся аристократы устраивали себе длительные круизы. Подозреваю, пират накопил себе порядочно богатства и имел не одно логово на крайний случай.
Нет, Анри вел жизнь пирата и бродяги из принципа. Видимо, не желал иметь ничего общего с аристократами, к числу которых и сам некогда принадлежал. И даже при обращении ко мне в самом начале — «ваше высочество» — он насмешничал, произнося мой титул с иронией. Словно не видел в нем ничего в высшей степени благородного. Теперь я понимаю причину. Так что наши обращения быстро опустились до фамильярного «кэп» и «Фил». Я не возражал в целом. Потому что Анри не пересекал границ дозволенного в отношениях со мной, держась простовато, но с должным уважением.
Стыдно признаться, я лелеял в сердце надежду на то, что они не помирятся, и Франц будет принадлежать лишь мне одному. Но эти мысли я быстро выкинул из головы, чтобы не разочаровываться. Я понимал, что если Анри попросил меня уйти на всю ночь, то он намеревается вернуть Франца. Иначе он бы поговорил там, при мне, а потом развернулся бы и ушел, предоставив мне отвозить Франца домой и утешать в своих объятиях. Поэтому по приезде я просто лег спать, чтобы не мучить себя пустыми домыслами и не терзаться догадками относительно того, что же там такого происходит на корабле между Анри и моим Францем.
И вот на следующее утро я приехал обратно в девять часов. Ришелье, похоже, не знал, что я вернулся ночью один. Я слышал, что он рвет и мечет, думая, что я и Франц где-то предаемся праздной любви. Я хмыкнул. Знал бы он правду, наверное, просто упал бы в обморок. Я не испытывал к кардиналу ни неприязни, ни ненависти, ни каких-либо других особо страстных эмоций. Для меня было достаточно знать, что этот человек угрожает безопасности моего Франца, и потому ему недолго осталось жить. А пока он даже не подозревает о том, что смерть идет за ним медленными, но неизбежными шагами. Я медлил, потому что знал, что Анри не простит мне, если я сам избавлюсь от кардинала. И я с удовольствием отдам ему право расправиться с ним. Тем более что прав этих у пирата было куда больше моего. И на убийство кардинала, и на Франца, как бы мне ни хотелось это признавать. Именно поэтому я понимал, что ревновать и предъявлять Францу какие-то претензии нет смысла, этим я лишь оттолкну его. Он сразу честно признался мне, что любит другого. Не скрывал, что у него есть любовники. Не пытался строить из себя невинную овечку и целомудренную добродетель. Не пытался задурить голову всякими сладкими сказочками. И Анри встретил его гораздо раньше.
У меня была лишь надежда, что в сердце золотого принца есть место и для будущего супруга, ибо я не намеревался отступаться и отказываться от него только потому, что Франц любил другого. Ну и что же? Если бы я отказался от своих прав на Француа де Круа, то вернулся бы в Испанию, а отец подыскал мне другого супруга или супругу. И повторилась бы та же история. Супруга с множеством своих фаворитов и любовников, морочащая мне голову и относящаяся с притворной ласковостью? Глупости. Разница была бы лишь в том, что я не испытывал бы к ней ни малейшей приязни, увы. А потому я не желал променять шило на мыло. К тому же я ехал во Францию с твердой уверенностью, что помолвка наша будет чисто номинальной и символической, дабы народ увидел, что Франция и Испания — союзники теперь. И то, что будущий супруг оказался мне более чем симпатичен, является лишь приятным и неожиданным плюсом. Так я считал. А с пиратом… с пиратом я готов смириться, если Француа так сильно и безоглядно его любит.
Поэтому по трапу на корабль я поднимался с твердым намерением поговорить с Анри начистоту и выяснить его отношение ко всему происходящему. Он ждал меня, потому что при моем появлении нисколько не удивился. Анри стоял на верхней палубе, раздавая приказы нерадивым своим помощникам и подчиненным. Весь этот портовый сброд, отбросы общества, подозрительные типы и просто преступники, которым давно уже место на виселице, у него ходили по струнке. И посмел бы кто ослушаться… Я лично однажды наблюдал, как сурово карает капитан моего каперского судна своих подчиненных. Нет, Анри не злоупотреблял своей властью, для этого он был слишком благороден. Но он не гнушался суровых наказаний, вроде десятка ударов хлыстом. Провинившегося привязывали к мачте, и капитан лично не дрогнущей рукой отсчитывал ему то количество плетей, какое он заслужил.
— Приехал за Францем? — спокойно поинтересовался пират. Он стоял возле перил, небрежно прислонившись к ним спиной и положив на них локти. Казалось бы, абсолютно расслабленный.
— Да. Ты против? — сразу же спросил я.
Анри чуть прищурил свой глаз, и усмешка искривила его красивые губы.
— У меня нет выбора, Фил, — просто, без обиняков ответил он. — Разве ты не видишь, он не в силах выбрать кого-либо, да и нет у нас иного выхода.
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался я, останавливаясь напротив него.
— Не притворяйся дураком, Фил, тебе это не идет, — усмехнулся пират в ответ. — Хочешь, чтобы я разложил тебе все по полочкам?
— Хочу.
— Ладно. Я не могу стать мужем Франца, и мы оба это понимаем. А ему требуется кто-то, кто всегда, — он сделал упор на последнем слове, — будет рядом с ним и поможет. Кто решит его проблемы. Он слишком хрупкий, ему уже пришлось испытать много для своего возраста. И он король. Я безродный пират. Это обстоятельство создает между ним и мною непреодолимую пропасть. Как мне ни горько это признавать, я никогда не смогу стать для него больше, чем просто любовником.