И теперь показалось, что время повернулось и прошлое стало настоящим, так как та женщина, которая только что поднялся по лестнице в коротком платье, лицом и манерами в такой степени напоминал его мать, что можно было подумать, что та родилась вновь. Странно, очень странно, что он выбрал именно такую…
И все же сейчас расклад более справедливый. Молодой Джо во многом похож на отца – упрямый, своевольный и уязвимый, вот именно, уязвимый, но у него перед отцом одно-единственное преимущество – он образован и может использовать свое красноречие; ему не нужно прибегать к брани, ругани, нецензурным выражениям, чтобы довести до сведения свою позицию, раздражая тем самым чувствительное ухо жены- леди. Нет, молодой Джо может так просеивать мысли, что они вонзаются в мозг, подобно осколкам. Этой молодой госпоже не придется делать все по-своему, как пришлось его матери, и она благодарила за это Господа. Но пока что он прямо стелется перед ней.
Он сказал – чай, через двадцать минут, китайский. Мэри Даффи развернула свое тяжелое тело и медленно пошла на кухню.
Элен сняла верхнюю одежду и занялась осмотром гостиной, которая примыкала к спальне – комнате, которая, по словам Джо, была когда-то будуаром. Она до сих пор носила на себе печать того будуара, которую, как Элен решила для себя, она уничтожит как можно скорее, так как украшенные кисточками бархатные ламбрекены ослабляли свет от двух окон, одно из которых, расположенное по фасаду дома, выходило на юг, а другое на запад, с видом на сад. Здесь же находился гарнитур времен Людовика XV, искусно отделанный, однако обивка потеряла первоначальные цвета и местами пообтерлась. Да, она все это также заменит.
– Что ты сказал? – Она посмотрела на наклонившегося к ней Джо.
– Я говорю, миссис Мечтательница, как насчет того, чтобы сопроводить меня на верхний этаж и поприветствовать своего тестя?
– Что ты, Джо! – Она немного нетерпеливо покачала головой, продолжая, тем не менее, улыбаться ему. – Мне нужно принять ванну и переодеться, но больше всего мне хочется пить.
– Как я уже сказал, чай будет готов в любую минуту; вернее через двадцать минут. – Он взглянул на свои часы. – Еще десять минут. Но может быть, ты хочешь не чая, а чего-нибудь другого? – Джон приблизил к ней лицо, и, когда она улыбнулась ему, сжав губы, поцеловал их, а затем, выпрямившись, погрозил пальцем и сказал: – Никакого питья до обеда.
– Не запугивай меня.
И он снова наклонился над ней; снова его губы прижались к ее губам. Затем, нежно держа ее лицо в ладонях, Джон сказал:
– Кто осмелится запугивать тебя? Убеждать, принуждать, льстить, просить – да, но не запугивать.
Элен нежно отодвинулась от мужа, положила голову на спинку кушетки и, мягко улыбнувшись, ответила:
– Иди повидайся с отцом. Скажи ему, я поднимусь, как только приму ванну, переоденусь и… глотну чаю.- Она произнесла последние слова, подражая северному диалекту.
На лице Джо была счастливая улыбка, когда он вышел из комнаты, быстро пересек широкую квадратную лестничную клетку и взбежал на третий этаж, где в последние три года его отец проводил большую часть своего времени.
Почему человек с сильным артритом желает проводить время в этой части дома, где четыре большие комнаты были частью чердачного помещения, оставалось загадкой, пока не побываешь в комнатах; открывающийся из окон вид давал ответ на этот вопрос. Но главная причина, заставлявшая Майка Ремингтона проводить здесь столько времени, заключалась в двух комнатах, отведенных под мастерские.
До того как стать бизнесменом, Майк был инженером; теперь же он вернулся к первоначальному занятию. Но мастерил уже с помощью проволоки и дерева. Медленно и кропотливо он создавал макеты церквей, домов, кораблей. И хотя он бывал неразборчив в выражениях и крут с людьми, но всегда нежно относился к дереву.
Последним, но не самым малым развлечением третьего этажа была возможность – если у вас хватит ловкости забраться по крутой лестнице, – созерцать округу с обзорной башни, не имевшей в графстве аналогов, так как в ясный день открывался вид через Фелберн вплоть до мостов, пересекавших реку у Ньюкасла. В противоположном направлении можно было видеть далеко за зданиями шахты башни огромного собора в Дурхэме.
Когда Джо, толкнув, открыл первую дверь на лестничной клетке, он с удивлением увидел отца, сидевшего у окна с видом на подъездную аллею; его шишковатые скрюченные пальцы на сей раз бездействовали.
Когда отец повернул к нему голову, Джо произнес спокойным голосом:
– Привет! Что случилось? Ты что, решил бастовать раньше других? За это тебя могут занести в черный список, ты же знаешь.
Теперь он стоял перед человеком, плечи которого заслоняли спинку кресла и по-прежнему создавали впечатление силы, как и возвышавшаяся над ними большая голова с седеющими волосами. Хотя кожа лица обвисла, особенно вокруг глазных впадин, отец оставался красивым. Особую силу лицу придавал стальной взгляд ясных голубых глаз, направленных на сына; и то, что они увидели, отозвалось в нем болью, так как он как бы смотрел на самого себя, когда его тело было полным жизни, спина прямой, а суставы двигались легко.
– Ты в доме уже пятнадцать минут, – обвиняющим тоном сказал Ремингтон-старший.
– Неужели? – Джо взглянул на часы. – Да, ты прав, пятнадцать минут. Что, по-твоему, я должен был делать? Бежать наверх и оставить жену, с которой мы только что поженились, осваивать дом в одиночестве?
– Что-то в этом роде. – Губы Майка слегка дрогнули, затем расплылись в улыбке, и он разразился смехом, к которому присоединился и Джо.
– Ну как провели время?
– Как всякий медовый месяц.
– Звучит не очень обнадеживающе.
Теперь Джо повернулся, выдвинул вперед стул, уселся и сказал:
– Все было прекрасно, за исключением того, что пришлось вернуться на неделю раньше. Я проклинал забастовку.
– Не только ты. Пока все это не закончится, будет кромешный ад. Только представь себе: поднялась вся эта чертова страна, все встало, просто невероятно.
– А как наши дела?
– О, наши дела. – Майк почесал ухо. – Тебе тоже достанется, мой мальчик, могу тебя заверить.
– Но больше половины работающих у нас не члены профсоюза.
– Это так, но треть в нем состоит. Если остальные и не присоединятся к забастовке из сочувствия с ними, то постоянные обвинения в штрейкбрехерстве и попытки протащить их по улице, вытянув при этом все жилы, могут заставить рабочих изменить позицию.
– Ну, я думаю, дело не зайдет так далеко.
– Ты об этом не имеешь ни малейшего представления, мой мальчик; ты ни разу в жизни не видел людей по-настоящему голодных. И это еще не самое худшее. Сами они могут кое-как перебиться, но когда у их жен и детей начнутся обмороки от голода, тогда – берегитесь, так я считаю.
– А что думает на этот счет Джорди? Он управляющий, он должен знать настроения людей.
– Да, он знает, поскольку уже видел такое. Он разбирается в настроениях; для этого у него имеются основания. Он помнит, как его до потери сознания отдубасил какой-то тип из Бертли. Он был тогда молодым парнем и работал в шахте. К тому времени его отец погиб, его засыпало, и тело так и не отыскали. Джорди пришлось содержать мать и четырех маленьких братьев и сестер, поэтому он вернулся в шахту вместе с несколькими ирландцами, которых привез владелец. После же того избиения он сказал: все, баста. На шахте места ему уже не было, и тогда он пришел ко мне. Да, Джорди прекрасно осведомлен о настроении. Но в данный момент особенно взбешен из-за спущенного приказа.
– Какого приказа?
– Которого ты ждал накануне своего отъезда.
– Ты имеешь в виду корпуса радиоприемников? Решение принято?
– Да, принято.
– Прекрасно.
– Прекрасно? Да, когда они работают, а когда они простаивают, что делать?
– Конечно, это ведет к задержкам, но я не думаю, что это продлится больше пары недель или около того; больше страна не выдержит.
– Ты будешь удивлен, мой мальчик, выдержкой страны. И ты будешь удивлен выдержкой этих чертовых шахтеров ради достижения честной сделки. Запомни, я не за них. – Он вонзил палец в грудь сына. – Но я и не против них, ведь Богу известно, что лишь голодные и безумцы еще спускаются в шахту!
– Некоторым это нравится.
– Что?
– Я говорю, некоторые любят работать в шахте. Это их образ жизни. Ты же знаешь.
– Полнейшая чепуха! Они спускаются в шахту, поскольку не имеют иного способа заработать на хлеб. Во всяком случае, когда ты перекусишь, сходи и поболтай с Джорди. Рабочих ты не увидишь, они к тому времени, скорее всего, уйдут, но постарайся узнать, чего хотят Бэрри Смит и Билл Джеймс, потому что именно эти паршивцы- красные русские и заводилы, если не ошибаюсь. Их нужно было выгнать еще несколько лет назад.
Джо постоял несколько секунд, глядя на отца, который смотрел теперь на лежащие на коленях ладони шишковатых рук. Молодой человек тихо спросил:
– А ты чем занимался, пока меня не было? Корабль закончил?
– Корабль? – Майк покачал головой. – Я кое-как забирался в этот стеклянный дом, – при этом он резко кивнул головой в сторону крутой лестницы, поднимавшейся вверх в конце комнаты, – смотрел вокруг себя и размышлял. – Он медленно кивнул, глядя Джо в глаза и повторил:
– Да, размышлял.
– Позволь спросить, о чем?
– О тебе.
– Обо мне?
– Да. О тебе, твоей женитьбе, твоем будущем. Вот посмотри на меня.
– Я смотрю.
– Я имею в виду, посмотри на меня и мою жизнь: чего я достиг? Где в итоге оказался? Пятьдесят лет. Я должен был быть в расцвете сил, а вот сижу здесь, в плену артрита.
– Тебя могут вылечить. – Голос Джо звучал тихо. – Я говорил тебе, есть курорты с минеральными источниками, есть места…
– И я говорил тебе, мальчик, к черту эти курорты, не хочу сидеть, свесив брюхо на штаны, и отражаться в брюхах десятков других вокруг меня, чтобы сестры, и притом молодые, смотрели на тебя как на выжившего из ума старика! Нет, это не для меня. Я смирился с тем, что имею. Как сказал Грэхем, я сам себе злейший враг, так как избрал медленную смерть. Последнее время он говорит о том, чтобы вставить мне в бедра металлические штифты. Кстати, мы так и не поговорили об интересующей нас персоне. Где она?
– Она принимает ванну и пьет чай. Она просила передать тебе, что очень скоро будет здесь.
– О, я заинтригован.
– Отец!
– Ладно, ладно, я не выйду за пределы допустимого. Обещаю, что самое большее, что она от меня услышит, это слово «проклятый».
– Тебе она нравится?
– Еще не знаю, мальчик. Я видел ее всего ничего, и мне трудно ответить на этот вопрос. Ты повстречался с ней три месяца тому назад во время той поездки в Лондон, куда ты направился по вопросу о бакелитах для этого заказа. Затем она один раз приезжала сюда на уик-энд, и в этот раз я дважды разговаривал с ней; нет, нет, вру – три раза. А что делаешь ты? Обрушиваешь на меня новость, что вы собираетесь пожениться по особому разрешению в Лондоне и провести медовый месяц во время твоего отпуска. А теперь ты спрашиваешь, нравится ли она мне… А тебе она нравится?
– Что! – Это слово потонуло в смехе.
– То, что я сказал: тебе она нравится?
– О, отец, не глупи. Зачем задавать такой дурацкий вопрос?
– Это не дурацкий вопрос! И ты не дурак и прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Между «нравиться» и «любить» существует огромная разница. Да, ты любишь ее, в этом я не сомневаюсь. Она запала тебе в душу, я это сразу заметил. Но теперь ты должен задать себе вопрос: тебе она нравится? Позволь сказать, мальчик, нравиться в супружестве гораздо важнее, чем любить, и скоро ты поймешь это. Но, – он тяжело вздохнул, – о чем это все я, черт возьми. В данный момент нам следует сосредоточить внимание не на таких вопросах, как «нравиться» и «любить», а на том, как заставить цеха работать, если они начнут переманивать на свою сторону наших парней. Так что давай отправляйся на встречу с Джорди.
Джо повернулся и направился к двери, сказав со смехом:
– Хорошо, я иду прямо сейчас, но ты позаботься о моей жене.
Молодой человек открыл дверь и уже сделал шаг на лестничную площадку, как отец вновь заговорил, на этот раз нежно:
– Джо.
– Да?
– Не совершай тех же ошибок, что и я, мой мальчик. Что бы ни случилось, не делай этого.
Несколько секунд они смотрели друг на друга через разделявшее их пространство, а потом Джо закрыл дверь и прошел к началу чердачной лестницы. Прежде чем спуститься, он постоял, склонив голову и прикусив губу, смотря вниз. «Не совершай тех же ошибок, которые совершил я», – сказал отец. Боже мой, конечно нет! Он не сделает этого. Что бы ни случилось, не сделает.
2
– Прекрасно, дорогой, но обещай мне, обещай твердо, что возьмешь меня завтра вечером в Ньюкасл на шоу и, возможно, на танцы. Да, давай танцевать! – Элли протянула руку через обеденный стол и схватила его за руку.
– Прекрасно, обещаю, шоу или танцы, а возможно, то и другое, если будешь хорошо вести себя сегодня вечером, проявлять такт и не задирать нос, что бы ни увидела и ни услышала.
– Как будто я могла бы иначе.
– Да, как будто могла. Тогда договорились. Я подвергну тебя испытанию: мы заедем к Дэну Игану, прежде чем идти на митинг.
– К тому, кто безостановочно говорит, к тестю Брукса?
– К тестю Дэвида. – Он поднял вверх палец, как бы осуждая ее.
– О, Джо! – Теперь она качала головой, глядя на него. – Не могу привыкнуть называть слуг по именам. И еще кое-что – нужно что-то сделать с Эллой. – Она нагнулась к нему и зашептала: – Ее нельзя называть Эллой, раз ты настаиваешь на том, чтобы звать меня Элли. Вот и сегодня утром, когда ты кричал мне через холл, она выбежала из кухни. Говорю тебе, так не пойдет: она должна откликаться на что-то совершенно иное, например Энни или Джейн.
– Тогда скажи ей об этом сама. – Он отрезал кусочек «стилтона», положил его на печенье, затем, откусив, добавил: – Но заранее предвижу ее реакцию: «Ой мама, что?! Поменять мне имя? Меня всегда звали Эллой. Зачем мне его менять? Нет, нет, для чего это?»
– Она не осмелится.
Джо перестал жевать и взглянул на жену. Его выражение лица было теперь искренним, а не натужным, и добродушия больше не было в его голосе, когда он сказал:
– Она осмелится, Элли; эти люди – личности.
– Они слуги.
– Да, возможно, как и все мы в той или иной мере являемся слугами, но они не готовы кланяться и раболепствовать, к чему привыкла ты, я предупреждал тебя, я говорил.
Протянув руку к подносу, на котором лежали сыры, Элли отломила кусочек «чешира» и почти бросила его себе на тарелку.
– Мне кажется, что, если ты платишь людям, нужно заставить их соответствовать общепринятым стандартам, – сказала она.
– Но это не Лондон и не Хантингтон, это – северо-восток Англии.
– Да, да, я понимаю. – Теперь Элли энергично кивала головой. – Ты так часто говоришь мне об этом на этой неделе, что я в этом теперь не сомневаюсь. Да, это точно северо-восток Англии, и он больше походит на заграницу, чем какая-нибудь другая страна; они даже говорят на другом языке.
Теперь Джо смеялся, нагнув голову и зажав в кулак подбородок. Кивнув, он сказал:
– В этом ты права, но если ты приложишь усилия к его изучению, то быстро им овладеешь; они с радостью помогут тебе в этом, все до одного.
– Не ехидничай.
Его голова поднялась, улыбка вновь сошла с его лица, и он несколько секунд смотрел на жену, после чего пробормотал:
– Пора идти; если, конечно, ты по-прежнему идешь со мной.
Элли смотрела на него немигающим взглядом.
– Да, я иду с тобой… минутку, – сказала она и позвонила в маленький колокольчик, лежавший на столе рядом с ней.
Когда открылась дверь и вошел Даффи – его высокое худое тело казалось вешалкой для его темного костюма, – она медленно повернула к нему голову и сказала: