– Да, верно, миссис Иган, совершенно верно.
– Если вы считаете, что это так, то почему же вы не на нашей стороне, мистер Ремингтон? – тотчас же спросил у Джо один из стоявших у двери мужчин. Джо глубоко вздохнул и несколько секунд молчал под холодным взором молодого человека, прежде чем сказать:
– Теперь мы с вами знаем, что большинство моих рабочих – не члены профсоюза. Возможно, для этого есть все основания, может быть, им не нужно вести такую тяжелую борьбу, как вам, как всегда было и раньше. Но так или иначе, такая ситуация существует, и я этого хочу. И мой отец хотел этого. Мы верим в то, что людям необходимо предоставить самим решать, хотят ли они быть свободными или желают, чтобы их вели.
– Все это чепуха! Мы не овцы. Вопрос не в том, что тебя ведут, а в наращивании силы. Даже в проклятой Библии говорится: когда один или двое собираются во имя Мое… то имя нашей силы – это союз. Отдельно взятые люди – это ничто… ничто!
Трое других взрослых мужчин подхватили тему:
– Да, так и есть, ничто, ничто.
Затем мужчина, который казался старше всех их, но был самым маленьким, худым и низкорослым, сказал:
– Ваши люди, мистер Ремингтон, единственные в городе, продолжающие работать. И мы это не забудем. У нас хорошая память, некоторых из них ждут неприятности еще до окончания всего этого, я уверен. А кто во всем этом виноват?
– На вашем месте я не занимал бы такую позицию. – Голос Джо был теперь мрачным. – Вы поймете, что откусили больше, чем в состоянии прожевать. Я пришел сюда поговорить с вашим отцом, сказать ему, что Джордж Бейли хочет внести на митинге предложение от «моих овец», как вы их называете. Я очень сомневаюсь, что если бы ситуация изменилась и вы оказались на их местах, то стали бы рассматривать вопрос о еженедельном выделении в течение месяца однодневной платы на поддержку дела, за которое они борются. В качестве альтернативы они предлагают провести в течение недели символическую забастовку, чтобы продемонстрировать свою солидарность с вами. И я могу вам здесь сказать, что я категорически против последней меры!
Четверо мужчин молчали; единственным звуком на кухне было потрескивание разгоревшегося огня и неравномерное дыхание присутствующих.
Джо повернулся к миссис Иган и сказал:
– Всего хорошего, миссис Иган, – сопроводив это коротким кивком головы; затем, взяв под ручку Элен, добавил:
– Пойдем.
Они покинули жаркую и теперь спокойную кухню, окунувшись в более прохладную уличную атмосферу. Дэвид должен был ждать их в машине на пустыре, находящемся рядом с коттеджами. Улица была вымощена, и Элен с трудом ступала по ней в своих туфлях с высокими каблуками. Джо по-прежнему держал ее под ручку, его хватка была крепкой. У него был злой вид, и она полагала, что у него имеются все основания, чтобы злиться. Элен надеялась, что сцена, которую она только что наблюдала в этой ужасной комнате, заполненной неотесанными, невежественными личностями, убедит его в конечном счете, что его симпатии расточаются зря.
Из бесед, которые она слышала между Джо и его отцом, она поняла, что они симпатизируют, возможно сами того не желая, горняцкому сообществу. Она могла бы скорее это понять, если бы старик – каковым она считала своего свекра – происходил из шахтерской семьи, но на самом деле четыре поколения его предков были плотниками, а до этого – колесными мастерами.
Но теперь, когда они по образу жизни принадлежали к среднему классу, они влились в него, не став его составной частью, так как они не знали никого из больших людей, даже в мире бизнеса. Очевидно, единственными их друзьями была семья Леви. У мужа Маркуса есть жена Лена и дочь Дорис. Он – солиситор в Фелберне и в настоящее время находится в Девоне на похоронах отца. Но кто такой солиситор? Есть еще, разумеется, доктор, но он всего-навсего простой практикующий врач.
Когда они достигли конца длинного ряда коттеджей, на них набросилась, как ей показалось, дикая орда, чуть было не опрокинув их обоих.
Пять мальчишек гоняли консервную банку, и, когда она попала в ногу Джо, он откинул им ее назад, но на его лице не проглянула улыбка, как это могло бы быть в другой ситуации. Вокруг машины собрались ребятишки, которые затихли при их приближении, пока Дэвид не завел мотор. Тогда один из них закричал:
– Черномазый, прокати в старой консервной банке!
Когда машина отъехала, остальные подхватили хором, громко, даже пронзительно:
– Черномазый, прокати в старой консервной банке!
Не обращая на них внимания, Дэвид повернул голову и спросил:
– По-прежнему в правление? – Он не комментировал их визит, догадавшись по выражению лица Джо, что произошло в доме его тестя.
– Да. – Ответ был краток…
Правление находилось в уродливом кирпичном здании. Раньше это была часовня, но ее довели до разрушения, когда в пригороде самого города было сооружено еще более крупное и уродливое здание.
Автомобиль остановился у здания правления, к ним по лестнице сбежал Джордж Бейли, и, когда он открыл дверь автомобиля, Джо сказал:
– Извини, я опоздал, Джорди.
– Нормально, сэр.
– Что произошло?
Когда Джо протянул Элен руку, чтобы помочь ей выйти из машины, менеджер сказал:
– На вашем месте, сэр, я не разрешил бы леди входить в здание; ситуация выходит из-под контроля. В данный момент выступает Иган, и ему нужна лишь спичка, чтобы поджечь себя; этот человек из породы подстрекателей.
– Ты разговаривал с ним?
– Разговаривал. Я сказал ему о том, что было предложено, а он ответил: «Зачем предлагать обезжиренное молоко?» Что касается забастовки, мы должны в ней участвовать и оставаться со всеми, считает он. Относительно предложения о выделении в течение месяца каждую неделю однодневной зарплаты он сказал, что это равносильно тому, чтобы «жить как лошадь, получая траву», и что мы играем, наверное, так как они победят еще до истечения месяца… И вот что я еще услышал, сэр. Я разговаривал с секретарем районного отделения Бембоу – вы его знаете – из Хаммонда, и он говорит, что есть данные, что они возвращаются на свои места – работники транспорта, железнодорожники, рабочие тяжелой индустрии, в общем – масса людей. Видите ли, они не ожидали такого притока добровольцев: бывшие чиновники готовы вести составы с молоком, студенты университета пересаживаются на грузовики – словом, весь верхний слой стремится доказать, что рабочий бизнес, труд рабочего – сущая ерунда; и он говорит, что стоит лишь намекнуть, как десятки добровольцев будут готовы спуститься в шахты – таков настрой против шахтеров.
– А Иган уже вынес наше предложение на рассмотрение митинга?
– Да, сэр, вынес, но в таком виде, что получил от них ответ, который ему нужен.
– Оставайся здесь. – Джо втолкнул Элен назад в автомобиль, после чего добавил: – Будь наготове, Дэвид. Если они хлынут оттуда и ситуация выйдет из-под контроля, поезжай домой; я доберусь сам.
– Нет, я лучше пойду с тобой.
– Оставайся здесь!
Это был твердый и краткий приказ, и она села на место, сгорая от негодования и думая, что она скажет этой темнокожей личности, сидящей перед ней. А ничего не скажет, она не обязана разговаривать с ним…
Джо вошел в зал вместе с менеджером, но не смог пробиться дальше двери. Помещение было переполнено, в воздухе стоял запах пота и несвежей одежды. У края возвышения стоял Дэн Иган, все его тело создавало впечатление, что каждая его конечность приводится в движение отдельно с помощью пружин, так как во время выступления он ступал сначала направо, затем налево, затем немного вперед, затем назад, а тем временем его руки и голова постоянно дергались. Его голос был тонкий, высокий и пронзительный, и теперь он кричал:
– Кровь шахтеров дешева, потому что она не красная, как должно было бы быть; нет, когда она льется, она иссиня-черная: черная от пыли и синяя от кровоподтеков на бедных старых венах.
Гул одобрения, прошедший по залу в связи с его циничным заявлением, звучал подобно волне, омывающей каменистое побережье.
– А вам известны наши требования, помимо достойной зарплаты? Мы должны потребовать, чтобы все члены правительства и палаты лордов спустились с небес, а их жены поработали бы в рабочих кухнях, вставали бы в три часа утра, как это делают наши жены, стирали, стряпали, чистили, отбивали горняцкую одежду, оттирали щетками спины рабочих. – В этот момент он вскинул руку в направлении здоровенного шахтера, сидящего в переднем ряду, и завизжал: – Как насчет того, Питер, чтобы леди Голайтли очищала тебе фланелькой спину?
При этих словах раздался оглушительный смех, но он смолк, когда, подняв руку, Дэн Иган воскликнул:
– Да, мы можем смеяться, но, ребята, это смех сквозь слезы, и постепенно он будет еще мрачнее. Да, ребята, я повторяю лишь то, что в сердце каждого из вас, мы видим это, несмотря на то, что наши животы приросли к позвоночнику!
– Верно! Верно!
– Верно! Верно! Верно! Верно!
Зал звучал в унисон.
Вот оратор вновь поднял вверх руку, выставив вперед палец:
– Не будем заблуждаться на данном этапе, не будем думать, что другие пройдут с нами весь путь. На мой взгляд, они создают лишь видимость поддержки, хотя мы выражаем им благодарность и не забудем этого. Мы также не забудем… – В этот момент у него сел голос, и он повторил: – Мы также не забудем тех, кто оказался на перепутье. В глубине души я готов простить добровольцам, полиции и даже проклятой армии, если ее используют против нас, но ни в коем случае тем симулянтам в рабочем обличье, которые остались на рабочих местах. Штрейкбрехер – грязное слово; на мой взгляд, грязнее некуда, это – клоака, она распространяет вонь в ноздри каждого приличного трудящегося. Когда я прохожу мимо таких личностей, я смотрю им в глаза, затем сильно сморкаюсь, отворачиваюсь и выплевываю сопли.
Джо резко повернулся и вышел из зала, за ним последовал Джордж Бейли; они постояли несколько секунд, глядя друг на друга.
– Бесполезное дело.
– Да, мистер Джо, думаю, вы правы. На мой взгляд, такие люди, как Иган, приносят больше вреда, чем пользы.
– И на мой тоже. Но, мне кажется, он считает, что ведет борьбу за свою жизнь и за жизнь всех остальных, и я прекрасно это понимаю. Но когда я слышу из его уст такие заклинания, я прихожу в бешенство. Под стать ему и его сыновья; они возвели барьер: они по одну сторону, мы – по другую; все, кто на их стороне, люди разумные; на другой стороне, по их мнению, лишь владельцы шахт, политики и рабочие, не входящие в профсоюзы.
Они повернулись и пошли от здания правления. Ни один из них не упомянул, что машина ушла, и, лишь когда они дошли до конца дороги, Джордж Бейли сказал:
– Вам, сэр, еще долго идти.
– Ничего; вечер прекрасный.
Джо взглянул на небо. Солнце уже давно зашло за горизонт, и город погрузился в мягкую серость долгих сумерек. Стояла полная тишина: весь город – шахты, фабрики, доки, – казалось, спал. Продолжая пристально глядеть на небо, он сказал:
– Чувствуешь, что все остановилось, даже в эти вечерние часы. Когда вечерами я сижу дома, я часто открываю окно обзорной башни и вслушиваюсь в гул. Это подобно снятию одеяла с лица человека, чтобы удостовериться, что он дышит; теперь же дыхание прекратилось, город умер. Да, – Ремингтон вздохнул, – боюсь, многое произойдет, прежде чем гул возобновится. Что скажешь на это, Джорди?
– Я тоже боюсь этого, мистер Джо. Кроме того, я опасаюсь за наших ребят.
– Ничего, – лицо Джо вновь помрачнело, – пусть только начнут здесь что-нибудь, и они поймут свое заблуждение, так как я, не колеблясь, попрошу полицию защитить каждого рабочего на заводе. Но надеюсь, до этого дело не дойдет.
– Я тоже надеюсь, сэр. Если силы будут равны – один на одного – наши ребята могут защитить себя сами; но в такие времена соотношение сил нередко бывает четыре к одному, и более.
– В этом ты прав. Все же будем надеяться, что этого не случится. Теперь я должен идти. Увидимся утром, Джорди. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, мистер Джо. Передайте мой привет самому. Кстати, как он себя чувствует?
– В основном так же.
– Жаль, жаль. Спокойной ночи, сэр.
– Спокойной ночи.
Они разошлись в разные стороны. Джо, преодолев поле, перемахнул через невысокую каменную стену, поднялся на холм и спустился по другой стороне холма, выйдя на главную магистраль, ведущую из города.
Оказавшись на дороге, Ремингтон замедлил шаг. Он был обеспокоен целым рядом проблем, важнейшая из которых засела в его голове. Элен нашла Иганов, их образ жизни и все остальное отталкивающим. Она была из другого мира и не собиралась приобщаться к этому миру, который не вызывал у нее ничего, кроме скепсиса, а порой и отвращения.
Почему он любил ее? Джо задавал себе этот вопрос с первого же раза, как увидел ее. Он не мог точно сказать, что в ней так притягивало его, но Элен действительно притягивала его; и, скорее всего, она будет оставаться таким притяжением для него до последних дней его жизни. Что это: ее лицо, рот, глаза… или же ее высокомерная манера? Эта манера забавляла его и продолжала бы забавлять, если бы была направлена на него одного, но, когда она обращала ее на других и он видел ее воздействие, это угнетало его. В доме ее дяди в Лондоне или ее кузины в Хантингдоне ее манера не бросалась в глаза; у всех людей, окружавших ее, была такая заносчивость, хотя, как он полагал, они не могли похвастать особым достатком; и ему казалось, что ее дядя Тэрнбал Хьюз-Бэртон, как его называли, питался не лучше и имел не больше денег, чем некоторые на этом заводе, но он, как и все они, делал хорошую мину при плохой игре и представлял дело так, словно за последние десять лет в их образе жизни ничего не изменилось.
Леди Кэтрин Фаули была единственной из них, кто не терял чувства реальности. Она помогала себе сама, выращивая многие из потребляемых продуктов.
И наконец, эта Бетти, его свояченица. Но Бетти, казалось, не принадлежала к этой семье. Он не мог представить, что она – сестра Элли. И не потому, что между ними было шесть лет разницы, причина заключалась в ее общем мировоззрении. Она принадлежала к совершенно иному типу людей. Ему приходило в голову, что Элли много лет использовала ее в своих целях, но она ведь и была такого рода человеком, который позволял другим использовать себя. Казалось, ей это нравилось; она была жизнерадостной личностью. Она рассказывала ему, что во время войны работала на военном заводе и водила военную машину, и он мог легко представить это себе.
Когда в его голове скользнуло сожаление по поводу того, что характер Бетти совсем не передался Элли, в нем возникло чувство вины, и он поспешно убедил себя, что он потому-то и влюбился в Элли, что она была тем, чем была; он никогда бы не влюбился в Бетти. Сама эта мысль вызвала у него улыбку. Бедная Бетти.
Он проделал уже половину пути до дома, когда, проходя мимо поместья Ментонов, увидел несомненные контуры старого «роллса». Дэвид возвращался за ним.
– Привет, Дэвид. Тебе не следовало приезжать снова.
– Я думал, к тебе могут пристать по дороге; никогда не знаешь, что произойдет темной ночью.
Они оба засмеялись, а Джо занял свое место и захлопнул дверь.
– У тебя не было там никаких неприятностей? – Джо наблюдал за Дэвидом, который, давая машине задний ход и выруливая на край обочины, сильно нажал на руль и сказал:
– Нет, неприятностей не было; но мадам, твоя жена, заявила, что хочет домой. – Он вновь повернул руль, машина легла на нужный курс, и они проехали некоторое расстояние, прежде чем Джо спросил:
– Тебе она не нравится, ведь так?
– Это к делу не относится, – взгляд Дэвида по-прежнему был устремлен вперед. – Нравится она мне или нет – значения не имеет. Главное – я ей не нравлюсь. Она относится ко мне с крайней неприязнью.
– Ерунда!
Голова Дэвида резко повернулась к Джо, и он решительно сказал:
– Это – не ерунда, и ты это знаешь. Она считает меня черным и, что еще хуже, женатым на белой женщине; да притом еще живущим в приличном доме; но что уж совсем никуда не годится, прямо непостижимо, это то, что хозяин относится ко мне как к равному. Он разговаривает со мной, как будто я человек, а, разумеется, к слугам так нельзя относиться; в приличном обществе так не поступают.