— Мы были достаточно откровенны друг с другом. Я скоро узнал, что он второй сын знатного британского аристократа.
— Его огорчала такая судьба — родиться вторым сыном?
Сдвинув брови, мистер Тимоти Уэнтворт задумался над ответом.
— Я бы сказал, и да и нет. Майкл все время как-то выламывался из общего ряда, вел себя совершенно раскованно. Его воспитание и традиции семьи запрещали такое поведение, и в нем росло чувство вины и протеста — одновременно. Ему требовалось заглаживать вину, а положение второго сына еще больше побуждало его бунтовать. Все это и объясняет его необузданность. — Наш молодой гость смущенно остановился. — Боюсь, что я путано объясняю.
— Отнюдь, — заверил его Холмс. — Вам как раз присуща удивительная ясность изложения. Допустимо ли предположить, что в Майкле не копилась горечь по отношению к отцу или старшему брату?
— Уверен, что ничего подобного не было. Но могу понять и чувства герцога Ширского. Я видел в нем человека гордого духом, даже высокомерного, всецело поглощенного честью семьи.
— Очень меткая оценка. Продолжайте, прошу вас.
— Ну а затем у Майкла появилась та женщина. — В тоне Тимоти Уэнтворта явственно слышалось отвращение. — Он встретился с ней в каком-то крысятнике на Плас-Пигаль. На следующий день он рассказал мне о ней. Я не придал этому особого значения, решив, что это простая связь. Но теперь я вижу, что с того времени наша дружба стала слабеть. Если иметь в виду часы и дни, то его отход от меня был почти незаметен, но, оглядываясь назад, я вижу, что все это происходило довольно быстро — время от времени он рассказывал мне о свиданиях. А как-то утром в нашей берлоге он сложил свои вещи и сказал, что женится на этой женщине.
— Должно быть, сэр, вы были шокированы, — позволил я себе предположение.
— Шокирован — не то слово. Я был потрясен. Когда наконец я нашел слова, чтобы выразить свое мнение, Майкл рявкнул, что мне лучше заниматься своими собственными делами. — В честных голубых глазах молодого человека появилось глубокое сожаление. — Так оборвалась наша дружба.
— И больше вы его не видели? — спросил Холмс.
— Я пытался, и у нас с ним состоялись две краткие встречи. Такого рода вещи, конечно, не могут долго оставаться тайной, и вскоре Майкла выставили из Сорбонны. Я тогда решил найти его и нашел — в невообразимой трущобе на левом берегу. Он был один, но я подумал, что тут же живет и его жена. Майкл был полупьян и встретил меня почти враждебно — он совершенно не походил на того, каким я его знал. Мне не удалось даже начать с ним разговор, я просто положил деньги на стол и ушел. Две недели спустя я столкнулся с ним на улице, недалеко от Сорбонны. Его вид поразил меня до глубины души. Словно потерянная душа, тоскующая о возможностях, которые он сам отбросил. Тем не менее он вел себя все так же вызывающе. Я попытался заговорить с ним, он только фыркнул на меня и скрылся.
— Вероятно, с женой его вы незнакомы?
— Нет, только по слухам. Шептались, что у нее есть какой-то сообщник, с которым она поддерживает близкие отношения — и до и после замужества. Но толком я об этом ничего не знаю. — Он замолчал, словно размышляя над трагической судьбой своего друга. Затем вскинул голову и горячо сказал: — Я убежден, что Майкла каким-то образом вынудили заключить этот брак. По своей воле он бы ни за что не стал позорить блистательное имя своей семьи.
— И я могу подтвердить вам это, — сказал Холмс. — Недавно ко мне попал футляр Майкла с хирургическими инструментами; изучив его, я обнаружил, что он тщательно скрыл под бархатной подкладкой семейный герб, вытисненный на коже.
У Тимоти Уэнтворта расширились глаза.
— Ему пришлось расстаться с инструментами?
— Я хочу подчеркнуть, — продолжал Холмс, — он сознательно стремился скрыть герб, а это указывает на то, что он не только испытывал стыд, но и старался оберегать имя, на которое, как его обвиняли, он навлек позор.
— Невозможно смириться с тем, что отец отказался от него. А теперь, сэр, когда я рассказал вам все, что знал, я полон желания услышать, что можете поведать мне вы.
Было видно, что Холмсу не хочется отвечать. Он встал и быстро прошелся по комнате. После чего остановился:
— Вы не в силах ничего сделать для Майкла, сэр.
Уэнтворт едва усидел на месте.
— Но ведь мы договорились!
— Ну так слушайте. Спустя какое-то время после вашей последней встречи Майкл стал жертвой несчастного случая. В настоящий момент он лишь немногим отличается от бессмысленного куска плоти, мистер Уэнтворт. Он ничего не помнит о своем прошлом, и, скорее всего, память к нему уже не вернется. Но о нем заботятся. Поэтому я и сказал, что вы ничего не можете для него сделать. Я бы посоветовал вам не искать с ним встречи: это избавит вас от лишних переживаний.
Тимоти Уэнтворт обдумал совет Холмса, хмуро уставясь в пол, потом вздохнул и сказал:
— Хорошо, мистер Холмс. Значит, с этим покончено. — Уэнтворт встал, протянул руку. — Но если я все же смогу чем-то быть ему полезным, прошу вас, свяжитесь со мной.
— Можете на меня положиться.
Он ушел, а Холмс все стоял у окна, молча глядя вслед нашему удаляющемуся гостю. Когда он заговорил, у него был такой тихий голос, что я с трудом разобрал слова.
— Чем тяжелее наши ошибки, Ватсон, тем ближе настоящие друзья.
— О чем вы, Холмс?
— Так, мелькнула мысль…
— Должен признаться, что рассказ молодого Уэнтворта изменил мое мнение о Майкле Осборне.
Холмс подошел к камину, подправил кочергой непослушное полено и заговорил в обычной своей манере:
— Вы понимаете, конечно, что переданные им слухи куда важнее фактов.
— Не улавливаю вашу мысль.
— Слухи, что эта женщина, жена Майкла, имела какого-то сообщника, по-новому освещают проблему. Что же это за человек, Ватсон, если не наше неуловимое исчезнувшее звено? Наш тигр, который натравил на нас убийц?
— Но как он узнал?..
— Ах да. Как он выяснил, что я напал на его след, — еще до того, как я сам это понял? Я думаю, нам следует нанести еще один визит герцогу Ширскому. Его городской дом находится на Беркли-сквер.
Но нас отвлекли. Снова задребезжал колокольчик внизу, мы услышали, как миссис Хадсон открывает дверь. Затем раздался громкий топот; посетитель проскочил мимо нашей хозяйки и, прыгая через две ступеньки, помчался по лестнице. Наша дверь отлетела в сторону, и на пороге возник тощий прыщавый юнец. Он с вызовом уставился на нас. Повадки у него были такие, что мне невольно захотелось взяться за кочергу.
— Ну и кто из вас, джентльмены, мистер Шерлок Холмс?
— Это я, друг мой, — ответил Холмс. Парнишка протянул ему пакет в коричневой оберточной бумаге:
— Значица, мне велено передать вам эту штуку.
Холмс взял пакет и быстро вскрыл его.
— Пропавший скальпель! — вскричал я.
В тот же миг посыльный сорвался с места, а Холмс резко развернулся.
— Подождите! — крикнул он. — Надо поговорить! Вам ничего не грозит!
Но его уже и след простыл. Холмс ринулся за ним, а я — к окну, но успел только увидеть, что наш пострел улепетывает по улице, как будто за ним гонятся все силы ада.
Посыльный Эллери снова в деле
— Рейчел?
Она глянула из-за плеча:
— Грант! Грант Эймс!
— Вот, заскочил, — сказал плейбой.
— Как мило с твоей стороны!
На Рейчел Хагер были синие джинсы и свитер в обтяжку. Они давали четкое представление о длинных ногах и стройном теле со всеми положенными выпуклостями. Рот у нее был большой и пухлый, а глаза какого-то странного оттенка — вроде бы карие с рыжиной. И еще вздернутый нос.
Ни одна деталь не ускользнула от исследовательского взгляда Гранта Эймса. Она выглядит совсем по-другому, чем в тот день, подумал он и поинтересовался предметом ее забот в саду:
— Ты что, выращиваешь розы? Я и не знал.
Она засмеялась, предъявив полный боекомплект прекрасных белоснежных зубов:
— Пытаюсь, господи, как я стараюсь! Но берегу цвет ногтей. Что тебя принесло в дебри Нью-Рошеля?
Она стянула рабочие перчатки и откинула со лба завиток. Грант не сомневался, что над его кокетливым изгибом немало потрудились в косметическом салоне.
— Просто проезжал мимо. И вспомнил, что на вечеринке у Литы мы даже не успели поздороваться.
— Я там оказалась случайно. И решила не оставаться.
— Ты не плавала, но я все же обратил на тебя внимание.
— О-о, Грант! Какой изысканный комплимент. Обычно девушки привлекают внимание, именно когда плавают в бассейне. Может, посидим в патио? Я принесу тебе выпить. Ты предпочитаешь скотч, да?
— Временами. Но в данный момент меня бы устроил холодный чай со льдом.
— Правда? Сейчас принесу.
Грант наблюдал, как по возвращении она устраивалась в садовом кресле, слишком низком, чтобы быть удобным, как положила ногу на ногу. Он почему-то заволновался.
— Приятный садик.
Она опять засмеялась, обнажив все тридцать два прекрасных зуба.
— Ты бы его видел после того, как ушли дети.
— Дети?
— Из сиротского приюта. Раз в неделю мы приводим сюда группу, и они тут беснуются. Хотя к розам относятся с уважением. Одна маленькая девочка просто сидела и смотрела на них. Я дала ей мороженое, и оно растаяло у нее в руках. Так на нее подействовал сорт «маммот тропикана». Она хотела поцеловать цветок.
— А я не знал, что ты работаешь с детьми.
Строго говоря, Грант вообще понятия не имел, чем занимается Рейчел, и вплоть до сегодняшнего дня его это ничуть не интересовало.
— Я получаю от них больше, чем они от меня. Я сейчас работаю над диссертацией, и у меня есть свободное время. Подумывала даже о Корпусе мира.
— Ты потрясающая, — вырвалось у Гранта, и он сам себе не поверил: неужели это он сказал?
Девушка тоже не поверила; она бросила на него быстрый взгляд, проверяя, правильно ли расслышала.
— Ты что-то сказал?
— Я пытаюсь вспомнить, сколько раз я тебя видел. В первый раз это было в Снежных горах, так?
— Думаю, да.
— Нас познакомила Джилли Харт.
— Я помню, потому что в той поездке сломала лодыжку. Но ты-то как запомнил? При твоем гареме?
— Я далеко не конченый человек, — твердо объявил Грант.
— Нет, я имела в виду — с какой стати? Меня? Ты никогда не проявлял…
— Ты можешь сделать мне одолжение, Рейчел?
— Какое? — подозрительно прищурилась она.
— Вернись к тому, чем ты занималась, когда я пришел. К своим розам. Мне хочется сидеть и смотреть на тебя.
— Это твой новый имидж?
— Очень странно, — пробормотал он.
— Грант! Чего ради ты явился?
— А?
— Я говорю — чего ради ты явился?
— Провалиться мне, если помню.
— Держу пари, что вспомнишь, — слегка помрачнев, сказала девушка. — Попытайся.
— Дай-ка прикинуть. Ага! Спросить, не ты ли положила коричневый конверт на сиденье моего «ягуара», когда мы были у Литы. Да черт с ним. Скажи-ка, а как тебе удается, что они так здорово цветут?
Рейчел присела на корточки. Перед Грантом предстала картинка из «Вог».
— Подкармливаю. Состава я не знаю. Просто смешиваю. Грант, что с тобой делается? — И она положила ему на рукав изящную загорелую руку.
Грант смотрел на эту руку в полном смятении. Боже мой! Это случилось! С ним!
— Если я заеду за тобой к семи, ты наденешь платье?
Рейчел уставилась на него мерцающими глазами.
— Конечно, Грант, — мягко сказала она.
— И ты не против показаться со мной там и сям?
Она сжала его руку:
— Ты душка.
* * *
— Эллери, я нашел ее, нашел! — затараторил неожиданно появившийся Грант Эймс Третий.
— Кого нашел?
— ЖЕНЩИНУ!
— Которая положила конверт в машину?
— Которая что положила? — переспросил Грант.
— Конверт. Рукопись.
— А-а-а… — Наступило молчание. — Знаешь что, Эллери?
— Нет. Что именно?
— Ничего у меня не получилось.
Эллери пожал плечами и вернулся к доктору Ватсону.
Глава 9
ЛОГОВО ПОТРОШИТЕЛЯ
Мне оставалось лишь ждать. Заразившись лихорадочным нетерпением Холмса, я старался убить время, оценивая ситуацию с помощью тех методов, которыми на моих глазах издавна пользовался Холмс. Естественно, я размышлял над его заявлением, что он ограничивает поиски Потрошителя кругом из неких четырех человек; но меня смущали другие элементы этой головоломки — уверенность Майкрофта, что у брата на руках еще далеко не все ее части, и отчаянное желание Холмса настичь «тигра», который бродит по темным улочкам Лондона. Если Потрошитель — один из четырех человек, с которыми Холмс уже встречался, куда девать этого «тигра»? И почему так необходимо найти его до того, как Потрошитель окажется за решеткой?
Знай я, что в этот момент ключ к разгадке находился у меня в руках, я был бы вне себя от счастья. Но я был слеп. Я не увидел ключа и не понял его значения, а когда это знание пришло ко мне, оно принесло лишь унижение.
Монотонное течение времени было нарушено всего один раз, когда посыльный в аккуратном мундирчике доставил на Бейкер-стрит какую-то записку.
— Сэр, послание от мистера Майкрофта Холмса мистеру Шерлоку Холмсу.
— В данный момент мистер Холмс отсутствует, — сказал я. — Можете оставить записку.
Отпустив курьера, я изучил конверт. Он пришел из министерства иностранных дел. Именно там и пребывал Майкрофт Холмс.
У меня чесались руки вскрыть конверт, но, конечно, я удержался. Сунув его в карман, я продолжил свое бесцельное хождение. Час шел за часом, но Холмс не показывался. Время от времени подходя к окну, я смотрел, как Лондон окутывается туманом. Когда сгустились сумерки, я подумал, что такая ночь как нельзя лучше устраивает Потрошителя.
Скорее всего, эта же мысль пришла в голову и маньяку. И не успел я об этом подумать, как в соответствии с законами драматургии пришло послание от Холмса. Его принес какой-то уличный сорванец. Он переминался с ноги на ногу, пока я дрожащими пальцами разворачивал записку.
Мой дорогой Ватсон! Дайте этому юноше полкроны за хлопоты и немедля встречайте меня в морге на Монтегю-стрит.
Не сомневаюсь, что просиявший посыльный никогда раньше не получал таких щедрых чаевых: на радостях я дал ему целую крону.
Через минуту я уже гнал кэбмена сквозь густой, как гороховый суп, туман, растекшийся по лондонским улицам. К счастью, мой возница был наделен безошибочным инстинктом, схожим с тем, что ведет домой голубя. Прошло на удивление мало времени, и он сказал:
— Вам направо, хозяин. Смотрите, что у вас под носом, а не то промахнетесь мимо ворот.
Не без труда найдя ворота, я вошел во двор и застал Холмса у возвышения в морге.
— Еще одна, Ватсон, — первое, что он сказал мне.
Тут же присутствовали доктор Мюррей и его слабоумный пациент. Мюррей молча стоял у стола, а Майкл-Пьер жался у стенки, и на лице его был откровенный ужас.
Поскольку Мюррей так и шевельнулся, Холмс сдвинул брови:
— Доктор Мюррей, вы не уверены, что доктор Ватсон вынесет это?