Вскоре мы оказались на платформе маленькой сельской станции. Холмс засунул руки в карманы, и его глубоко посаженные глаза зажглись живым интересом, как часто бывало, когда он приступал к решению какой-то проблемы.
— Вы помните дело семейства Баскервиль и проклятие, омрачавшее их жизнь?
— Еще бы мне не помнить!
— Мы недалеко от их владений. Но теперь нам предстоит двигаться в противоположном направлении.
— И слава богу. Этот адский пес все еще гоняется за мной во сне.
Я был удивлен. Обычно, когда Холмс приступал к новому делу, он целенаправленно изучал то, что его окружало; он мог обратить пристальное внимание на сломанную ветку и забыть о пейзаже, частью которого она являлась. В такие моменты воспоминаниям не было места. Но теперь он испытывал беспокойство, словно сожалел, что, повинуясь импульсу, пустился в это путешествие.
— Ватсон, — сказал он, — давайте-ка наймем пролетку и покончим с этим поскорей.
Пони, запряженный в пролетку, без сомнения, имел отношение к своим диким предкам, которые носились по здешним пустошам, но этот маленький конек оказался достаточно послушным и спокойно зарысил по дороге от деревни к поместью семьи Шир.
Спустя какое-то время в поле зрения появились башни Широкого замка, и их вид лишь добавил меланхоличности ландшафту.
— За нами остался охотничий заповедник, — сказал Холмс. — Владения герцога довольно разнообразны. — Он обвел взглядом лежащее перед нами пространство и добавил: — Сомневаюсь, Ватсон, что в этих забытых развалинах нас встретит добродушный краснощекий хозяин.
— Почему вы так считаете?
— Люди со столь длинной родословной принимают окраску своего окружения. Вспомните, ведь в Баскервиль-Холле не было ни одного веселого лица.
Я не стал спорить. Мое внимание было приковано к мрачной серой громаде замка Шир. В свое время в замковый комплекс входили ров и подъемный мост.
Но последующие поколения решили доверить защиту жизни и здоровья местной полиции. Ров был засыпан, и уже много лет никто не слышал, как скрипят цепи моста.
Дворецкий, который выслушал наши имена, как Харон перед переправой через Стикс, ввел нас в огромную холодную, как пещера, гостиную. Вскоре я убедился, что Холмс был прав в своем предсказании. Из всех людей, которых я встречал в жизни, никто не отличался такой ледяной сдержанностью.
Герцог был настолько худ, что казалось, у него туберкулез. Это было обманчивое впечатление. Хрупкое на вид тело обладало жилистой силой.
Герцог не предложил нам сесть. Вместо этого он резко бросил:
— Вам повезло, что вы застали меня здесь. Еще час, и я был бы уже на пути в Лондон. Здесь, в сельской местности, я бываю редко. Какое у вас ко мне дело?
Интонации Холмса никоим образом не походили на дурные манеры этого аристократа.
— Мы не займем у вас времени, ваша светлость. Мы явились лишь для того, чтобы доставить вам вот эту вещь.
Он протянул ему набор инструментов, завернутый в коричневую бумагу и запечатанный восковой печатью.
— Что это? — даже не пошевелившись, сказал герцог.
— Я полагаю, ваша светлость, — ответил Холмс, — что вы сами это выясните, когда откроете.
Герцог Ширский нахмурился и снял обертку.
— Откуда это у вас?
— Сожалею, но предварительно я должен попросить вашу светлость опознать данную вещь как свою собственность.
— Я никогда раньше не видел ее. Чего ради вы принесли ее мне? — Подняв крышку, герцог уставился на набор инструментов с неподдельным удивлением.
— Если вы отведете подкладку, то обнаружите тиснение на коже футляра. В этом и причина нашего появления.
Все еще хмурясь, герцог последовал совету Холмса. Я внимательно следил за ним, пока он изучал герб, и теперь пришла моя очередь удивляться. Лицо его изменилось. По тонким губам скользнуло подобие улыбки, глаза блеснули, и он уставился на футляр с выражением, которое я бы охарактеризовал как глубокое удовлетворение, почти триумф. Но это выражение столь же быстро исчезло.
Я перевел взгляд на Холмса, поскольку понимал, что такая реакция и от него не ускользнула. Но его проницательные глаза были прикрыты веками, а знакомое лицо превратилось в маску.
— Теперь вы получили ответ на свой вопрос, ваша светлость, — сказал Холмс.
— Конечно, — небрежно ответил герцог, словно отбрасывая этот инцидент, как совершенно несущественный. — Этот предмет принадлежит не мне.
— Может быть, в таком случае ваша светлость укажет нам его владельца?
— Думаю, это мой сын. Вне всяких сомнений, эта вещь принадлежала Майклу.
— Она поступила из лондонского ломбарда.
Герцог скривил губы в жестокой и презрительной усмешке:
— В чем я и не сомневался.
— И если вы дадите адрес своего сына…
— Сын, которого я имел в виду, мистер Холмс, умер. Мой младший, сэр.
— Мне искренне жаль, ваша светлость. Его унесла болезнь?
— И очень серьезная. Вот уже шесть месяцев, как он умер.
Ударение, с которым он произнес слово «умер», как-то странно поразило меня.
— Ваш сын был врачом? — поинтересовался я.
— Он изучал эту профессию, но ему не повезло, как не везло во всем. А теперь он мертв.
Снова это странное ударение. Я посмотрел на Холмса, но, похоже, его больше занимала мебель в замке: сцепив за спиной тонкие сильные руки, он блуждал взглядом по комнате-склепу.
Герцог Ширский протянул футляр:
— Возвращаю вам, поскольку это не мое, сэр. А теперь извините меня, я должен подготовиться к поездке.
Меня удивило поведение Холмса — он безропотно воспринял высокомерие герцога! А у Холмса не было привычки позволять людям наступать ему на ногу подкованными сапогами. Мой друг почтительно поклонился со словами:
— Не смеем больше вас задерживать, ваша светлость.
Герцог остался груб до конца — он даже не притронулся к шнуру колокольчика, чтобы вызвать дворецкого, и нам пришлось самим искать выход под прицелом его взгляда.
Что и принесло нам удачу. Мы пересекали просторный холл, направляясь к внешнему порталу, когда из боковых дверей показались двое — мужчина и девочка лет десяти.
Не в пример герцогу в них совершенно не чувствовалось враждебности.
Девочка улыбалась во все свое маленькое бледное личико. В быстрых живых глазах мужчины появилось вопросительное выражение. Как и герцог, он был хрупкого телосложения, их несомненное сходство позволяло сделать единственный вывод: это другой сын.
Как мне показалось, в их появлении не было ничего особенного, но отчего-то оно привело в замешательство моего друга Холмса. Он резко остановился, футляр выпал у него из рук и раскрылся; лязг стали о каменные плиты эхом разнесся в просторном холле.
— До чего я неуклюж! — воскликнул он и доказал свою неуклюжесть тем, что преградил мне дорогу, когда я попытался собрать разлетевшиеся инструменты.
Мужчина с улыбкой бросился ему на помощь.
— Позвольте мне, сэр, — сказал он, опускаясь на колени.
Девочка отреагировала с такой же быстротой:
— Дай я помогу тебе, папа.
Мужчина просиял:
— Приступай, детка. Поможем вместе джентльмену. Можешь подавать мне инструменты. Только осторожней, не порежься.
Мы молча наблюдали, как девочка один за другим подавала отцу блестящие инструменты. Видно было, как он нежно относится к ней, — темные глаза отца отрывались от нее лишь на те секунды, когда он укладывал инструменты в гнезда.
Когда с этим было покончено, он поднялся. Но малышка продолжала изучать каменные плиты вокруг.
— И еще должен быть, папа. Куда он делся?
— Наверное, потерян, милая. Не думаю, что он просто выпал из футляра. — Мужчина вопросительно посмотрел на Холмса, и тот вынырнул из глубокой задумчивости:
— Он в самом деле утерян, сэр. Благодарю вас, и простите мою неловкость.
— Ну что вы. Надеюсь, ничего не сломалось.
Холмс улыбнулся:
— Кстати, я имею честь говорить с лордом Кэрфаксом?
— Да, это я, — учтиво подтвердил наш смуглый собеседник. — А это моя дочь Дебора.
— Разрешите мне представить вам моего коллегу доктора Ватсона; я же Шерлок Холмс.
Похоже, это имя произвело впечатление на лорда Кэрфакса; его глаза удивленно расширились.
— О, сэр, я польщен. Я читал о ваших подвигах.
— Ваша светлость, вы слишком любезны, — ответил Холмс.
У Деборы заблестели глаза. Она сделала книксен и сказала:
— Для меня честь познакомиться с вами, сэр.
Она говорила с трогательной искренностью. У лорда Кэрфакса была гордая осанка, но, тем не менее, я чувствовал в его поведении какую-то печаль.
— Дебора, — сказал он, — ты должна запомнить это событие в твоей жизни — день, когда ты встретила таких знаменитых людей.
— Конечно, запомню, папа, — с торжественной серьезностью ответила девчушка. Хотя я был совершенно уверен, что она не слышала ни о ком из нас.
Завершив обмен любезностями, Холмс сказал:
— Мы явились, ваша светлость, чтобы вернуть этот футляр герцогу Ширскому, поскольку считали, что это его собственность.
— И выяснили, что ошиблись.
— Совершенно верно. Его светлость решил, что набор, скорее всего, принадлежал вашему покойному брату Майклу Осборну.
— Покойному? — удивленно переспросил он.
— Во всяком случае, нам ясно дали понять.
На лице лорда Кэрфакса появилась неподдельная грусть.
— Может, это правда, а может, и нет. Мой отец, мистер Холмс, человек суровый и непреклонный, что вы, без сомнения, заметили. Для него выше всего — доброе имя Осборнов. Он одержим идеей чистоты фамильного герба. Примерно шесть месяцев назад он отрекся от моего младшего брата и объявил, что Майкл умер. — Молчание, вздох. — Боюсь, что Майкл в глазах отца действительно умер, даже если он жив.
— А вы в курсе, — спросил Холмс, — жив ваш брат или умер?
Лорд Кэрфакс нахмурился, разительно напомнив герцога. Когда он заговорил, мне показалось, что я уловил уклончивость в его голосе.
— Скажем так, сэр: у меня нет весомых доказательств его смерти.
— Понимаю, — ответил Холмс и, опустив глаза на Дебору Осборн, улыбнулся.
Девочка подошла и взяла Холмса за руку.
— Вы мне очень нравитесь, — серьезно сказала малышка.
Это был трогательный момент. По-видимому, Холмс был смущен таким признанием, сделанным от всего сердца. Ее маленькая ручка все еще лежала в его ладони, когда он сказал:
— Я согласен, лорд Кэрфакс, что ваш отец — очень жесткий человек. Надо же, отречься от сына! Такое решение нелегко принять. Должно быть, ваш брат в самом деле совершил серьезный проступок.
— Майкл женился против желания отца. — Лорд Кэрфакс пожал плечами. — Я не привык, мистер Холмс, обсуждать семейные дела с чужими людьми, но… — он коснулся белокурой головки дочери, — отношение Деборы к людям служит для меня барометром.
Я подумал, что лорд Кэрфакс сейчас спросит, чем объясняется интерес Холмса к Майклу Осборну, но вопроса не последовало. Холмс тоже явно ждал этого. Помолчав немного, он протянул лорду футляр с хирургическими инструментами:
— Может быть, вы возьмете их, ваша светлость.
Молча поклонившись, лорд Кэрфакс взял футляр.
— А теперь — едва ли поезд будет нас ждать — мы должны покинуть вас. — С высоты своего роста Холмс посмотрел на девочку: — До свидания, Дебора. Встреча с вами, юная леди, — самое приятное событие, что случилось со мной и доктором Ватсоном за очень долгое время.
— Надеюсь, что вы еще приедете, сэр, — ответила девочка. — Мне тут так одиноко, когда нет папы.
За всю дорогу к деревне Холмс оборонил лишь несколько слов и почти не отвечал на мои замечания. Только в поезде он пригласил меня к разговору. С невозмутимой миной, так хорошо мне знакомой, он сказал:
— Интересная личность, Ватсон.
— Возможно, — кисло ответил я. — Но в то же время мне не приходилось встречать более отвратительной. Именно такие типы — слава богу, их немного! — и пятнают репутацию британского дворянства.
Мое негодование развеселило Холмса.
— Я-то имел в виду скорее filius, чем pater.
— Сына? Согласен. Я был тронут откровенной любовью лорда Кэрфакса к своей дочери…
— А вы почувствовали, как много он нам сообщил?
— У меня именно такое впечатление, хотя не понимаю, что вас обеспокоило. Я же не вступал в разговор.
— Ваше лицо подобно зеркалу, мой дорогой Ватсон, — сказал он.
— Он даже признал, что слишком свободно говорит о личных семейных делах, — напомнил я.
— Первым делом следует допустить, что человек он не очень умный. Да, он любящий отец, но не умеет держать язык за зубами.
— А если приложить усилие и допустить, что он вовсе не так глуп?
— Значит, он создал именно тот образ, какой и хотел. Вот этому я склонен поверить. Он знал мое имя и мою репутацию. Как и вас, Ватсон. Я крепко сомневаюсь, что он воспринял нас всего лишь как простых добрых самаритян, которые проделали такой путь только для того, чтобы вручить старый хирургический набор его законному владельцу.
— Обязательно ли было ему откровенничать?
— Мой дорогой друг, он не сообщил нам ничего такого, чего я не знал или не мог бы легко выяснить, просмотрев архив любой лондонской газеты.
— И чего он нам не сказал?
— Жив или умер его брат Майкл, и если жив, то поддерживают ли они контакты.
— Исходя из его слов, я предполагаю, что он ничего о нем не знает.
— Вполне возможно, Ватсон, что он хотел, чтобы вы сделали именно такой вывод. — Холмс продолжал, не дав мне ответить: — Прежде чем отправиться в дорогу, я собрал информацию о герцогах Ширских. У Кеннета Осборна, нынешнего обладателя фамильного титула, два сына. Майкл, младший, конечно, не может унаследовать титул. Я не знаю, по какой причине, — возможно, из ревности, из чувства протеста против такого порядка вещей, но он лез из кожи вон, чтобы заработать в среде лондонских журналистов кличку Дикарь. Вы обратили внимание на непреклонную строгость его отца, Ватсон. А вот все данные, наоборот, говорят, что герцог проявлял удивительную снисходительность к младшему сыну. Но мальчишка слишком далеко зашел, испытывая терпение отца, — женился на женщине древнейшей профессии. Грубо говоря, на проститутке.
— Начинаю понимать, — пробормотал я. — То ли назло, то ли из ревности, но он опорочил титул, который не мог унаследовать.
— Не исключено, — сказал Холмс. — Во всяком случае, едва ли герцог мог прийти к иному выводу.
— Я ничего не знал, — смиренно согласился я.
— Это так по-человечески, мой дорогой Ватсон, — принять сторону униженных и оскорбленных. Но куда умнее предварительно выяснить, кто же они такие. В случае с нашим герцогом я признаю, что он тяжелый человек, но он несет свой крест.
Я впал в уныние:
— Значит, моя оценка лорда Кэрфакса тоже ошибочна.
— Не знаю, Ватсон. У нас слишком мало данных. Тем не менее он ошибся дважды.
— Я не заметил.
— Он тоже.
Но в голове у меня рисовалась более широкая картина.
— Холмс, — сказал я, — вообще все это дело вызывает у меня подозрение. Конечно же с вашей стороны резоном для этой поездки было не только желание вернуть человеку потерянное имущество? Это лишь предлог, верно?
Холмс смотрел в окно купе.
— Хирургический набор доставили прямо к нашим дверям. Я сомневаюсь, что кто-то по ошибке принял нас за бюро потерянных вещей.
— И кто же его послал?
— Тот, кто хотел, чтобы он оказался у нас.
— То есть нам остается только ждать.
— Знаете, Ватсон… не сказать, чтобы я тут почувствовал божественное предначертание, — это было бы чересчур. Но попахивает сильно. Может быть, ваше желание и будет удовлетворено.
— Какое желание?
— Припоминаю, еще недавно вы настаивали, чтобы я оказал Ярду хоть какую-то помощь в деле Джека-потрошителя.
— Холмс!
— Конечно, нет никаких доказательств связи Джека-потрошителя с хирургическим набором. Но скальпель для вскрытия пропал.
— Этот подтекст тоже не укрылся от меня. Господи, а может, в это самое время он погружается в тело какого-то несчастного!