Я с грустью вспомнил замечательный «толедский» стилет, навсегда утерянный. Интересно,. кто меня раздевал? Если бы Маша, она непременно вернула бы.
Перебрав свои сокровища, я ничего не взял, кроме фонарика, и побежал искать Лискин схрон.
Наверняка человек, прочитавший, что спрятал в схроне человек, живущий вторую жизнь, сильно удивится, почему этот человек ведёт себя, как обычный ребёнок, отвечу, что, как ни странно, большее часть времения я чувствовал себя мальчишкой. Лишь обращаясь к сохранившейся памяти о прошлой жизни, становился взрослым, надо сказать, что такое состояние мне не нравилось, было такое чувство, как будточто малыш надел отцовский костюм, и старается выглядеть взрослым.
Лискин схрон я нашёл не сразу, пришлось побегать по лесному массиву, потом, раздевшись, залезть на дуб, где обнаружилось дупло. В дупле я нашёл записку и прочитал, при свете фонарика:
«Санька, злодей! Бери конфеты и уматывай! То, что здесь лежит, не твоего ума дело!».
На обороте было накарябано: «Сашенька, милый мой! Хотела тебе принести твои любимые когти, но не смогла, в доме засада. Когда они уйдут, поищи в дровяном сарае, за поленницей.
Отсюда бери всё, что тебе понадобится. Лиска».
Я прижал записку к лицу, вдыхая ещё не выветрившийся запах сестры, потом аккуратно свернул её и убрал в карман. Здесь было самое главное: деньги. Не надо было тащить продукты, во-первых, тяжёлые, во-вторых, большой рюкзак привлекает внимание, а маленький рюкзачок скоро войдёт в привычный обиход у детей и подростков. Надо будет распустить слух, что это уже модно на Западе.
Здесь я нашёл ещё один стилет. Дамский, но очень удобный, как раз под мою руку. Раскопал и всякие женские штучки, которые Лиска не хотела мне показывать.
Я взял чай, сахар, конфеты, которые сестра завещала мне. Оружие брать не стал, хотя здесь лежали ТТ с двумя обоймами, маленький женский «Браунинг» с коробкой патронов. Дольше, чем нужно просидел я перед схроном сестры, перебирая дорогие сердцу предметы, пока решился перенести то, что взял, к себе, и сходить в дом.
В доме по-прежнему было тихо и безлюдно. Я пробрался в дровянник, и, после недолгих поисков, нашёл настоящее богатство: когти и набор превосходно выполненных отмычек! Ещё маленький рюкзачок, в котором был маленький термос, солдатский котелок с ложкой, кружка. В кармашке обнаружил фотографии. Жорка увлекался фотографией, у него был неплохой фотоаппарат, «ФЭД» называется.
На фото были мы с Лиской в разных ракурсах. И на пляже, и во дворе, и дерущиеся.
Ещё было фото, где мы обнимаемся, счастливые до невозможности.
Перебрав фото, со сладкой грустью в душе, я сложил всё в рюкзачок, и решил проверить, есть ли кто в доме.
Не знаю, как в другие дни, но сегодня дом был пуст. Побродив по разорённому гнезду, я зашёл в нашу с Лиской комнату. Здесь всё так и осталось, всё перевёрнуто, постель валяется на полу, затоптанная сапожищами, разломанные и разорванные игрушки валялись мертвецами.
Если власти хотели привить нам любовь к себе, то в этом они сильно преуспели.
Обычно девочки ведут дневник. Жаль, у нас это запрещено, я бы читал и перечитывал его.
Я нашёл то, что не смогли сломать: стойкого оловянного солдатика. Когда-то Лиска подарила мне его, рассказав сказку про солдатика, который не ушёл с поста, пока не погиб. Зажав солдатика в кулаке, я покинул ставший вдруг чужим, дом.
Забрав рюкзачок, я вернулся в свой, уже ставший роднымой, детский дом. Проник через чёрный ход, который не был забит, им пользовались, носили продукты на кухню, выносили мусор и отходы. Если я мог отпирать замки одним гвоздём, или куском проволоки, то, имея отмычки, открыл, будто у меня был ключ.
Утром меня опять с трудом добудились. Будил Артёмка, остальные боялись получить леща.
С Артёмкой же я начинал беситься, затащив его на свою кровать. Мальчик заливисто смеялся, норовя позабороть меня. Я шутливо поддавался.
Пропустив утреннюю пробежку, я подумал, что у меня ещё будет время побегать: меня ждал кросс почти на десять тысяч километров.
Всё равно после завтрака мы пошли бегать во двор. Как ни странно, с нами на этот раз выпустили подростков. Они немного потеснили нас на спортплощадке, но мы великодушно не стали возмущаться.
Ко мне подошли Анвар с Джохаром, радостно пожали руку, начали интересоваться, как я поправил здоровье.
- Клин клином вышибают, - сказал я загадочно. Говорить правду я опасался. Мало ли, кто слышит.
- Как это? – удивились ребята.
- Надо опять сильно испугаться, да так, чтобы вскипел адреналин.
- Что за зверь? – спросил Джохар.
- Перед дракой чувствуешь прилив сил? Понимаешь, что сейчас всех порвёшь? Вот это и называется адреналин.
- Да, ты правильно сказал! Когда дерёшься, даже не больно!
- Ладно, ребята, я ещё маленький, хочу бегать, тем более, нога больше не болит!
Пацаны снисходительно улыбнулись и пригласили в гости:
- Ты заходи, если будешь свободен!
Смеяться надо мной они смеялись, но недолго, потому что сами ещё страдали гиперактивностью, так что скоро мы все бегали наперегонки по площадке.
Когда пришло время обеда, я предложил своим друзьям-подросткам, тоже идти с прогулки не толпой, а строем. Показал, как ходят малыши, причём ходили строем они с удовольствием.
Тогда более старшие ребята решили сделать это ради прикола.
Честно говоря, я думал, Веру Игнатьевну невозможно ничем удивить. Но, когда я остановил строй и отрапортовал, она сначала не знала, что ответить.
Посмотрев на строй, на хитро глядящих на неё ребят, она разрешила следовать дальше.
Я же обратился к замполиту:
- Вера Игнатьевна, разрешите вопрос?
- Саша, ты решил завести здесь военные порядки? Или таким образом развлекаешься?
- Дисциплина никогда не помешает, но вы правы, поиграть мы никогда не отказывались. Но я вас отвлекаю от дел по другому поводу: Я хочу написать несколько писем. Где можно взять бумагу, конверты, ручку с чернилами?
- Зайди, после обеда, ко мне, у секретаря посмотрим. Кому ты хочешь написать письма, если не секрет?
- За время своей прогулки я познакомился с хорошими людьми, они дали мне свои адреса. Хочу им написать, что не забыл о них, что у меня всё хорошо. Если желаете, можете прочитать…
- Не имею привычки читать чужие письма! – слегка возмутилась Замполит.
- Ничего противозаконного, Вера Игнатьевна!
- Верю. Ты не так глуп, чтобы писать что-то противозаконное. Ступай на обед, потом зайдёшь ко мне.
После прогулки мы с аппетитом сметали всё, что предложил повар, и отправились на отдых.
Я, вприпрыжку, побежал в кабинет директора.
Вера Игнатьевна ждала меня в приёмной,. она уже подобрала мне несколько конвертов, тетрадку в клеточку и ручку-самописку.
- Возьми ещё чернил, а то не хватит ещё! – усмехнулась она. Я не отказался.
- На днях отправим вас в лагерь, наконец-то отдохну! Сюда зайдёт бригада строителей, осенью не узнаете родной дом!
- Искренне рад за вас! – засмеялся я, - Можно, я пройду в классную комнату?
- Да, возьми ключ, вон он, на доске висит, подписан.
- Мне, вообще-то… - я прикусил язык.
- Своё искусство будешь демонстрировать в другом месте. Здесь соблюдай правила.
- Спасибо! – покраснел я. Взял ключ и побежал в класс. Там сел за стол, и задумался. Что написать Вике? Что меня вернули? О сестре? Можно и так, Вика взрослая девушка, поймёт, почему я вернулся. Если, конечно, помнит меня. К сожалению, я уже, наверное, не узнаю об этом.
Решительно взяв ручку, развернул тетрадь и написал:
«Здравствуй, Вика! Пишет тебе это письмо маленький мальчик Саша, с которым ты познакомилась в поезде, когда ехала в экспедицию. Ты дала мне адрес, поэтому я решил написать тебе, чтобы сказать, что я помню о тебе, что наша совместная поездка была для меня самой счастливой в жизни.
Если помнишь, я рассказывал тебе о сестре. Её больше нет.».
Я излил своё горе в письме, не вдаваясь в подробности, и мне стало немного легче.
Потом я написал письмо Никите. Попросил его сильно не обижаться. Когда устроюсь, напишу, и тогда будем переписываться, хоть каждый день! Может быть, даже встретимся!
Написав эти письма, я сбегал, повесил ключи от класса на место и побежал вниз, на вахту, где висели ячейки для писем. Как ни странно, ячейки не пустовали, в некоторых лежали письма, ожидая адресата. Я положил письмо Никите в его ячейку, а для Вики опустил в синий ящик с надписью «почта» и гербом СССР.
- Что гуляешь? – спросила скучающая вахтёрша.
- Разрешили написать письма, - вежливо ответил я.
- Есть, кому писать? – удивилась пожилая женщина.
- Конечно! У меня много родственников и знакомых!
- Тогда почему ты здесь?
- Не знаю, - пожал я плечами, - взрослые дяди и тёти решили, что так будет лучше.
- Да-а, - протянула вахтёрша, - чего только не бывает!
Я не стал больше слушать рассуждения много повидавшей женщины, побежал к себе. Раздевшись, хотел было лечь поспать, но что-то расхотелось. Выспался, что ли, за последние дни?
Вместо этого я открыл окно и уселся на подоконник. Солнышко хорошо пригревало, я жмурился, глядя на ярко освещённый двор.
Тут в глаз попал солнечный зайчик. Я мотнул головой, зайчик снова нашёл меня. Закрывшись рукой, я посмотрел, откуда сверкает зеркальце.
За оградой стоял отец и посылал мне в глаза солнечные зайчики.
- Папка! – прошептал я, спрыгнул с подоконника и помчался вниз.
Сбежав с лестницы, я закричал:
- Откройте скорее, ко мне папа приехал!
- Куда ты, голый?! Хоть бы тапки надел!
Я и забыл, что был лишь в трусах и майке.
- Откройте скорее, он на минутку! Я не убегу!
- Только и сбегать, в таком виде, - согласилась добрая женщина, отпирая дверь, - иди к своему папе.
Я опрометью проскочил двор, подбежал к забору.
- Папа!
- Сынок! – мы обнялись сквозь решётку.
- Я могу выйти, сквозь дырку! – сказал я.
- Не надо, Саша, что ты в таком виде?
- У нас тихий час. Я не хотел спать, решил подышать свежим воздухом… папа! Я так соскучился!
- Я тоже люблю тебя, сын!
- Ты надолго? – с надеждой спросил я, кроме шуток ужасно обрадовавшись отцу.
- Не могу я надолго, - вздохнул папка, - вот, возьми, - протянул он мне холщовую сумку, - там портрет нашей девочки и конфеты. Раздай детям. Так положено.
- Папа, а у нас в городе есть церковь?
- Церковь? – удивился отец, - Ты что, верующий?
- Папа, когда не на кого опереться, поневоле обратишься к Богу, - ответил я.
- Прости, сынок, я знаю, как тебе тяжело пришлось, как тебе было одиноко.
- Пап, - решился я, - я подумал, может, нашу Лиску не случайно…. Может быть, на неё навели?
- Почему ты так думаешь? – нахмурился отец.
- Мне Юрка рассказал. В том числе и обо мне. Они с Лиской хотели в будущем году пожениться, усыновить меня. Значит, я уже не был бы рабом?
- Это на самом деле так, - задумчиво сказал отец, - но мне не верится, что всё это сделано ради маленького мальчика.
- А если это сделано, чтобы причинить тебе невыносимую боль? – спросил я, глядя в лицо отцу.
- Не знаю, Саша, не знаю. Но буду иметь в виду твою версию.
- Пап, Вера Игнатьевна, зам директора, говорит, её спрашивали обо мне какие-то люди.
- Да? Это интересно. Ладно, будем разбираться. Узнаю насчёт церкви, заеду за тобой, отвезу к батюшке. В грехах хочешь покаяться?
- Свечку. За упокой, - опустил я глаза.
- Хорошо, сын, я тоже поставлю, - вздохнул отец и, последний раз пожав мне плечо, пошёл к машине, которая ждала его на другой стороне улицы.
Я смотрел ему вслед и хотел только одного: чтобы он вернулся, забрал меня отсюда, отвёз домой, и мы бы зажили опять не совсем спокойной, но привычной жизнью.
К сожалению, таких чудес не бывает. Дождавшись, когда машина скроется за поворотом, я повернулся и пошёл к, ставшему моим домом, детский дом.
Войдя, я положил горстку конфет на стол вахтёрше:
- Помяните мою сестру…
- Да, Саша, я помолюсь за неё. Будь уверен, все дети попадают в рай. Все грехи, что они совершают, они совершают по вине взрослых.
- Бабушка! – решился спросить я, - В нашем городе есть церковь?
- Да, осталась одна. Раньше-то много было, а сейчас одна, церковь Святой Богородицы.
- Вы отпустите меня, если папа приедет за мной?
- Отпущу, внучек. Как раз для тебя эта церковь.
Я поблагодарил женщину, которая по годам действительно годилась мне в бабушки, и побежал на свой этаж.
Ложиться было уже поздно, я посидел немного на подоконнике, разглядывая портрет сестры, потом поставил его себе на свою тумбочку, положил рядом кулёк с конфетами и стал ждать, когда проснутся ребята. Распорядок дня, как таковой не соблюдался, лишь бы все были на месте и сыты, так что пусть спят, если хочется.
С Артёмки сползло одеяло. Я подошёл, поправил. Артёмка открыл глаза, улыбнулся и протянул ко мне руки. Мне было не по силам держать его на руках, так что, сев к нему на кровать, посадил малыша себе на колени, обнял, прижав к себе.
Мальчик доверчиво прижался ко мне, слегка посапывая, будто продолжал спать.
Проснувшийся Серёжа подошёл к нам, осторожно взял у меня братишку.
- Имей совесть, Артёмка, Саше надо сходить умыться, в туалет. Я улыбнулся им и сказал, чтобы слышали все:
- На моей тумбочке лежат конфеты, берите, помяните Лизу. Только не всё, оставьте, я хочу всем ребятам раздать.
Ребята подходили, осторожно брали лакомство. Некоторые ещё не видели таких конфет. Там были
«Белочка», «Ну-ка отними», «Мишка на севере», ещё какие-то.
С оставшимися конфетами, а их было немало, я вышел в коридор и одаривал всех.
Говорить, зачем, не требовалось, все знали этот обычай.
Подумав, я зашёл к Вере Игнатьевне, подумав, что надо её предупредить.
- Вера Игнатьевна!
- Ну, что ещё?! – со вздохом спросила она, подняв на меня глаза.
Я высыпал ей на стол горсть конфет и спросил:
- Я сегодня хочу выйти в город…
- Ну, договаривай. Думаешь, я не знаю, куда? – Осмотрев меня с ног до головы, она сказала:
- В таком виде, конечно, никуда не отпущу. Пойдём. У тебя есть чистая одежда в твоих вещах?
- Есть летняя пионерская форма.
- Только галстук не повязывай. Я коммунистка, ты пионер. Нам не следует ходить в церковь.
- Хорошо, Вера Игнатьевна, - прошептал я.
В кладовой я нашёл свой рюкзак, вынул оттуда изрядно помятый костюмчик, состоящий из белой рубашки и чёрных шорт, нашёл белые гольфы.
- Так пойдёт? – спросил я, подняв голову, - Или лучше вот эту, форму? – показал я на форму цвета хаки.
- Нет, Саша, возьми эту. Более торжественно. Не забудь погладить. И сходи, помойся! Ты выглядишь, как чучело! Постель, наверное, уже серая!
Я покраснел. В самом деле, я даже не умылся после тихого часа, а, бегая босиком по двору, не посмотрел, какого цвета ноги.
- Душевая открыта? – удивился я.
- Конечно, открыта. Только вас, мальчишек, туда надо палкой загонять. Иди уже!
Я, пользуясь случаем, перебрал вещи, которые остались в рюкзаке. Был здесь комбинезон, две формы: одна со штанами и штормовкой, одна с шортами и лёгкой рубашкой. Конечно, от съестного не осталось и следа. Во-первых, здесь могли погрызть мыши, во-вторых от припасов меня избавили уже давно, когда я кантовался в милиции и в распределителе.
Взяв пионерскую форму, я побежал в бытовку, в которой оказались старшие ребята, оникоторые гладили свои штаны и рубахи.
Я не удивился, зная, что они ходили в город, когда хотели, главным условием было их возвращение вовремя. Иначе – карцер. Ребята добровольно согласились на такие условия, честно соблюдали их.
Для того, чтобы парней не задержал патруль, им выписывались увольнительные.
- О Сашка! – обрадовались парни, беззастенчиво тиская меня.
- Погладить хочешь? Куда-то собрался? Кто она? – засыпали меня парни вопросами. Я лишь краснел, отшучиваясь.