Гёте, а позднее молодой Эдгар Аллан По, видевшие "шахматиста", утверждали, что внутри автомата скрыт человек. Спор об устройстве "турка" продолжался десятки лет. Лишь в 1821 году, через семнадцать лет после смерти Кемпелена, истина была наконец установлена окончательно.
"Турок" Кемпелена не был настоящим автоматом. Внутри ящика, скрытый за колесиками и рычагами, сидел человек, который приводил в движение руку "турка", переставлявшую фигуры на шахматной доске. Имена этих шахматистов теперь известны: это Альгейер, Вейле, Вильяме, Льюис, Александр, Муре и Шлумбергер. После смерти Кемпелена "автомат" продолжали эксплуатировать другие владельцы. "Турок" сгорел в 1854 году во время пожара "Китайского музея" в Филадельфии.
В 1748-1752 годах Лоренц Розенеггер в замке Гейльбрунн возле Зальцбурга построил целый театр автоматов. Для тех времен это был неслыханный труд: из двухсот пятидесяти шести фигур не менее ста тринадцати двигались самым естественным образом. Это было похоже на сказку и вызывало восторженное преклонение перед мастерством искусного механика-изобретателя".
...Но сэр Ланселот был настроен как-то уж слишком романтически.
- Что ж тут удивительного? - заявил он. - Подумаешь, нанести некоторый ущерб замку по причине любви. Я вот слышал, в давние времена из-за любви войны случались, только не знаю, правда ли это.
- Истинная правда, - согласился Рамус. - Это у греков такая забава была. У них там два царства было: одно проповедовало культуру ума, другое - культуру тела. Оттого постоянно и воевали, чтобы поставить в этом вопросе точку. А иногда по другой причине, чтоб хоть как-то разнообразить жизнь. Ну, там, на самом деле их много было, царств этих. И все воевали. Эти замирятся, - те подерутся. Те замирятся, - эти по новой начнут. И пока они так развлекались, у одного царя супругу сперли. Причем, среди бела дня. Хотя вот лично я - сильно удивляюсь. Там ведь города постоянно пустовали, по причине того, что мужчины в отлучке находились, воевали. Приходи, кто хочешь, и бери, чего приглянулось. Так принц какой-то сарацинский, вместо того, чтоб по хозяйству чего прихватить, как раз эту самую супругу и свистнул. Может, конечно, там уже просто ничего не оставалось по причине упадка и разграбления, но с этой своей добычей он явно промахнулся. Потому как обиженные греки навалились на него всем скопом, временно заключив промеж себя перемирие, и в конце концов одолели. Десять лет одолевали, и все никак не могли, а потом за один день - раз, и одолели. С помощью коня.
- Это как так? - поинтересовался сэр Ланселот.
- А так. Они десять лет как воевали? Исключительно по-рыцарски. Выстроятся под стенами два войска, выберут, кому сегодня сражаться, и напускают одного на другого. Пока те бьются, один на один, остальные смотрят. Иногда, правда, не совсем один на один, но это исключительно, чтоб силы уравнять, чтоб по-честному. До обеда - сражение, а после обеда - симпозиум. Это у них так рыцарские пиры назывались. В общем, всех такая война устраивала: и вроде не особо хлопотно, и при деле, а потом супруги ихние ворчать начали и хозяйство сильно в упадок пришло...
Владимир приметил, что сэр Ланселот вдруг перестал слушать и нахмурился, очевидно, пытаясь что-то вспомнить. И пока Рамус излагал свою, несколько вольную, версию Илиады, продолжал хмуриться и жевать губами. Наконец, когда рассказчик дошел до того момента, когда осажденные, будучи сильно навеселе по поводу одержанной победы, разобрали городскую стену, чтобы втащить разваливающегося коня, - они поначалу пытались протащить его через ворота, оказавшиеся вполовину меньше высотой, - а вывалившиеся из него греки им помогали, также будучи сильно навеселе по поводу поражения, рыцарь остановился и так хлопнул себя ладонью по лбу, что с ближнего дерева посыпалась листва.
- Постой, так ты что, знаком с моим старинным приятелем, сэром Блумером? - воскликнул он.
Рамус осекся на полуслове.
- Уверен, что первый раз слышу это имя... - пробормотал он. - А с чего ты взял?
- Он рассказывал мне почти такую же историю про один свой поход...
История эта звучала приблизительно так.
Однажды, в то время когда сэр Блумер был молод и легок на подъем, довелось ему принимать участие в походе то ли на мавров, то ли на сарацинов, - он их и сам все время путал. По какой причине состоялся поход - он тоже не помнил. Хотя, в общем, особого повода и не требовалось. Достаточно было собраться двумя рыцарям, и одному из них невзначай бросить: "а что, не сходить ли нам походом на сарацинов?", как второй тут же соглашался. К ним по дороге примыкали все желающие, путем демократических поединков избирался предводитель, и - трепещи, враг. Возможно, так случилось и в тот раз, причем сэр Блумер оказался как раз среди примкнувших по дороге.
Сколько уж они там добирались, - неизвестно, да и не важно. Где по звездам, где спрашивая, а где чисто на интуиции, а добрался, наконец, этот самый поход всеми правдами и неправдами до неприятеля. Причем неприятеля они отыскали самого приспособленного. Кругом пустыня, то есть кроме песка и ядовитых тварей - ни души, а эта самая крепость, которую рыцари осадили, была построена вокруг большого оазиса. То есть, если внутри крепостных стен осажденные обладали всем необходимым для безбедного существования на неопределенный промежуток времени, снаружи это самое необходимое отсутствовало напрочь. И если бы не рыцарское слово - вернуться обратно с победою, - большая часть наверняка покинула бы негостеприимные пески на следующий после прибытия день.
Поскольку поход собирался второпях, припасами как-то никто не озаботился. Поначалу их покупали у осажденных, потом, когда средства поистощились, выменивали, но вскоре не осталось почти ничего, за исключением оружия и жажды славы. Какое-то время они промышляли грабежом караванов и бедуинов-кочевников, но прокормить такую ораву рыцарей результатами грабежей было, естественно, невозможно.
Наконец, кому-то в голову пришла счастливая мысль устроить подкоп, каковая была с радостью подхвачена всеми. Но она имела под собой то неудобство, что копать приходилось в песке, каковой необходимо было чем-то укреплять. В дело пошло все дерево, найденное в радиусе пятидесяти миль, проход получался крайне ненадежным, зато в его конце ожидала богатая добыча, а потому с трудностями приходилось мириться во имя великой цели. Спустя какое-то время, строители уткнулись в огромный камень, окопать который возможности не представлялось, к тому же, на поверхности не должно было проявляться никаких признаков ведущегося подкопа. Свернули в сторону, и через какое-то время уткнулись во второй камень. Снова свернули - уткнулись в третий...
В конце концов, после многочисленных поворотов, длина веревки, которой мерилась его величина, показала, что подземный (точнее было бы сказать - подпесковый) ход достиг центра осаждаемого города. Ровно в полночь, высланный авангард с шумом и гамом выскочил на поверхность, как оказалось, посреди главных войск самих рыцарей. Но об этом удалось узнать только под утро, когда надававшие и навешавшие друг другу тумаков рыцари спохватились. Откуда ж в темноте сарацинской ночи им было разглядеть, где именно кто оказался? Вылезшие из-под песка полагали, что в их стане завелся предатель, -который выдал их за глоток воды и горсть фиников, - и они нарвались на засаду. Другие же, - что сарацины разгадали их военную хитрость (возможно, и тут дело не обошлось без воды и фиников) и отплатили рыцарям той же монетой.
Некоторое время побитые приходили в себя, однако ж воинственного духа совсем не утратили. Тогда кто-то и предложил сделать коня по примеру этих самых греков. Прикинули, сколько дерева на это понадобится и какого размера должен быть конь, - благородные рыцари наотрез отказывались забираться внутрь него пешими, - и вышло, что имеющегося явно не хватит. Кроме того, немалая часть по-прежнему считала подкоп за более привычный и действенный метод ведения осады. Вопрос поставили на голосование, и выяснилось, что голоса разделились ровно поровну. Уступать никто не хотел, возникли интриги, подтасовки, подкупы избирателей, карусели, перетягивания на свою сторону обещанием большей доли в добыче, но, поскольку этими приемами обе стороны пользовались в равной мере, подсчет голосов каждый раз не давал предпочтения ни одной из них.
В конце концов, возникла идея объединить оба подхода. На коня дерева не хватило, изготовили нечто, похожее на дом с покатой крышей, который всеми правдами-неправдами докатили до городской стены. Поскольку, если судить по внешнему виду, никакой опасности он не представлял, сарацины продолжали жить своей жизнью внутри, не обратив на это сооружение никакого внимания.
И совершенно напрасно. Во избежание промаха, "дом" придвинули к стене, к которой с другой стороны примыкал дворец сарацинского короля, служивший прекрасным ориентиром, поскольку был хорошо виден. Прятавшиеся в "доме" устроили новый подкоп. Расстояние, которое им требовалось преодолеть, было значительно меньшим, креплений хватало, ориентир имелся. Так что спустя какое-то время тоннель, сильно спустившись вниз по дуге, выбираясь наружу, уперся в каменный фундамент дворца.
Рыцари возликовали. Оставалось всего лишь аккуратно вынуть камни, проникнуть в подвалы, затем в тронный зал, арестовать короля, запросить выкуп и приниматься за дележ добычи.
Как и в предыдущий раз, решительное проникновение было решено устроить в полночь. В лагере царило непривычное молчание, время от времени прерываемое счастливым гоготом какого-нибудь невоспитанного рыцаря. Авангард аккуратно вынимал камни из фундамента...
Как вдруг сверху на головы рыцарям сначала тоненькой струйкой, а затем бурным потоком, хлынула вода. Оказалось, что, промахнувшись с погребами, строители туннеля вывели подкоп прямо под большущий пруд, окружавший королевский дворец. Вода вынесла не только рыцарей. Для охраны дворца пруд был населен крокодилами, которых также засосало в воронку, вместе с частью сарацинского войска, бросившегося на ликвидацию аварии.
В общем, в рыцарском лагере опять все перемешалось. Где рыцари, где крокодилы, где сарацины - не разберешь. Все мокрые и злые.
Видя такую неудачу, рыцари поняли, что их время еще не пришло, и дружно отступили. Колонну отступавших возглавлял сэр Блумер.
...Владимир ломал себе голову, чем история сэра Блумера в передаче сэра Ланселота схожа с Илиадой, за исключением мимоходом упомянутого коня. Рыцарь, закончив повествование, по всей видимости, мысленно представлял себе наиболее яркие моменты, потому что совершенно не следил за дорогой и постоянно спотыкался. Рамус, пожав плечами, некоторое время шел молча. Затем не выдержал.
- И чего это рыцарям не живется мирно? - пробормотал он, обращаясь, скорее всего, к самому себе. - Так и норовят друг друга ухлопать или покалечить. Ладно бы, повод какой достойный нашелся, а то ведь на совершенно ровном месте. И ладно бы, только промеж себя отношения выясняли, еще и других втягивают. Взять, к примеру, ихние турниры...
Однако в этот самый момент сэру Ланселоту удалось выбраться из сети воспоминаний.
- Что ты там про турниры? - поинтересовался он.
- Я говорю, что иногда не только Прекрасная дама может послужить поводом к войне, но даже и турнир, - легкомысленно отозвался Рамус.
- Повод к войне может быть любой, - напыщенно заявил сэр Ланселот. - Был бы рыцарь.
- Это верно, - тихо буркнул Рамус.
- Чего ты там бормочешь? - прикрикнул на него сэр Ланселот. - Непонятно что, спрашивай, я тебе враз разобъясню.
- Я говорю, согласен полностью: был бы рыцарь, а повод найдется. Вот, к примеру, цветы...
Рамус нагнулся и сорвал какой-то цветок.
- ...даже и они могут послужить поводом к войне.
Сэр Ланселот задумался.
- Что-то не припоминаю, - наконец, проворчал он.
- Так это ж давно было, - ничуть не удивился Рамус. - Собственно, правду сказать, тут даже и рыцарь не совсем причем, поскольку все началось с его оруженосца. Он, то есть рыцарь, утратив своего прежнего, нанял нынешнего, наверняка воспользовавшись услугами какого-нибудь маклера по найму оруженосцев. Поскольку этот самый новый оказался бездельником, каких поискать, и скопищем всех возможных человеческих недостатков, за исключением мотовства. Несмотря на хорошие рекомендации, каковые невозможно было проверить, ибо написаны они были на пергаменте, а благородный рыцарь имел ту отличительную черту благородства, что являлся неграмотным. Обратив отсутствие указанного выше недостатка в его противоположность, то есть исключительную бережливость в свою пользу, оруженосец, исполняя порученную ему службу, если говорить совершенно непредвзято, подворовывал у своего господина и даже иногда сбывал жестянщикам то один, то другой предмет его доспехов. Язык у него при этом оказался подвешен настолько хорошо, что ему каждый раз при инвентаризации удавалось выйти сухим из воды.
Как-то раз, довелось им обоим присутствовать на каком-то турнире. Рыцарь, естественно, доблестно сражался с себе подобными, а оруженосец приглядывал, где бы чего сэкономить. И вот, в преддверии очередной схватки, когда рыцарь, в полном облачении восседая на боевом коне, протянул к оруженосцу руку, в которую тот должен был вложить не менее боевое копье, того в наличии не оказалось. То есть копья. По какой причине: то ли оруженосец его сэкономил, то ли потерялось, но факт остается фактом. Рыцарю выезжать на арену - уж и трибуны свистеть начали, крики там всякие, насмешки, - а копья как не бывало. Что же делать? Отказаться от поединка невозможно, - это несмываемый позор и бесчестье, а сражаться нечем. Ну, рыцарь, отчаявшись, и вскричал, мол, дай мне хоть что-нибудь, хоть ось тележную, авось не заметят. Ухватил, что ему оруженосец подал, и выехал на арену.
Трибуны смолкли.
Потому как оруженосец, заслышав "хоть что-нибудь", ухватил первое, что попало ему на глаза - ветку на розовом кусте, и, оторвав, вручил рыцарю. Но, главное, как удачно получилось: на щите у рыцаря герб - белая роза, и в руке то же самое...
Герольд подал сигнал, рыцари устремились навстречу друг другу. Кто из них чувствовал себя более скверно - сказать трудно. Один, с розой, внутри лат ощущал себя полным идиотом и молил Небо о том, чтобы копье противника пронзило его насквозь, во избежание срама. Другой, также внутри лат, был озабочен тем, как поступить, поскольку не мог опустить копье вследствие того, что его противник таковым не обладал, и, следовательно, поразить его - значило поступить бесчестно.
Трибуны затаили дыхание. В наступившей тишине стало слышно, как затесавшийся в толпу жулик таскает позвякивающие монеты из кошелька какого-то ротозея.
В общем, разгильдяйство и благородство сыграли вничью. Рука с зажатой в ней розой пронеслась над противником, который, то ли от неуклюжести, то ли от избытка благородства, не нашел ничего лучшего как свалиться с коня. По правилам, его доспехи, оружие и конь доставались победителю, но тот в благородстве не уступал поверженному. Он также упал с коня. Будучи подняты оруженосцами, рыцари облобызались сквозь опущенные забрала и, поклонившись взревевшим от восторга трибунам, направились каждый в свой шатер. Удаляясь, рыцарь с розой бросил цветок в толпу, отчего сразу же возникла драка.
Следующая пара рыцарей была дружно освистана, несмотря на то, что первым же ударом копий противники выбили друг друга из седел и, громыхая доспехами, отлетели от места столкновения метров на десять каждый. Это зрелище повторялось с удручающей периодичностью и, признаться, несколько поднадоело. Дравшиеся из-за цветка даже не сочли нужным прервать свое занятие. На трибунах стоял шум и гам: все присутствующие одновременно в мельчайших подробностях рассказывали своим соседям о предыдущей схватке, хотя их соседи также были ей свидетелями.
Однако следующая пара рыцарей вызвала еще больший восторг, нежели первая. Видя ее очевидный успех, они оставили копья, помчались друг навстречу другу с розами в руках, дружно упали с коней посередине, обнялись, будучи поднятыми, обменялись цветками, оказавшимися разных цветов - белого и алого, после чего также бросили их на трибуны.
В этот день турнир решено было не продолжать, по причине всеобщей драки. Ночью два розовых куста, по несчастью оказавшихся рядом с местом его проведения, были ободраны до корней.