- Ну, как выяснилось, не очень-то верную, - пробормотал Рамус так, чтобы сэр Ланселот его не услышал. - Интересно, как этот рыцарь сражался с неприятелем или на турнирах, если он даже в этом случае промахнулся?
А рассказчик тем временем продолжал сыпать примерами, с точки зрения Владимира, один нелепее другого. Некий предводитель рыцарского войска, непосредственно перед походом, призвав Прекрасную даму попросил ее приложить свои нежные пальчики к его лицу. Поняв его превратно, дама отвесила рыцарю полновесную пощечину, но оказалось, что он имел в виду всего лишь легкое прикосновение. Дама, опять-таки не поняв, что от нее требуется, на всякий случай смахнула мошку, собиравшуюся усесться рыцарю на глаз, и тот, придя в совершенный восторг, тут же скрыл его повязкой, дав обет снять ее только в том случае, если они одержат победу над неприятелем. В еще больший восторг, - как это оказалось возможным, совершенно непонятно, - пришел возглавляемый им отряд, который в полном составе, в стремлении перещеголять своего предводителя, скрыли повязками оба глаза. В таком виде они двинулись в поход, были разбиты наголову еще до сражения, взяты в плен и отпущены за выкуп. Сняли ли они повязки по возвращении в родные места, так и осталось загадкой, поскольку, с одной стороны, условия принесенного обета оказались невыполненными, а с другой, - сэр Ланселот этого попросту не знал, поскольку считал ничего не значащей мелочью.
- Самое главное - это дух рыцарства! - заявил он.
- Крепкий дух рыцарства, - согласился Рамус, в очередной раз скривившись.
Тот самый рыцарь, которого они только что встретили, вне всякого сомнения, принес обет молчания, о чем свидетельствовал поданный им знак, а также, наверное, не менять одежду до той поры, пока не исполнит что-то грандиозное.
- У него грандиозный дух, - опять согласился Рамус.
Тут сэр Ланселот заметил протекавший неподалеку ручеек и свернул к нему, промочить пересохшее от длительного повествования горло. Владимир и Рамус чуть отстали, что дало последнему возможность задать философский вопрос в никуда:
- Вот интересно, отчего рыцари не посещают бань? Латы ржавеют или копье в дверь не пролезает?
- Или на коне не пускают, - добавил Владимир.
- Вполне может быть, - серьезно ответил Рамус.
- О чем это вы? - встрепенулся сэр Ланселот.
- Да так... о рыбалке, - тут же нашелся Рамус.
- О чем? - не поверил своим ушам рыцарь.
- История одна вспомнилась. Вот как на ручку глянул, так и вспомнилось...
Так называемая речка имела в ширину ладони три, и приблизительно ладонь глубины. Конечно, чисто теоретически, рыба в нее водиться могла, но...
Рамус, тем временем, излагал свою историю.
В некотором королевстве жил-был один рыцарь, и был он главным над другими рыцарями...
- Сюзереном, - строго заметил сэр Ланселот.
- Кем? - не понял Рамус.
- Если он был главным над другими рыцарями, то назывался сюзереном, а они - его вассалами.
- Несомненно, - подтвердил Рамус и продолжал.
Рыцарь этот образом жизни ничем не отличался от прочих, подобных себе. Когда у него кончались деньги, он посылал глашая к своим этим... как их... в общем, подчиненным, и они отправлялись в поход за добычей. Вернувшись, рыцарь делил раздобытое, и все шло своим чередом, пока раздобытое не заканчивалось. Со временем, под влиянием возраста, жажда ходить в походы ослабевала, а жажда тратить деньги - нет, поэтому рыцарь стал все чаще и чаще забирать себе большую долю добычи, оговаривая это тем, что расходы на организацию похода, мол, с каждым годом растут. В конце концов его доля стала совершенно львиной...
- Что может объясняться очень просто: в одном из походов он испортился, - с серьезным выражением вставил Владимир. Весь его вид, казалось, говорил: да, да, это очень известная история.
- Несомненно, - подтвердил между тем Рамус и продолжал.
В общем, потихоньку-полегоньку дело дошло до того, что верные подчиненные получали при разделе сущие гроши, а напоследок случилось трудно себе вообразимое. Рыцарь, после очередного славного похода, предстал перед своими товарищами в самых старых и ржавых латах (успел переодеться), заявил, что вся добыча ушла на оплату долгов, и ее даже не хватило, но отпустить по домам своих верных рыцарей с пустыми руками он не может, а потому вручил каждому то, что подвернулось в изоблии - он вручил каждому по удочке.
- С золотым поплавком, - ввернул Владимир.
- Несомненно, - отозвался Рамус.
Собственно, на этом походы и кончились, поскольку впоследствии посланные герольды возвращались в гордом одиночестве, а на вопрос, где призванные рыцари, дружно отвечали: "Просили передать, что рыбу удят-с. На прокорм-с". Из чего можно сделать бесспорный вывод о том, что занятие рыбной ловлей способствует смягчению нравов и установлению мира. И если бы всем рыцарям, сколько их там ни есть, вручить вместо копья удочку...
На этом месте сэр Ланселот прервал рассказ Рамуса, заявив, что большей чуши ему не приходилось слышать за всю свою оставшуюся жизнь.
- Несомненно, - в четвертый раз, чисто машинально, подтвердил Рамус. После чего, словно бы спохватившись, собирался выступить в свое оправдание, как это постоянно случалось, но тут из-за поворота дороги выскочил человек, бежавший так, будто за ним гналась стая разъяренных волков. Увидев наших путешественников, он попытался свернуть в лес, зацепился за что-то и со всей дури грохнулся. Проворно вскочив, он хотел было продолжить движение, но был вынужден присесть, по всей видимости, вывихнув ногу.
Когда наши путешественники направились к нему решительным шагом, незнакомец сделал попытку уползти, и был настигнут в процессе ее реализации.
- Кто ты, и почему пытаешься от нас убежать? - грозно спросил рыцарь.
- О, пощадите меня, пощадите!.. - возопил незнакомец. - Клянусь чем угодно, я действовал из самых лучших побуждений!.. И вообще, меня оклеветали!..
Он верещал так, что было невозможно что-либо понять. Очевилно, он что-то натворил, за ним вроде как гнались, он уже трое суток не ел - не пил - не спал, и вообще, уже достаточно наказан за свою верность, а вовсе не предательство, каким его поступок может представляться, если не знать всей подоплеки дела.
- Ти-хо! - рявкнул наконец сэр Ланселот, поскольку от воплей незнакомца уже начинало звенеть в ушах. - Говори по существу, что случилось, от кого ты бежишь, или...
- Так вы гонитесь за кем-то другим? - с надеждой спросил незнакомец.
- Мы вообще ни за кем не гонимся, - постарался успокоить его Рамус. - Разве что за постоянно ускользающей от нас удачей. Так что поведай, мой друг, в чем заключается твоя проблема, или...
И он многозначительно кивнул в сторону сэра Ланселота.
Незнакомец явно не верил, что ему повезло, однако выхода у него не было, и он принялся рассказывать.
По его словам, он состоял оруженосцем на службе у рыцаря, сэра... Тут незнакомец осекся, заявил, что он страха позабыл имя рыцаря, и попросил прощения за то, что впредь будет называть его просто сэр Первый. Хозяин его был необыкновенно добрый, отзывчивый и вообще во всех отношениях благородный человек, учил его рыцарскому ремеслу и даже собственноручно порол не чаще одного раза в неделю. Он никогда бы не покинул его, и, даже получив золотые шпоры, остался служить ему верой и правдой до самого последнего дня (чьего именно, он не уточнил), только вот с получением этих самых шпор случилась заминка. Торжеству вручения постоянно что-то мешало, событие постоянно откладывалось, так что грозило не состояться вообще. Конечно, он не против был служить в качестве оруженосца, но, сами понимаете, когда обещано, когда живешь надеждой, когда грезишь по ночам, когда... Это место рассказа было выбрано, чтобы пустить подходящую моменту слезу. И потом, войдите в положение, стыдно в его возрасте (который он скрыл, опять сославшись на забывчивость) оставаться оруженосцем, таскать и подавать оружие, которым уже неплохо владеешь сам.
Ситуация была удручающей, когда вмешался случай. Как-то раз, на пиру, его хозяин повздорил с сэром... (должно быть, это не от страха, это, наверное, склероз...) пусть будет сэром Вторым. И этот самый сэр Второй, как водится в подобных случаях, бросил сэру Первому перчатку, назначив свидание спустя пару недель прямо посередине между их владениями. К несчастью, в указанном месте располагалось болото, но рыцарей это нисколько не смутило; они рассчитывали найти какой-нибудь подходящий участок. К тому же, заболоченная местность препятствовала малодушию, поскольку удрать с места поединка, даже если бы такое желание и возникло, было попросту некуда, кроме как в трясину.
Прошел день, а вечером оруженосцу, гулявшему за стенами замка, нежданно-негаданно, повстречался оруженосец противоположной стороны с кувшином доброго вина. Слово за слово, они разговорились, и уже после первого кувшина стали добрыми друзьями.
- А что, был еще и второй? - осведомился Рамус.
Незнакомец отчетливо помнил шесть, по счастливой случайности, оказавшихся в кустах рядом с тем местом, где они сидели. Оруженосцу противоположной стороны было очень жаль своего нового друга до слез, он поминутно обнимал его и лил слезы в три ручья, поскольку его господин, сэр Второй, славился как доблестный воин и вряд ли в целом свете нашелся бы кто, способный противостоять ему в умении управляться с конем и оружием. Сразу же после поединка, в котором он, вне всякого сомнения, одержит победу, рыцарь обещал ему золотые шпоры и всю экипировку поверженного противника. Он восхвалял своего хозяина всеми возможными способами, рассказывал о его многочисленных военных приключениях и поединках, из которых он всегда выходил победителем, время от времени бегал за очередным кувшином, и в конце концов предложил заранее перейти на сторону победителя, из чисто гуманных соображений, коих привел великое множество, а также вот этого мешка с монетами.
Пораскинув мозгами, оруженосец склонился принять это предложение, вовсе не ввиду мешка и также золотых шпор после поединка, а исключительно потому, что его прежнему хозяину будет неловко видеть его перед собой как свидетеля своего поражения. Кроме того, поскольку поединок, возможно, должен был окончиться кончиной одного из участников, причем, было совершенно очевидно, кого именно, он надеялся отговорить своего нового хозяина от такого намерения, пощадить хозяина прежнего, и, вообще, при удачном стечении обстоятельств, помирить противников и сделать их друзьями.
На следующую ночь, улучив момент, он, в чем был, удрал к ожидавшему его в условленном месте оруженосцу противника, оставив у прежнего хозяина
даже своего коня
!
Стоит ли говорить, что он был принят новым хозяином с распростертыми объятиями...
Все время, оставшееся до поединка, он демонстрировал сэру Второму боевые приемы, которым обучился у сэра Первого, - опять-таки исключительно с целью уравнять шансы противников.
Наконец, настал день поединка. Противники встретились в указанном месте, посреди болота, в присутствии свидетелей, занявших места в лодках. Оруженосец-перебежчик был вынужден присутствовать. Сэр Первый заметил его, равно как и то, что сэр Второй держит копье и управляет конем подобно ему самому. Поняв, что произошло, он при первой же стычке выбил из седла своего противника таким образом, что фонтан болотной жижи с того места, где тот упал, взлетел, казалось, к небесам, а раздавшийся при этом хлюп был слышен, наверное, за много миль. Оруженосец-перебежчик, справедливо решив, что его дипломатические усилия к примирению не понадобятся ввиду сложившихся обстоятельств, равно как и то, что ему все равно никто не поверит относительно благих замыслов в отношении прежнего хозяина, удрал, воспользовавшись моментом. То есть, пока присутствующие бросились доставать из болота улетевшего туда рыцаря.
Он не останавливался несколько суток, стремясь увеличить расстояние между собой и возможной погоней, поскольку сэр Первый иногда бывал очень крут на расправу. Он лишился всего имущества, обеспеченного счастливого будущего, и даже коня, которого сейчас мог бы продать. И все это - исключительно из любви к прежнему хозяину...
- Что и говорить, о своем коне ты позаботился лучше, чем о себе, - заметил Рамус.
Сэр Ланселот заметил, что забота о своем хозяине, вне всякого сомнения, делает честь любому оруженосцу, и обещался похлопотать за недотепу-оруженосца перед сэром Первым, если встретит. После чего разразился нравоучительной речью о том, каким именно должен быть настоящий оруженосец, во время которой, к удивлению Владимира, Рамус очень ловко пробежался пальцами по ноге беглеца, сноровисто дернул и в мгновение ока вправил вывих. Причем так лихо, что оруженосец, несколько раз дернув ногой, вскочил, отвесил низкий поклон сэру Ланселоту, и тут же умчался прочь, заявив, что немедленно вернется к своему первому хозяину, полагаясь на его, сэра Ланселота, помощь. То, что удирал он быстрее прежнего и вовсе не в обратном направлении, ничего не значило.
Оставшись без слушателя, рыцарь, тем не менее, остановиться так и не смог, сменив, правда, тему. Теперь он разглагольствовал о конях. Без которых ни один рыцарь не может считаться рыцарем. Которые составляют половину рыцаря, причем, зачастую лучшую половину. Один король даже сделал своего коня самым главным советником в королевском совете. И был, разумеется, абсоютно прав. А потому, коней надо выбирать тщательно, с прицелом на будущее. Вот, к примеру, был у меня один случай. Привели один раз коня. Чудо, а не конь. И цена - не то, чтобы подходящая, а вообще никакая. Это меня сразу и насторожило. Ну, не может такого быть, чтобы такой конь, и по такой цене. Я как с утра начал его осматривать, так без завтрака, обеда и ужина - все допытывался, в чем же подвох. Умаялся, так ничего и не найдя. Вечер уже наступил, а я все осматриваю... Так бы и провел меня продавец, только, к счастью, проговорился. "Бери, говорит, не конь - золото. У тебя тут соседний замок имеется неподалеку, миль пятьдесят, так вот ежели ты на этом замечательном коне поспешишь, как раз к середине ночи и успеешь". Тут-то мне все сразу стало ясно...
- Что именно? - поинтересовался Рамус.
- А то. Вот скажи, приеду я туда к середине ночи - и что? Все спят... Мне что, под стенами ездить, до самого утра? Не будить же владельца по пустякам...
Я так продавцу и объяснил. Он нос повесил, чуть не плачет. Вы, - говорит, - уже восемнадцатый рыцарь, которому я коня предлагаю. Все отказываются, и все - по одной и той же причине. Как сговорились.
Жалко мне его стало. А коня - еще жальче. Сгубит ведь. Я ему и присоветовал...
- Ну-ка, ну-ка?.. - заинтересовался Рамус.
- Ты, говорю, его тому рыцарю предложи, у которого соседний замок миль за семьдесят отстоит. Он тогда, ввечеру отправившись, поспеет как раз вовремя, к самому завтраку...
- Разумно, - одобрил Рамус, после чего тут же предложил позавтракать самим, хотя солнце уже село, пора было подыскивать место для ночлега и завтрак было бы уместнее назвать ужином.
Место отыскалось сразу же, просто потому, что его и не искали, а просто свернули с дороги к ближайшим деревьям. Развели костер, достали прихваченную оленину, разгорели и принялись за ужин.
- Кстати сказать, - заявил Рамус, по привычке одновременно работая челюстями и языком, причем неизвестно, что именно работало быстрее, - по поводу примирений и завтрака. Жили-были два рыцаря, сэр Первый и сэр Второй...
- Те самые? - удивленно отвлекся от еды сэр Ланселот.
- Нет, другие. Просто я тоже не помню, как их звали. Жили они по соседству, а враждовали по привычке. Что-то когда-то их давние предки не поделили промеж себя, и эта нелюбовь передавалась по наследству наравне с имуществом. Но если первые поколения воплощали эту самую нелюбовь в жизнь самым простым и прямым образом, - засады там, волчьи ямы, яд в письмах, остро отточенное оружие на турнирах и прочие способы лишения противника если не жизни, то, по крайней мере, здоровья, - последующие поколения предавались этим занятиям уже без особого энтузиазма. Поедет, скажем, сэр Первый на охоту, и занесет его на поля крестьян сэра Второго. Посевы потопчет, урожай повыбьет, но не так, чтобы под корень, а с ленцой, вроде как для галочки. А, скажем, крестьяне сэра Второго, как траву сухую жечь, непременно дождутся такого ветра, чтоб что-нибудь во владениях сэра Первого сгорело. И тоже, не дотла, а так, для приличия, усердие обозначить. В общем, не вражда, смех один. Им уже даже и соседи намекать стали, чтоб коли враждовать - так замок до основания разрушить, или все семейство полонить и в рабство продать... Одним словом, чтоб сословие не позорили. А не хотят - пусть мирятся. До того дошло, что походом на них идти собирались, коли за ум не возьмутся. Тем деваться некуда, они и согласились на примирение, тем более что и причина вражды была давным-давно позабыта. Только вот как? Дружеский поединок исключается, охота - тоже, потому как примирение примирением, а вековая привычка в сочетании с оружием, она превратилась, можно сказать, в инстинкт. Потому и было решено, чтоб каждый пригласил другого в гости, устроив в честь бывшего противника пир. И чтобы ели из одного блюда, и пили из одного кубка, на всякий случай, под присмотром заинтересованных третьих лиц, а то мало ли что...