— А чё, Денисыч, если б были, завалили бы? — Ахмет решил скачать, сколько дадут, информации, для этого требовалось малость «размять источник» — для пущей говорливости. А ничего лучше спора «за принципы» для, в общем-то, непиздлявых парней не придумаешь.
— А ты хули думал? Ну, если б непонятки какие ещё были — отвели бы в Пентагон, Сам бы уже разбирался. Ну чё, пацаны, поперли, что ли… — приоторвал задницу Пасхин. …Хы, почуял, что щас повысасываю его. Нет уж, хуиньки, посидите ещё.
— Да ладно вам, — поспешил перебить хозяин. — Успеете ещё жопы поморозить, посидите, щас чё-нибуть повкуснее достану, накатим малость. Да и стемнеет скоро уж, на хуй вам неприятностей на жопу искать, в темноте-то…
Бойцы с энтузиазмом встретили предложение, видимо, переться по административным делам им не особо хотелось.
— А чё, командир, на самом деле? Вроде как на сегодня и дел-то особых нет…
Пасхин вяло, чисто для сохранения командирского лица, обозначил служебное рвение:
— Сам сказал, если успеем, к бассейну ещё зайти. Чё-то там какое-то чмо вроде быкует — тоже посмотреть надо…
— Да ладно, Пасха, чё ты. Завтра один хуй на тот конец тащиться — заглянем, настучим в роговину. Опять же, сказано было — «если успеем»…
— Тем более Сам говорит постоянно, чтоб по ночам не шлялись… Ну, командир?
По расслабленным отбрехиваньям командира всем было ясно, что Пасха сам рад возможности посидеть и расслабиться, но игра есть игра, и бойцы старательно и с удовольствием уговаривали, и он наконец «уговорился». Ахмет тем временем поручил жене сготовить горячей закуси, и принес первые два пузыря коньяка средней паршивости, встреченные общим гулом одобрения.
— О, бля, я ж говорю — во как устроился…
— А это спасибо надо сказать жертвам моего произвола. Я когда их мочить пришел вчера, смотрю — ебать! бухла всякого натащили — год жрать можно. Ну, им, правда — на месяц от силы. А конину эту они, поди, в буфете ДК подрезали, когда он горел.
— Да-а, серьезно он горел, мы аж от Пентагона смотрели — во зарево было… Ладно, хозяин, наливай давай, не трави душу. А то мы на спирт ебаный этот смотреть уже не можем, заебало — спасу нет.
— Чё, Конь одним спиртом поит?
Бойцы неодобрительно промолчали, поглядывая на командира. Тому пришлось вмешаться:
— Зяныч, ты это… Может, тебе он и Конь, а нам командир. И мы его уважаем. Ты его Конем без нас погоняй, лады?
— Пацаны, ладно, попутал. Признаю ошибку, и больше не повторится. Нештяк?
— Да ладно, мы ж без претензий.
— Как он там кстати? И вообще, пацаны, чё так по городу творится? А то сижу здесь у хуя на рогах, не в курсах ни о чём. С бабьём вон бодаюсь, бомжатину всякую взрываю. Тьфу, бля, аж противно…
— Да как тебе сказать… Ментов мы ещё по осени погасили, в курсе? Прикинь, вообще без потерь! Вон, Серба только и успели зацепить, да, Серб?
— Да хули там, чиркнуло, говорить не о чем… Они даже стволы разобрать не успели, долбоёбы. Ни охранения, ни хуя… Как пионеры на курорте. Куда им до наших-то, ебланам — из них если кто и бывал на боевых, то максимум — блокпост в Надтеречном пару месяцев по кругу обсирал. Как ебанули им в окна двумя «Шмелями» — и пиздец войне, одни жареные кишки по потолку. Баб, правда, жалко, которых они ебли там. Так, пяток пидоров ещё побегало, пошмаляло, но недолго. Их вообще живыми взяли, вздернули потом перед Пентагоном.
— А щас чё? Тихо всё, или как? У меня здесь уже тишина, ни стрельбы, ни хуя. Ну, почти. Дальше профилактория и вокзала, правда, не забираюсь — но, по-моему, везде уже тихо…
— Да хуй там — «тихо», скажешь тоже. Это просто у тебя тут тихо, потому что народу мало. А у нас на ДОКе ни хуя не соскучишься, только одних погасим — ёп, уже другая толпа отмороженных собирается. Вот, днями на БЭЦ пойдём, там какой-то молодняк охуевший завёлся. Народ ходит, жалуется — типа за кусок хлеба режут целыми семьями. За такое вешать надо, правильно командир это придумал.
— Эт точно. А как пыштымские, ходят всё?
— Да раза три пробовали, оставили человек десять и вроде как успокоились. Вон, Горшеня их там из АГСа хуярил, я сам там не был. Последний раз им заебись накатили там, да, Горшеня? Теперь ходят по трое-пятеро, чтоб незаметней, щиплют тех, кто в садах живет. Садоводы эти иногда сами отмахиваются, иногда за нами присылают. Ну, от нас же, сам знаешь, не набегаешься — бывает, припремся — а уже нехуй ловить, порезали, зажгли и съебались. Надо бы по уму КП восстановить, да полосу, да патрулирование организовать. Перешеек один им оставить, от Булдыма до Наноги — и то уже куда легче было бы.
— Заминировать бы, и дело с концом. — встрял, оторвавшись от «Доширака», до сих пор молча жравший боец. — ОЗМок да МОНок наставить на километр глубины — и всё, привет, хуй сунешься. Всё равно лежат мертвым грузом… — разговор свернул на другую тему, но Ахмет уже практически не слушал, загоревшись подсказанной идеей. Он не по наслышке знал, что такое минное оружие — эти штуки навсегда решили бы проблему соседей.
— А ОЗМки какие, третьи, семьдесят вторые или стошестидесятые? — некстати вклинился в разговор задумавшийся Ахмет.
Бойцы, замолкнув, дружно вылупились на него.
— А ты чё, волокешь в этой херне? Сам как раз плачет, что ни одного сапёра нет. О, заебись! Нашёлся нам МВДшник! Всё, щас мы тебя мобилизуем!
— Денис, ты ёбнулся?! Какой из меня к хуям сапёр, ты чё? Так, начитался плакатов в карауле, и всё! Просто у нас в карауле вся стена была увешана, заступишь и целый день пялишься поневоле на всю эту срань, тут медведь даже запомнит — а так я эту ебань и в глаза не видал! Смотри, не вздумай Ко… командиру наплесть типа взрывника нашел, как брата прошу! Я ж сам взорвусь и всех нахуй взорву вокруг! Тоже придумал, понимаешь — я ж МУВа от ВПФа не отличу.
— О, ёпть! Чё и требовалось доказать! Вишь, какими мудреными словами ругаешься! Сапёрскими! Я вот не сапёр — я и не знаю. Так что не хуй отмазываться.
Посидели ещё немного, допили третью бутылку — уже водку, бойцы собрались восвояси. Военным манером на прощанье обнялись, молотя друг друга по хребту.
— Блин, хорошо как посидели, как раньше прям. — отдувался, натягивая разгрузку, раскрасневшийся Пасхин. — Хозяюшка-а! Спасибо, накормила как у мамы! Да, пацаны?
— Точняк! Да, спасибо, хозяйка! Здоровья тебе! — довольные бойцы еле пролазили в небольшую дверь. — И ты, Зяныч, молодца, наш человек. Не ссы никого — если чё, придём, всех покрошим!
Пасхин, выходя последним, малость подзадержался в тесной Ахметовой прихожке.
— Ну чё, Зяныч, давай, что ли. Теперь ты к нам заходи, как рядом будешь. Коньяков, конечно, не обещаю, но примем как положено.
— Лады, Денис. Хорошо, что так получилось — хоть посидел с людьми нормальными. А то тут, в этом бля гадюшнике, не с кем словом-то перекинуться — одна пьянь да старичьё.
— Ну и чё ты тут сидишь? Давай к нам! — снова завелся Пасха.
— Нет, Денька. Я как Коню тогда ответил, так и не переобулся ещё. И вот, кстати. Денисыч, я в натуре прошу тебя — ты меня сапёром не объявляй. Конь же, сам знаешь, начальник по жизни — привык командовать, я ему откажу, а он меня велит под стволом привести. А с ней, — Ахмет ткнул пальцем в сторону комнаты, — что будет? Коню-то на неё похуй, а у неё кроме меня нет никого.
— Ладно, понял тебя. Сам не доложу, но вот за пацанов — не ручаюсь.
— Ну ты поговори там с ними, ладно?
— Ладно. Ну, будь.
— Давай, удач тебе.
Задвинув засов, Ахмет хотел было разложить базар по полочкам, пока свежо, но выпитое давало себя знать — мысли путались и растекались, как холодец на горячей тарелке. Пришлось решить, что утро вечера мудренее, и отправиться спать. Всю ночь ему снились мины — здоровенные трубы стошестидесятых, компактные болотные тушки семьдесят вторых, чугунные стопочки троечек, спутниковые тарелки старших МОНок.
На следующее утро ударил мороз — оставшись без сметенного взрывами градусника, Ахмет примерно определил температуру как «здорово больше тридцахи», и на промысел не ходил. Несколько дней прошло в покое — неспешном ковырянии по хозяйству, мелких товарообменах да перечитывании всякой хрени. Мороз всё не спадал, практически полностью парализовав хозяйственную жизнь Тридцатки — жители, замотавшись всем, что мотается, выползали только на водопой. Покой нарушил вояка из администрации, с белым кончиком носа и запиской для Ахметзянова: «Зайди сегодня в любое время. Есть разговор. Будет лучше если выйдешь сразу, как получишь данное… (далее следовало перечеркнутое „р“, так и не ставшее „распоряжением“) …приглашение. п-к Конев»… Ну Пасхин, ведь просил же, как человека — по инерции расстроился Ахмет, но мины не выходили у него из головы не только ночами. Быстро собрался, поторопил блаженствующего на кухне с кружкой чая посыльного и отправился к полковнику Коневу.
Пентагон встретил Ахмета нехарактерной для нового стиля жизни суетой. Несмотря на мороз, сковавший город, по просторному холлу бывшего стройтреста сновал народ. Посыльный, убедившись, что доставленный знает дорогу к руководству, тут же растворился в суете. На втором было поспокойнее — там жили бессемейные бойцы и располагались хозслужбы. Третий встречал посетителей брутального вида железной дверью, из щели которой сурово требовали остановиться между этажами и доложить цель визита. Миновав эту сурьезную дверь, посетитель оказывался в клетке из арматуры, затянутой мелкой проволочной сеткой, за которой желтели пахучие смолистые доски. На уровне пояса с лязгом падала заслонка окошка, в которое тот же голос предложил подать «стволом к себе» имеющееся оружие и сохранить клочок бумаги с кое-как накарябанным «двуст. верт. раск. прик». Уточнять, что это ИЖ-27 и на прикладе просто царапина, не стал: коридоры власти всё ж, хоть и грязноватые.
Скрипя унтами по тихому нетопленому коридору, Ахмет пытался вычислить, как же используются оставшиеся пять этажей, но до самого Коневского кабинета составить сколько-нибудь осмысленной гипотезы не сумел.
— Здорово, мужики. — вежливо поприветствовал сидящих в предбаннике. — К Коневу кто крайний?
— Ты с каким вопросом? — со слишком деловым, как показалось Ахмету, видом спросил спортивного вида мужик, сидящий на подоконнике с сигаретой и парящей кружкой.
Ахмет, бросив на него тупой взгляд, зашарил по карманам, растягивая паузу далеко за пределы приличия. Мужик напрягся — видимо, он тут кем-то был. Ахмет достал трубку, кисет, пододвинул стул, издевательски обстоятельно уселся. Начав набивать, вернул мужику его борзовато заданный вопрос, на полуфразе подняв взгляд и жестко уперся в глаза нахала:
— С какой целью интересуетесь?
Мужик осознал, что малёхо сгрубил незнакомому человеку. Но съехать не захотел — видимо, среди наблюдающих за развитием ситуации были те, съезжать перед кем ему было в падлу.
— Если спрашивают, значит надо. Так с какой целью ВЫ прибыли?
— Ну, раз надо. Тады так: мы прибыли с целью беседы с исполняющим обязанности главы администрации полковником Коневым Н. С.
Мужика взъебло. Ахмет отметил, что он уже заставляет себя оставаться на подоконнике. …Ну, слезь ещё давай, жердь ебучая…
— Так ВЫ по личному вопросу, или…?
…Ага, сучонок, сломался, выделил смазку-то. Ладно, залупаться сверх меры не будем; нам, похоже, скоро служить вместе…
— Личному, — буркнул в сторону Ахмет.
Мужик облегченно отъебался, изобразив повышенное внимание к разговору за столом. Подождать пришлось изрядно, к Коневу постоянно вламывались со срочняками. Наконец, он сам вышел из кабинета — видимо, обедать. Очередники тут же увязались за ним, пытаясь на бегу что-то втолковать или, может, что-то выпросить. Ахметзянов решил остаться и ещё подождать — бегать за Конем по коридорам Пентагона вламывало. Который уже раз за сегодня набил сочащуюся горечью трубку, выкурил, прошелся по коридору, попытался проковырять дырку в толстой наледи на оконном стекле — бесполезно, льда на палец. …Темнеет уже. Бля, целый день тут просидел. У-у, падишах хренов. «Разговор есть», «Выдвигаться незамедлительно», — беззлобно ругался Ахмет, ковыряя замерзшее стекло. Он не был особенно удивлен или раздосадован — с любым начальством всегда так.
— Ты Акмезянов? — в двери торчала вопросительно приоткрывшая рот голова.
— Ну.
— Давай за мной, Сам зовет.
Прошли в конец коридора, где посыльный постучал в ничем не отличающуюся от других дверь, и сдал Ахмета на руки открывшему. Ахмет удивленно огляделся — комната была пуста, только стул у окна и пепельница на подоконнике.
— Чё встал? Вон, подымайся, — вояка ткнул стволом «огрызка» за спину Ахмета.
Обернулся — точно, у двери лестница. Ведёт в открытый люк на потолке… Ну, сейчас узнаем, нахера им верхние этажи. О, понятно. По крайней мере, про четвёртый. — Не успел ещё Ахмет преодолеть и половины лестницы, как откуда-то словно издалека, приглушенные стенами, до него донеслись характерные вопли. — Тут у них информацией занимаются. Вон, смотри-ка, на ТАПе, что ль, кого-то исповедуют.
Сопровождающий молча провел его по пустому коридору, открыл без стука очередную безымянную дверь, заглянул: «Заводить?» Там, видимо, велели заводить. Так же молча махнул Ахмету — давай, мол. Войдя, Ахмет оказался в холодной темноватой комнате. …Опа, это ж тот козёл из приемной… Конь и ещё двое, за длинным столом, накурено каким-то бамбуком типа «Примы», буржуйка, труба не в окно, в стену куда-то, окна заделаны на совесть — «Мух» боятся, недавно жрали (мясо с картошкой и квашеную капусту) и выпили понемногу (не спирт, не водка; что-то типа вискаря).
— Здорово, Ахметзянов! Живой ещё?
— Здравжлатащщгнал! Не дожжотесь!
Конев сначала притормозил на секунду, видимо, совсем здесь от шуток отвык. Дошло наконец, все, кроме нахального козла с капитанскими звездочками немного посмеялись.
— Садись давай.
Ахмет присел на указанный стул, расстегнул бушлат и изобразил внимание.
— Есть у меня информация…
— Пасхин, сссука… — тихонечко, но отчётливо вставил Ахмет.
— …что ты вроде как сечёшь по минным делам. МВД где обучался?
— Да не обучался я ничему, Николай Сергеич! Пасхин болтает, сам не знает чё. Я в РВСН служил срочную, в Державинске. Пулемётчик должность, сурков в степи гонял все два года. Шахты пусковые охраняли от сайгаков.
— А у меня вот другие данные. Вот и Борис Михайлович подтверждает, что… — с издевательской ухмылкой Конь повернулся в сторону сидевшего справа. Тот важно кивнул. — …с 12 марта 1986 года по 31 мая того же года рядовой Ахметзянов в части числиться продолжал, но фактически находился в УЦ РВСН «Светлый», в/ч номер такой-то, где в числе прочего сдал зачёты по МВД и ПСР. Это чё за «ПСР» ещё такой… Отчислен за неуставные взаимоотношения и с позором возвращен в Державинск, гонять сусликов. Ты кого наебать решил, салага? — довольно осклабился Конь. — Нет, только гляньте — врёт как срёт и не краснеет!
— Ну и что, Николай Сергеич? Всё равно мне этого не надо. И вам я не нужен. Ну чё я там мог такого ценного узнать, сами посудите. Как ДША в капсюле-детонаторе обжимать? Дак это любой дурак знает. Ну, вдолбили номенклатуру изделий, на сколько отбегать и куда молотком не стукать — толку-то что? Сергеич, хочешь, честно скажу, как думаю? Не расстреляешь под горячую руку? — невесело усмехаясь, Ахмет дождался кивка Конева и продолжил: — Если у тебя есть задачи для настоящего сапёра — я не потяну. И ещё. У тебя такой работы нет. А если всё же нашлась, то тебя снимать пора, хоть ты и целый полковник.