Я сделаю это ради Уильяма.
— Готова? — спрашивает он, поднимаясь с дивана.
Опустошенная, я молча киваю. Мы идем к выходу. Пьер открывает нам дверь, мы выходим. Я слышу, как сзади защелкивается замок, и этот звук — словно выстрел мне в спину. Я делаю шаг.
Второй.
Третий.
— Подожди. Нет. Я не могу.
Уильям оглядывается. На его лице замешательство.
— Прости, что?
— Мне надо… — Я разворачиваюсь. — Я должна попрощаться.
Он хмурится.
— С кем?
Я трясу головой. И без объяснения ухожу. Отчаяние подгоняет меня, заставляет перепрыгивать через ступеньки, и наконец я оказываюсь на его этаже. Я даже не знаю, что собираюсь сказать. Но знаю, что должна увидеть его еще один раз. И может, попробовать объяснить…
Я поднимаю руку и стучу, стучу… Но ответа нет.
Ну же, Себастьен. Открой чертову дверь.
Я снова стучу и жму на кнопку звонка. Давай же. Еще. Давай же. Еще. Ничего.
Медленно-медленно свет начинает тускнеть, пока не остается ничего, кроме тьмы. Забавно, что сердце, разбившись на миллионы осколков, все равно продолжает биться в груди.
Я жду минуту, другую, еще. Но Себастьен не подходит к двери, и его не привозит волшебное звяканье лифта.
Перед глазами все расплывается. По щекам начинают течь слезы, а из груди вырывается всхлип. Я кладу на прохладное дерево двери ладонь и прижимаюсь к ней лбом.
— Быть может, в следующей жизни мы встретимся снова и сможем быть вместе. Но что бы ни случилось, ты навсегда останешься моим единственным идеальным воспоминанием, моей единственной идеальной мечтой. Я люблю тебя, прекрасный мой человек.
Я беру полминуты на то, чтобы взять себя в руки, и, вытерев слезы, спускаюсь обратно.
Заметив меня, Уильям прячет телефон в задний карман и откашливается.
— Все хорошо?
— Извини. — Скользнув взглядом по Пьеру, я замечаю в его глазах понимание и печаль и чуть было не теряю остатки самоконтроля. — В соседней квартире очень мне помогли. Вот я и подумала, что должна… — я делаю вдох, — попрощаться.
— С кем? — Он хмурит брови. — Может, мне тоже поблагодарить его?
— Нет, все нормально. Это не он, а она. Та женщина, о которой я тебе говорила. Которая приглашала меня на вечеринку, — лгу я с ощущением, что меня вот-вот вырвет.
Уильям, похоже, поверил мне на слово, и я с облегчением выдыхаю.
— Когда мы вернемся домой, я попрошу своего ассистента прислать ей цветы. — Он берет меня за руку, и мы начинаем уходить от квартиры к лифту.
***
Глядя в окошко на расплывающиеся пятна машин, я вспоминаю о подаренной Себастьеном картине. Отчаяние вызывает желание вернуться за ней, но уже слишком поздно. И тогда я наклоняюсь вперед и спрашиваю у Пьера, не сможет ли он зайти завтра в квартиру, забрать оттуда картину и отослать ее в Гринвич.
— Конечно.
— Огромное спасибо, — говорю я, ощутив взрыв благодарности к Пьеру. — О цене не волнуйтесь. Я переведу, сколько понадобится, на ваш счет.
Он кивает и останавливается на красном сигнале светофора.
Тут я вспоминаю о господине Лемере, и меня окатывает новой волной чувства вины.
Я бросаю взгляд на сидящего слева Уильяма. Он разговаривает по телефону с пилотом, обсуждает детали нашего перелета.
— Пьер, я хочу попросить вас об еще одном одолжении, — тихо говорю я, подавшись вперед.
— Oui, madame.
— Можете заехать к господину Лемеру, извиниться перед ним за меня и объяснить, что мне пришлось уехать домой?
Пьер кивает, и я даю ему адрес цветочного магазина.
— Вы не вернетесь в Париж? — спрашивает он. Наши глаза встречаются в зеркале заднего вида.
Оцепенение. Немота. Пустота.
— Нет, Пьер, — качаю я головой. — Думаю, не вернусь.
Глава 24
Когда шасси самолета касаются взлетно-посадочной полосы аэропорта Уэстчестера, солнце уже два часа как взошло. Я откидываюсь в кожаном кресле и закрываю глаза, эмоционально опустошенная, словно вернулась с войны. Но пришел новый день — и новый шанс начать все сначала. Поэтому я беру себя в руки и запираю всю боль, все обиды, Себастьена, Париж в самом дальнем и глубоком уголке своего разума.
Пока джет ведут к терминалу, я концентрируюсь на мокром асфальте, который покрывают радужные пятна бензина. Наконец самолет останавливается, и жизнерадостный голос пилота, объявляющий о том, что мы прибыли, выводит меня из транса.
Уильям целует меня в лоб.
— Дорогая, вот мы и дома.
Я киваю и, проглотив комок в горле, заставляю себя посмотреть на него.
— Да.
За мое отсутствие наш дом остался нетронутым. Меня встречают те же картины на стенах. Те же большие колонны по краям ведущего к лестнице холла. Знакомые запахи дерева и лимона. Все точно, как раньше, и в то же время совершенно не так.
Пока Уильям помогает мне снять пальто, я обвожу взглядом холл. Кажется, будто в последний раз я была здесь целую вечность назад. Когда его пальцы задевают мою шею, по моей спине бежит дрожь. Я сглатываю и на секунду закрываю глаза.
Вдали от Парижа стало труднее не обращать внимание на реальность. Теперь каждый наш жест, каждая фраза — нерешительны. Тщательно взвешены. Осторожны. Вспомни все, что нас связывает. Мы ведь любили друг друга. И продолжаем любить. Ты причинил мне боль. Я тебе тоже. Прости меня. Ты тоже прости. Не отрекайся от нас.
— Вэл… — шепчет он и, остановившись у меня за спиной, бережно обхватывает пальцами мои плечи.
Жар его рук проникает под кожу, и я делаю прерывистый вдох. Где-то внутри меня, глубоко-глубоко, есть дом, построенный на наших с ним жизнях. Со стенами, сделанными из наших воспоминаний, из надежд и любви, из боли, красоты и страданий. Я слышу, как Уильям стучит в его закрытые двери, умоляя впустить его внутрь.
Я колеблюсь, и Уильям чувствует это.
Он мягко разворачивает меня. Я всматриваюсь в его лицо. Он Уильям, мой муж. Но мое вероломное сердце продолжает молчать.
Отпустив меня, он нежно берет мои щеки в ладони. Я накрываю его руки своими.
— Во время разлуки… — Уильям наклоняется и целует мои брови, скулы, мой рот. С каждым его прикосновением дверь сотрясается, фундамент дрожит. — Я думал, что потерял тебя навсегда. Я потерял способность дышать. Моя жизнь… — Его голос надламывается, ласки становятся более отчаянными, более собственническими. — Без тебя в ней нет смысла.
И тогда я задаю тот вопрос, который обещала себе не задавать, потому что он может открыть ящик Пандоры. Но мне нужно знать. Нужно услышать ответ от него самого.
— Почему ты так долго не приезжал?
Уильям делает вдох. В его глазах на мгновение вспыхивает колебание.
— Я собирался, но ты попросила дать тебе время, и я подумал, что после всей боли, причиненной тебе, обязан как минимум проявить к твоим желаниям уважение. Не самый умный поступок с моей стороны, но я не знал, что еще сделать. — Он берет меня за руку. — Вэл, мне было дьявольски больно. Но я получил бесценный урок.
Его объятья становятся крепче. И мне, пока я смотрю на неприкрытую боль в его взгляде, хочется ударить себя, пустить себе кровь. Он страдает из-за меня. Чувство вины за то, что я сделала, превращается в крест на плечах, который тянет к земле.
— Мне потребовалось чуть не потерять тебя, чтобы осознать, как сильно я нуждаюсь в тебе. Как сильно люблю. — Он подносит мою руку к губам, целует ее. — Бывали дни, когда я приказывал себе послать твою просьбу дать время к чертям, полететь к тебе и умолять вернуться назад. Но я так боялся.
— Чего именно?
— Что ты построила жизнь без меня. Да, ты имела на то полное право, но я бы умер, если б узнал, если б увидел, что больше не нужен тебе. Что ты счастлива без меня… — Он на мгновение закрывает глаза. — День за днем я все ждал, ждал и ждал, пока однажды не понял, что должен увидеть тебя.
Я утопаю в раскаянии, потому что именно этим и занималась — строила жизнь без него. В Париже, пока я была опьянена Себастьеном и заманчивой неизвестностью, думать, что я смогу уйти от Уильяма, было проще. Болезненные воспоминания сгладились. Уныние и скука ушли. Внезапно жизнь снова стала прекрасной. Все было новым. Волнующим. Ярким. И простым, очень простым.
Но оказавшись от всего этого вдалеке, я осознаю, какой наивной была. Любовь — это лишь одна из составляющих брака. И его суть не в том, чтобы считать, кто чаще совершает ошибки, а в том, чтобы работать над ними. Брак держится на обязательствах и умении прощать — причем искренне, по-настоящему.
Будет ли глупо снова принять его? Я не знаю. Но я не могу отбросить наше общее прошлое ради прекрасной мечты. Себастьен был не просто мечтой, кричит мое сердце, но я его игнорирую и прячу свою любовь в место, куда Уильяму никогда не добраться; в место, которое принадлежит Себастьену и только ему одному; в место между раем и адом, блаженством и мукой. Я концентрируюсь на Уильяме, который привязывает меня к настоящему, к этой жизни. Несмотря на разочарование и обиды, он мой муж. Человек, которого годы назад я полюбила. Да и кто я такая, чтобы судить его? Ведь я поступила нисколько не лучше. Тетя говорила, что живущим в стеклянном доме не стоит бросаться камнями. И потому я беру свои грязные камни и прячу обратно в карман. Я сдаюсь. Открываю двери и впускаю его.
Взяв Уильяма за подбородок и заставив посмотреть на себя, я прощаюсь со своим солнцем и прекрасной мечтой.
— Теперь все это в прошлом.
— Обещаю, я все исправлю, — с жаром клянется он, после чего целует меня, и на сей раз я не отворачиваюсь. Он стирает воспоминания о поцелуях другого мужчины и заменяет их на свои. Мое сердце кричит, что это неправильно, что мне нужны другие руки, другие губы, но я игнорирую эту мольбу, эти крики и пытаюсь забыться во вкусе его рта. И когда Уильям начинает раздевать меня и ласкать мое тело, не противлюсь ему.
Он раздвигает мне ноги и, устроившись между ними, входит одним быстрым толчком, и я разрешаю ему заполнять меня снова и снова, делать своей до тех пор, пока не перестаю думать и чувствовать. Он кончает в меня, и я падаю в темноту.
Больше нет смеха. Нет музыки.
Я делаю все, чтобы от воспоминаний и боли осталось одно онемение. Но ничего не выходит.
Каждая частица моей души рвется к другому мужчине.
О, Себастьен…
Часть II
Глава 25. Валентина
Уже ночь, но свадебный прием едва начался.
Воздух напоен изысканным ароматом цветов, играет оркестр, певец чарующим голосом мурлычет старые хиты Тони Беннета. Пространство перед загородным клубом превращено в волшебный лес, освещенный тысячами мерцающих огоньков. Радуйся, Валентина! — говорит внутренний голос. Но я не могу заставить себя почувствовать хоть что-нибудь.
Вокруг столько людей, столько жизни, но мне одиноко как никогда. Порой я чувствую себя маленькой рыбкой, которую уносит течением в бескрайнее море. И чем больше я с ним сражаюсь, тем труднее мне плыть. Я тону, и улыбаться — это единственное, что я могу делать.
Я пью вино и смотрю, как невеста танцует со своим красивым супругом, одним из школьных товарищей Уильяма. Он наклоняется и, кружа мизинцем по ее плечу, что-то шепчет ей на ухо, а она, откинув лицо, заливается смехом. Я надеюсь, что фотограф успел запечатлеть этот прекрасный момент. Я надеюсь, что они будут счастливы еще долго…
— О, привет, — слышу я женский голос, и меня подталкивают плечом.
Я оглядываюсь и, увидев подругу, впервые за долгое время искренне улыбаюсь.
— Джиджи! Привет.
Мы целуемся в щеки и глядим друг на друга.
— Не могла пропустить свадьбу года, — прибавляет она саркастично.
Я хмыкаю.
— Как будто тебе не плевать.
Пока она смотрит на жениха и невесту, ее взгляд становится мягче.
— На самом деле я люблю свадьбы. И любила всегда. — Джиджи поводит плечом и подносит к губам бокал с белым вином. Потом снова переводит внимание на меня. — В общем, я услышала, что ты вернулась.
— Угу, — небрежно бросаю. — В Париже было приятно, но пришло время вернуться домой.
Она выгибает свою идеальную бровь.
— Ты уверена?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду. — Но я понимаю. Я понимаю.
— Может быть… о, даже не знаю, — она ведет кончиком пальца по трещине на балюстраде, — одного божественного француза?
И вот она снова. Привычная боль. Которую не успокоит и не заставит забыть никакое количество алкоголя. Я прячу ее за фальшивой улыбкой, но мое сердце помнит каждый момент. И сколько бы времени ни прошло, иногда мне больно так сильно, что становится трудно дышать.
— Мы были просто друзьями, — тихо говорю я.
Она не совсем женственно фыркает.
— Вэл, «просто друзья» не смотрят так друг на друга.
— Джиджи, пожалуйста. Я предпочла бы об этом не говорить. — Внезапно меня пробирает озноб, и я, обхватив плечи, опускаю взгляд вниз и замечаю бесстрастно на подоле пятна от травы и земли. — Все уже в прошлом.
— В самом деле? — проницательно интересуется Джиджи.
С момента своего возвращения месяц назад я бросилась в свою прежнюю жизнь, пытаясь построить с Уильямом новую. Один за другим идут дни, и он остается верен своему слову. Он больше не задерживается допоздна на работе. Осыпает меня вниманием и любовью. Даже согласился на семейную терапию. Но по ночам, когда я становлюсь уязвимой, очень тяжело не признавать, что все это обман.
Я обманщица.
Себастьен всюду. В шуме дождя. Во вкусе вина. Я закрываю глаза, и он там, ждет, когда я вернусь. Я умоляю судьбу о шансе хотя бы мельком увидеть его еще раз, теряюсь в агонии, но продолжаю держаться за эту боль. Это все, что осталось у меня от Себастьена, а я скорей соглашусь до конца своих дней жить в аду, чем отпущу его. Память о нем — это единственное, что поддерживает меня, дает силы брести по пути пустого существования, в которое превратилась жизнь без него.
Я опираюсь о каменную балюстраду, еще сохранившую солнечное тепло. Поднимаю глаза и пытаюсь полюбоваться темным покрывалом неба, по которому разбросаны сотни сверкающих звезд. Мне вспоминается другой поздний вечер, когда гипнотизирующий мужчина пригласил меня потанцевать. В том вечном мгновении жизнь была полна красоты и волшебства.
Я хмыкаю, хотя готова заплакать. Подношу руку к груди и почти ожидаю найти там зияющую дыру. Покинув Себастьена, я собственноручно вырвала у себя сердце, и теперь там ничего нет. Ничего. Порой правильные поступки ломают тебя сильнее плохих.
— Джиджи, знаешь, почему люди лгут?
— Это проще, чем посмотреть в лицо правде?
Я кусаю губу. Мое горло заперто камнем.
— Потому что иногда правда ранит сильнее, чем ложь.
Она дотрагивается до моей руки.
— Вэл…
— Вот ты где, моя дорогая, — слышу я голос мужа, а потом чувствую вокруг талии тепло его рук. Он мягко прикладывается к моей шее губами. — Я тебя потерял.
Кое-как взяв себя в руки, я изображаю улыбку.
— Привет… Я была здесь, болтала с Джиджи.
Несколько напряженных секунд он изучает меня, словно знает, что я нагло вру, потом обращается к ней:
— Джиджи, как поживаешь? Давненько не виделись.
— Уильям. — В ее взгляде открытая неприязнь. Она — одна из тех немногих людей, которых не ослепляет идеальная внешность Уильяма.
— Я украду у тебя свою жену на минутку? — Он улыбается ей, затем сосредотачивается на мне. — Хочу тебя кое с кем познакомить. — Берет меня за руку и начинает вести в сторону бара. — Джиджи. Как всегда было приятно увидеться.
— Созвонимся как-нибудь, ладно? — бросаю я в воздух слова, прежде чем последовать за Уильямом.
— Конечно. У тебя есть мой номер.
Я оглядываюсь через плечо и вижу, как она с морщинкой, залегшей между бровями, поднимает руку и машет, прощаясь со мной.