— Дорогая, все хорошо? — Уильям возвращает мое внимание на себя. Он так близко, что я ощущаю жар его тела. — Ты словно чем-то расстроена.
— Просто слегка нездоровится из-за погоды.
Уильям, остановившись на середине шага, поворачивается ко мне. Накрывает мою щеку ладонью и большим пальцем потирает скулу.
— Хочешь, уедем домой?
В его тоне столько неподдельной заботы, что я, не обдумывая свои действия, поворачиваюсь к его ладони и целую ее. Вот, почему я осталась.
— Нет, не надо. Сейчас все пройдет.
— Моя сильная Вэл. — Он улыбается своей самой неотразимой улыбкой. — Идем. Здесь мои друзья, с которыми я хочу тебя познакомить.
Мы присоединяемся к небольшой группе людей. Некоторых я узнаю́, а остальным Уильям меня представляет. Он шутит. Рассказывает анекдоты. Что бы ни исходило из его уст, все взгляды направлены на него. Люди едят у него с ладони. У женщин он вызывает любовь, а у мужчин тайную ненависть и желание быть такими, как он.
Я скольжу взглядом по аристократическим очертаниям его носа, по изгибу чувственных губ, рубленой челюсти и скульптурно вылепленному подбородку. Он завораживает. Он больше, чем жизнь. Он запускает в свои светлые волосы пальцы, и на секунду меня берут в плен воспоминания о том, как ветер трепал их в тот день, когда мы поехали к его бабушке. Мне бы радоваться. Ликовать, что он мой. Но пока я смотрю, как мой муж напыщенно смеется над чей-то шуткой, мне приходится повторять себе… напоминать, что я хочу именно это.
Я повторяю эти слова и буду повторять снова и снова, пока они не впитаются в мою чертову кожу.
Может, тогда я наконец в них поверю.
Глава 26. Себастьен
Бар при гостинице пуст. Здесь только барменша и я. Протирая тряпочкой стойку, она спрашивает, не принести ли мне еще пива, и я поднимаю полупустую бутылку.
— У меня все нормально.
Но так ли это? Черт, я больше не знаю.
Я расколот надвое. На агонию и на гнев. Сначала я мучительно тосковал по Валентине, теперь же проклинаю ее за то, что ушла, и хочу стереть ее отовсюду. Из сердца, из головы. Я говорю себе, что забуду ее, но эти слова — пустой звук. Память о ней — мой спаситель и мой палач.
Мой ад и мой рай.
Я фокусирую взгляд на бутылке в руке, потом поднимаю ее ко рту и отпиваю. До Валентины моя жизнь была бесцельной, но сносной. Терпимой. Однако теперь… Мое тело здесь. Оно выглядит целым. Но внутри — пустота. Уйдя, она забрала с собой все.
Воздух из легких…
Биение сердца…
Там, где раньше был смех, теперь тишина. Где ослепительно сияла надежда, стало темно. Она показала мне, насколько прекрасной может быть жизнь, но, черт побери, не научила, как жить, как дышать без нее. И потому я приветствую онемение и жду, когда черная бездна поглотит меня целиком. В конце концов, однажды я там уже побывал.
Когда пиво в бутылке заканчивается, я прошу барменшу принести мне еще. Я пью, чтобы забыть, но чем сильнее пьянею, тем яснее вспоминаю ее. Тем острее становится боль.
О Валентина… Ну почему и ты, черт побери, ушла от меня?
Когда барменша ставит передо мной новую бутылку и забирает пустую, я поднимаю глаза. Она брюнетка с дружелюбной улыбкой. Симпатичная.
— Merci.
— De rien. — Когда наши взгляды встречаются, она говорит: — Заходит в бар посетитель и, показав бармену на мертвецки пьяного человека, просит: «Мне, пожалуйста, то же самое...».
— Смешно, — говорю я без тени улыбки.
Она пожимает плечом.
— Хотела развеселить вас, но, похоже, не удалось.
— С чего у вас возникло такое желание?
— Вы уже битый час сверлите хмурым взглядом бутылки в руках. Одну за другой. Неудивительно, что люди боятся сюда заходить, — снова шутит она.
— Я здесь уже час? — отзываюсь бесстрастно, замечая впервые, что по ее руке вьется татуировка — цветок орхидеи. Изображение вскрывает меня, точно нож.
— Даже дольше. — Она хмурит лоб. — У вас все хорошо?
Я изображаю улыбку, хотя все мое существо воет от боли.
— Все прекрасно.
— Ну ладно. — В ее взгляде сомнение. — Позовите меня, если захотите что-то еще.
В бар заходит еще один посетитель. Когда он садится в дальнем конце помещения, барменша уходит принять заказ, и внезапно я ощущаю настойчивое желание поговорить с ней. Может, это заставит насмешливый призрак Валентины умолкнуть и даст короткую передышку от того ада, в котором я продолжаю тонуть.
Вернувшись, барменша вежливо улыбается мне, затем вновь принимается методично полировать бокалы.
— Можно задать вам вопрос? — спрашиваю я. Чтобы как-то занять руки, я ковыряю ногтем бутылочную этикетку.
— Да, конечно.
Я упираюсь взглядом в стену разноцветных бутылок у нее за спиной и начинаю шаг за шагом вспоминать события того дня, выискивая момент, когда все полетело к чертям.
Я расстался с Валентиной возле ее квартиры, положив к ее ногам свое сердце и душу. Ей надо было идти на работу, а мне — отвезти кое-какие картины. Вечером мы планировали встретиться. На обратном пути из галереи мне позвонила Софи. Ее няня в последний момент сообщила, что не сможет приехать, и ей было нужно, чтобы я ее выручил и присмотрел за детьми, поскольку она собиралась к врачу. Я согласился. Я и помыслить не мог, что, вернувшись домой, уже не найду Валентину.
Я пошел искать ее. Пять минут стучал в дверь, потом сдался, сел у порога и стал ждать. Я верил, что она скоро придет. Может, она задерживалась на работе. Софи обмолвилась, что видела ее утром, и у нее была масса дел. Но прошел час, потом два, и дурное предчувствие вонзило в меня свои зубы. Я приказал себе успокоиться. Не волноваться. У ее отсутствия должно было быть объяснение. Чтобы не доводить себя до безумия, я решил вернуться к себе и дождаться утра. Я спущусь вниз, и она будет там. И все опять станет нормально.
Но спустившись наутро вниз, я нашел там не Валентину, а риэлтора с командой уборщиков, уничтожавших ее следы. Прикрывшись добрососедской заботой, я спросил, что произошло с Валентиной. И риэлтор сказал, что квартира снова сдается. Что женщина, жившая здесь, уехала в Штаты без планов вернуться назад.
Меня прошибло холодным потом. Она уехала от меня. Без объяснений. Даже не попрощавшись.
И я, как последний жалкий ублюдок, стал ждать, когда она вернется ко мне. Часы превращались в дни, дни превращались в недели. В итоге я сдался. Ударился в пьянство, приводил в свою постель женщин — разных, случайных, — трахая их, чтобы забыть.
Я горько смеюсь. Я так старался ничего не испортить, не торопил Валентину. Черт, я даже не трахнул ее.
И все равно потерял.
Какая ирония.
Прежде окрыляющая любовь к ней стала моей тюрьмой. Спираль вниз приносит лишь кратковременное облегчение. Но по ночам, окруженный запахом секса, с кислым вкусом пива на языке, я больше не могу дурачить себя. Ничего не работает. Ничего не спасает. Я все равно чувствую боль. Острую, беспощадную боль.
Когда Поппи и наш нерожденный ребенок погибли, я не верил, что смогу без них жить. Меня лишали рассудка скорбь, отрицание, гнев. Я осознанно совершал рискованные поступки, думая, что если Поппи не может быть рядом, то я сам приду к ней. Как-то раз я решил, что с меня хватит, и сел, держа в руке нож. Я устал. Я больше не мог терпеть эту проклятую боль. Я все чаще задумывался о том, как это будет просто — положить своей жалкой, никчемной жизни конец. Но ощутив острый укол ножа, я осознал, что не смогу этого сделать. Поппи хотела бы, чтобы я боролся за жизнь. Чтобы я был тем мужчиной, которого она полюбила.
В ту же самую ночь я обратился за помощью.
Не всем выпадает удача получить второй шанс, но я его получил. Небеса послали мне Валентину.
По крайней мере, я так считал.
И как бы глубоко я ни погружался в разврат, я все равно не могу ее отпустить.
Время от времени — вот как сейчас — я проигрываю в голове всю цепочку событий. Пытаюсь найти признаки ее лжи. Какие-то знаки, указывающие на то, что пережитое нами было самообманом. Если б я что-то нашел, было бы просто возненавидеть, забыть ее. Но сердце твердит мне, что наше чувство было реальным. Что ее вынудила уехать какая-то значительная причина.
— Так что у вас за вопрос? — вытягивая меня из задумчивости, произносит барменша.
Я часто моргаю, уставившись на нее, и тогда она открывает бутылку, наливает шот виски и вручает стаканчик жидкой храбрости мне.
— За счет заведения. Выпейте, а потом говорите.
— Ваше здоровье. — Я залпом выпиваю, наслаждаясь тем, как алкоголь обжигает мне горло. — Спасибо. — Я невесело усмехаюсь.
Она пожимает острым плечом.
— Поработаешь здесь — волей-неволей научишься парочке трюков. Кто она?
— Что, до такой степени очевидно?
Барменша смеется.
— Нет. Брякнула наугад.
Двигая пустой стаканчик между ладоней и избегая смотреть ей в глаза, я пытаюсь решить, что и как ей рассказать. А потом — уж не знаю, благодаря виски или успокаивающему присутствию этой женщины, — неожиданно раскрываюсь и выкладываю всю свою хренотень. Я рассказываю о Валентине, о проведенном с ней времени, о последнем утре, когда видел ее, о том, как вернулся домой и узнал, что она улетела.
— Вот такая история. — Я сжимаю в кулаках свои волосы. — Я просто не понимаю, почему она уехала, совсем ничего не сказав.
— Вы ее любите?
Я киваю.
— Безнадежно. — Даже если Уильям будет любить ее до конца своих дней, все его чувства будут лишь малой долей того, что я чувствую к ней за один-единственный удар своего никчемного сердца.
— Мне кажется, она не могла уйти без причины. — Барменша забирает стоящую передо мной пустую бутылку. Я замечаю, что она впервые не спрашивает, принести ли еще. — Назовите меня сумасшедшей, но у ее истории должна быть скрытая часть. Когда ты влюбляешься, то не уходишь без единого слова. Неважно, есть у тебя муж или нет. И судя по тому, что вы рассказали, я не думаю, что это решение далось ей легко. Должна быть причина, по которой она ушла именно так. И будь я на вашем месте, я бы захотела узнать эту причину и выяснить все до конца.
— Но вдруг она… — Сотрясаемый бурей эмоций, я делаю вдох. — Я дико боюсь того, что найду.
— Нельзя жить всю жизнь в страхе. — Она кладет на мою руку ладонь, прикосновение помогает мне… ободряет. — Лучше представьте, что вы можете потерять.
Ее слова кружатся вокруг меня, мало-помалу сокрушая те стены, которые я воздвиг после исчезновения Валентины. Она права. Позволив страху управлять всеми своими решениями, я отдал ему достаточную часть своей жизни. И с меня хватит.
Довольно.
Если есть шанс, что мое чувство к Валентине взаимно, я должен бороться.
А если…
Нет. Я не допущу, чтобы сомнения преследовали меня.
Я смотрю на женщину перед собой и благодарю Господа Бога за то, что он послал мне ее. Он знал, что мне нужно.
Я достаю купюру — достаточно крупную, чтобы покрыть счет и осталось на чай. Барменша улыбается, довольно поблескивая глазами.
— Уже достаточно выпили?
— Думаю, да. — Мой рот впервые за очень долгое время дергается в настоящей улыбке. — Спасибо за все.
— Без проблем.
Я встаю, задвигаю табурет и иду к выходу. На пороге я слышу за спиной ее голос:
— Что вы будете делать?
Я оглядываюсь.
— Выберу жизнь.
Город за дверями отеля пульсирует в такт бешеному биению моего сердца. Я достаю телефон и набираю Софи. Она отвечает после первого же гудка.
— Что такое, красавчик?
— Твоя подруга… Семья ее мужа из Гринвича, да?
— Ты о Шэрон? Она из Нью-Канаана, а ее муж из Техаса. Но сейчас они живут в Гринвиче, да. А почему ты спрашиваешь?
— Слушай… можешь сделать мне одно одолжение?
— Разумеется. У тебя странный голос. Все хорошо?
Я смотрю на пролетающие мимо машины.
Я выбираю жизнь.
Я выбираю ее.
— Да. — Я делаю паузу. — Думаю, скоро будет.
Глава 27. Валентина
— Доброе утро, Вэл.
Пока я достаю из шкафчика сковороду, появляется Юэн, наш повар. Раньше он работал в итальянском ресторане в Порт-Честере, куда мы любили ходить, но потом Уильям сделал ему предложение, от которого он не смог отказаться, и теперь, вот уже года три, он кормит нас.
— Доброе утро, Юэн, — бодро говорю я, ставя сковороду на плиту. — Сегодня я сама сделаю завтрак. — Я открываю еще один шкафчик и теперь достаю миску.
Он становится рядом со мной и складывает руки на груди. Юэн напоминает мне молодого Джорджа Клуни времен «Скорой помощи». В отличие от миссис Крофт, которая никогда не испытывала ко мне особой симпатии, он стал моим другом. Одним из немногих моих настоящих друзей.
— Мне стоит беспокоиться за свое место? — шутит он, в темных глазах поблескивает веселье.
Я смеюсь.
— Нисколько. Просто мне захотелось что-нибудь приготовить.
Он открывает стеклянную емкость с мукой и передает ее мне.
— Блины?
— Спасибо, и — да.
— Не за что. — Он следит за каждым моим движением, смотрит, как я набираю муку и высыпаю ее в миску. — Семейный рецепт?
— Да, тетин. Она работала официанткой в кафе. — Я усмехаюсь, вспоминая тот день, когда она вернулась с работы домой и с победной улыбкой похвалилась мне тем, что наконец-таки уговорила Джонни, повара и владельца кафе, поделиться своим знаменитым семейным рецептом. — Она получила рецепт от владельца, которому он достался от бабушки, а той от своей и так далее. Хотите попробовать?
Он потирает шею.
— Не знаю. Все-таки, я должен был сам приготовить вам завтрак.
Я бросаю на него строгий взгляд.
— Юэн, попробуйте чертов блин.
Юэн хмыкает.
— Слушаюсь, босс.
Я ставлю напротив него тарелку с блинами. Глядя, как он берется за вилку и нож, я ощущаю и радостное волнение, и нервозность. Вдруг блины ему не понравятся? Но Юэн, положив в рот первый кусочек, ахая и охая, закрывает глаза.
— Черт. — Он откусывает еще. — Просто фантастика.
— Вкусно, да? — Я опираюсь бедром на стойку и, очень гордая собой, смотрю, как он ест. Беру свою чашку и пью, наслаждаясь вкусом колумбийского кофе. — Скажите, а вы всегда знали, что хотите стать шефом?
Дожевав блин, Юэн вытирает салфеткой рот и переключает внимание на меня.
— Нет, — хмыкает он. — Я учился на стоматолога, но провалил экзамены. Слишком много пил и развлекался на вечеринках. Наверное, у меня просто не лежала к этому делу душа. Родители, мягко говоря, не обрадовались. Они выставили меня и перестали оплачивать мои счета. Сказали, что мне пора получить дозу реальности. Какое-то время мне было по-настоящему туго.
— Потому что у вас не было денег?
— И еще потому, что я понятия не имел, чем хочу заниматься. В то время я жил у Лары. Каждое утро я просыпался и смотрел, как она собирается в интернатуру — всегда торопливо, потому что ей не терпелось скорее попасть на работу. А я оставался просто сидеть, играть в видеоигры и ждать, когда моя девушка вернется домой. Ждать, когда же начнется жизнь.
— Ждать, когда же начнется жизнь… хорошо сказано.
— Я чувствовал себя бесполезным, понимаете?
Он даже не представляет, насколько.
— Думаю, да.
— Правда?
Я слышу в его голосе удивление и, не желая вдаваться в подробности, просто киваю.
— И что же вы сделали? — тихо спрашиваю, цепляясь за его следующие слова, словно в них будет содержаться ответ на мои собственные вопросы.
— Ну, я любил готовить, только до тех пор никогда не рассматривал это как возможность построить карьеру. Считал простым хобби. Но однажды Лара предложила мне поговорить с ее дядей, который держал в Квинсе кафе. Спросить, может, он даст мне работу. Я съездил к нему, ну а дальше вы знаете. — Он встает, чтобы поставить тарелку в раковину. — Кулинария не просто работа. Это моя страсть. А что насчет вас?