- Хорошо, - дрожащим голосом сказала я и повернулась. Мне потребовалось применить
недюжинное усилие воли, чтобы опуститься на стол.
Статистика по изнасилованиям на Октиании удручала – я сама писала об этом заметки не раз и не
два. Про насилие над женщинами в Темном Доме я тоже знала. Периодически такое случалось и с
журналистками, которые заигрывались во флирт с влиятельными персонами, а потом отказывали.
Разумеется, после этого девушка сразу вылетала из «пула» и становилась безработной. Дела никто
не возбуждал – не с нашим уровнем коррупции и всеобщего безразличия. Не в этой жизни. Не на
этой планете. Но я никогда не представляла себя на месте жертвы, не думала, что такое может
случиться со мной. Просто не верила – и все.
Пряжка ремня звякнула за моей спиной, и я невольно вздрогнула. Сейчас я услышу звук
открывающей молнии, и…
Но я услышала только один шаг. А сразу затем ягодицам стало холодно: он задрал юбку.
Зажмурившись, я даже перестала плакать. Сейчас будет больно. Он сорвет трусики, а я
совершенно не готова. Он может меня даже травмировать. Интересно, гинеколог примет меня
сегодня или придется ждать? И смогу ли я добраться до врача самостоятельно?
Горячая ладонь легла на спину и крепко прижала. Что…
Я не успела сообразить, какого черта он делает. Но он даже не коснулся моих трусиков. Вместо
этого я услышала свист, и в следующую секунду огненный поцелуй кожаного ремня впился в обе
ягодицы сразу.
- А-а-а!
Я заорала так, что сама едва не оглохла. От неожиданности, от шокирующе сильной боли, от
изумления. Его это нисколько не впечатлило. Сразу за первым ударом последовал второй. Третий.
Четвертый. А-а, как же это обжигает. Даже не представляла, что может быть так больно просто от
ударов ремня. Как будто палкой бьет, причем горячей. Я начала сопротивляться, и он прижал меня
сильнее левой рукой, удерживая без особого напряжения. Слезы снова полились градом, я
кричала и извивалась. Восемь ударов. Десять.
Ад. Он, казалось, вообще не сдерживал силу удара – лупил со всего размаха, тяжело дыша за
спиной.
- Сачч! Сааачч!
Он остановился на двенадцатом. Я без сил упала на стол, сотрясаясь от рыданий. Под моей щекой
кололись какие-то обрывки бумаги для записей, на пол упала ручка. Я кусала губы, пережидая
агонию на поверхности кожи – ощущения теперь были такими, словно мою задницу облили
бензином и подожгли.
Он поднял меня за шкирку, все еще плачущую, и едва ли не пинком вышвырнул из своего
кабинета.
- Вон из Темного дома. Раньше завтрашнего дня даже не думай объявляться, - велел ледяной
голос вслед, и дверь закрылась.
До вечера я мучилась от тянущей и пульсирующей боли, постоянно покрывая ягодицы
бесконечными слоями крема против ушибов и заживляющей мази – местами кожа была
травмирована до крови. Садист. Подонок. Упырь.
Ругая его, на чем свет стоит, я не могла в глубине души не признать: он обошелся со мной не
жестко. Он мог бы, например, заставить сделать ему минет – я бы согласилась. Он мог бы
потребовать чего угодно. Секс в любой позе. Анал. Любые извращения. Я бы согласилась. Не знаю, что бы со мной было потом, но я бы не возражала. Я трусиха. В тюрьме все равно было бы хуже, мы оба это знали. А порка была бы вишенкой на торте. Он мог бы использовать меня несколько
часов, как угодно. Ударить по лицу. Сломать мне что-нибудь. Выместить злость любым способом.
Но он не стал. Потому ли, что не хотел этого или по доброте души? Какой доброты можно ожидать
от этого человека? Это я вряд ли когда узнаю.
Проворочавшись ночь без сна, наутро я позвонила начальнику и взяла два отгула. Я могла себе это
позволить – два месяца работы без выходных за плечами.
- Но ты доделаешь материал? – тревожно спросил меня шеф.
Как???
В принципе, мой начальник хороший, понимающий. Как правило. Но в тот момент мне хотелось
послать его теми самыми словами, которые Сачч орал в трубку подчиненному. Я сдержалась. Мой
шеф не должен был узнать о происшедшем – может и уволить. Еще один с виду добрый человек, но попробуй только что-нибудь не сделать, как он говорит.
На следующее утро я проснулась с такой болью, словно меня били всю ночь, причем ногами.
Каждый шаг причинял боль, каждое движение. Прикосновение одежды к ногам. Сесть было
нереально. Мои ягодицы и бедра превратились в сплошной синяк. Но мне надо было идти на
работу, в Темный дом. Пресс-релиз о срочной встрече советников был разослан рано утром всем
журналистам – явка обязательна.
Эта приписка лучше, чем что-либо другое, свидетельствовала о полной бессмысленности и
«протокольности» мероприятия, но пропускать действительно нельзя. Два-три пропуска таких
мероприятий – и вот ты уже не работаешь в Темном доме, это знали все. Любишь эксклюзивы –
люби и всякую хрень писать.
Я доехала на автопилоте, но на подходе мое тело внезапно подвело – стало сильно потеть и
подозрительно трястись. А в голове взорвались сразу несколько возможных вариантов развития
событий, как кинопленка перед глазами. Вот я подхожу к пропускному пункту. «Ваш пропуск
аннулирован, уважаемая. Пройдемте с нами», - и на меня надевают наручники. Или я прохожу
через пропускной пункт, но сразу за ним снова спрашивают мое имя – и надевают наручники.
Или же я все же дойду до зала заседаний. И Сачч сам возьмет меня под локоть, отведет в сторону
и передаст полиции. Полиция, разумеется, уже будет наготове где-то там же, рядом.
Трясущимися руками я предъявила документы на пропускном пункте. Ничего. Дежурные улыбки и
меня пропустили внутрь. Третий этаж. Зал заседаний. Коллеги пьют чай – я не первая. Сачч
подпирает косяк двери, руки сложены на груди. Мягкая улыбка, почти нежная. Я не поверила
своим глазам. Он улыбался как обычно, словно немного флиртуя. Словно ничего, ровным счетом
ничего не происходило. Дернув головой, я отвела взгляд, и боль, которая все это время не
ощущалась от страха, вдруг вернулась, словно кто-то внутри меня повернул выключатель.
На глазах даже выступили слезы. Большинство коллег сидели в креслах, но мне даже помышлять
об этом не стоило. Взгляд Сачча прожигал затылок. Только ради того, чтобы не показать ему страха
и боли, я затолкала в себя кусок хлеба с сыром и запила половинкой чашки чая.
Когда журналистов попросили освободить зал, я пережила состояние, близкое к отчаянию. В
самом начале мне пришлось сесть, поскольку там сидели все. Я знала, что будет больно, поэтому
долго колебалась, в результате оказавшись в глубине зала, на самом неудобном месте. И теперь
мне предстояло пройти сквозь целый узкий ряд стульев, почти упирающихся в спинки стульев
другого ряда. Сделать это, когда у тебя ничего не болит, совсем не трудно. Другое дело, когда
каждая клеточка горит, воет и молит о пощаде.
С трудом поднявшись, я с тяжелым вздохом окинула взглядом полосу препятствий. Но тут
внезапно стул позади меня отъехал куда-то назад, словно обрел жизнь. Оглянувшись, я убедилась, что волшебства не случилось: передвинуться с места на место этому предмету мебели помогла
сильная мужская рука. Сачч стоял прямо за моей спиной.
- Выходи здесь, - еле слышно сказал он, и я поняла, что мне предлагается покинуть зал заседаний
через вспомогательный выход, расположенный в двух шагах. О боже. Все-таки я рано успокоилась.
Все-таки меня ждет полиция. Или…
Выйдя в коридор ни живой, ни мертвой, я испытала ничем не объяснимое, идиотское облегчение, когда не увидела полицейских. Как будто Саччу они нужны, чтобы устроить мне неприятности.
- Корра.
Я затравленно глянула на него:
- Да.
- Зайди, пожалуйста, ко мне. Всего на минуту.
До меня не сразу дошел смысл его слов – по правде, только когда мы вновь оказались в его
кабинете. Там я сразу отвела взгляд от стола и залилась краской до ушей. Но это все в тот момент
казалось совершенно неважным, поскольку я снова тряслась от страха. За сутки он, без сомнения, уже решил, что со мной делать. Без эмоций, как в тот раз. Что он хотел сказать мне за минуту? «Ты
арестована – прощай?»
- Прости меня, - негромко сказал Сачч.
- Что?
Я отреагировала мгновенно, машинально, но до сознания его слова дошли опять не сразу.
- Прости меня, - повторил он терпеливо, на этот раз глядя в глаза. Выражение моего лица, должно
быть, отражало глубокое сомнение в исправности моего слуха, поэтому Сачч неожиданно
придвинулся ближе и для верности обхватил ладонями мои плечи, повторив свою просьбу в
третий раз.
- Хорошо, - ошеломленно пробормотала я, растерянно моргая.
Его лицо нахмурилось, между широкими темными бровями обозначилась глубокая складка:
- Что бы ты ни думала, я никогда прежде не поднимал руку на женщину. И не собирался начинать.
- В это трудно поверить, Сачч, - хриплым голосом усомнилась я, не веря в собственную храбрость.
Еще минуту назад мое сердцебиение зашкаливало от мысли оказаться в тюрьме, и вот я уже
спорю с ним. Характер вздорный. Всегда такой был: не вижу краев, не понимаю опасности, пока
не становится слишком поздно.
Но он, на мое удивление, совсем не рассердился.
- Корра, позволь мне отвезти тебя к врачу, - сказал Сачч таким мягким тоном, словно разговаривал
со своей бабушкой, причем эта бабушка была очень вспыльчива и ранима.
Не знаю, как он уговорил меня. Я никогда прежде не обращалась за медицинской помощью из-за
синяков, но после профессионального ухода мне стало намного легче. Мои синяки обработали в
больнице какой-то супер обезболивающей мазью, которая, к моему изумлению, сняла почти все
неприятные ощущения – так что на обратном пути я даже задремала в машине Сачча, уже не
чувствуя боли от соприкосновения задницы с сидением.
Когда он нежно тронул меня за плечо, разбудив у моего дома, пришлось собрать всю волю в
кулак, чтобы не смотреть на него коровьими глазами. Тот момент принес мне жестокое
разочарование в самой себе. Никогда бы не подумала, что способна испытывать нежные чувства к
мужчине, который меня избил. Кажется, я с каждой минутой все меньше себя уважала, едва не
впадая в отчаяние: что я за человек такой? Получается, я никогда не знала сама себя.
Пару недель спустя все мои синяки и царапины зажили. Но не израненная гордость. С каждым
днем, напротив, становилось все хуже. Я плакала и злилась на себя. И на Сачча. На мероприятиях, на работе он улыбался мне так, как будто ничего не было – не только унизительной порки, но и его
извинений, и нежности, и того, как он отвез меня в больницу, а потом домой. Он словно
мгновенно забыл обо всем, выбросил из головы. А я никак не могла перестать думать об этом. По
правде, я думала только об этом, хотя на работе начинались проблемы.
Мой начальник зверел с каждым днем, понимая не хуже меня, что материал века вот-вот
сорвется. Но в Темном Доме, похоже, происходило что-то непредвиденное – делегация с Горры
все не прибывала и подписание соглашения, таким образом, откладывалось. А у меня даже не
было сил узнать об этом побольше. Не то, чтобы я не работала – я разговаривала со всеми
доступными мне источниками, как и другие журналисты, мои конкуренты. Копали все. Но никто не
мог получить окончательного подтверждения. Требовалось придумать нечто нестандартное, вот
только моя голова отказывалась работать наотрез.
Мозги не варили настолько, что я даже не поняла сразу, от кого пришло то письмо на почту.
Неизвестный адрес, сомнительное вложение. Повинуясь какому-то порыву, я открыла. И мое
сердце на миг остановилось. Во вложении находилась заверенная электронным способом копия
договора о намерениях между Октианией и Горрой.
Время замерло, пока я читала документ, а потом второй раз, третий… когда оно пошло снова, в
моих ушах звенело. Руки дрожали. Щеки залились краской. Все тело зачесалось.
Вот оно. Железобетонное подтверждение того, что завтра, в середине дня, на Октианию прибудет
делегация горианцев. И они подпишут с нами договор о начале политических отношений. А потом
на Горру отправится наш посол. Событие века, значение которого просто невозможно
переоценить. Но откуда..? Со следующим ударом сердца до меня дошло, кто мог прислать
документ. Конечно, не Первый Советник, и никто из его помощников не посмел бы, да и не зачем
им было. Только один человек. Но для чего?
«Я буду что-то должна?» - уточнила я наугад, отправив сообщение на внутренний номер Сачча в
Темном доме. Этот номер не был ни для кого секретом, хотя его крайне редко набирали, по
крайней мере, те люди, которых я знала. Мало кто из наших решился бы побеспокоить этого
человека без веской причины – именно поэтому Сачч беззаботно раздавал свой номер абсолютно
всем.
«Не говори чепухи», - ответил он через минуту на мой вопрос. И я против воли улыбнулась.
Заметка давно была подготовлена, дрожащими руками я снова открыла файл, добавила
формулировки из документа, несколько раз проверила весь текст. А затем выслала статью и
договор на почту своего начальника.
Единственным моим желанием после этого стало скрыться. Понятно, статья выйдет быстро, и
когда ее опубликуют, мне будут звонить все. Прежде всего – пресс-служба с воплями и огромным
желанием получить документ вместе с головой того, кто слил бумагу. Не то, чтобы я не могла
вынести их криков, напротив, много лет назад я научилась получать истинное наслаждение в
такие моменты. Просто именно сейчас почему-то не хотелось этого слышать.
Мои руки, словно действуя самостоятельно, выключили компьютер, затем - телефон, бросили его
в сумку, навели полный порядок на столе напоследок. Уже через пару минут я поднялась из-за
стола и вышла в коридор, чтобы опрометью броситься к выходу из здания. Моя работа окончена.
Окончена. Я буду не я, если не возьму после такого отпуск на пару недель. Вот сейчас приеду
домой и куплю билеты на море и…
- Далеко бежим? – поинтересовался Сачч таким беззаботным тоном, так невзначай, словно
встретил меня у выхода случайно, а не поджидал там в засаде.
Вздрогнув всем телом, я подняла голову и неловко улыбнулась:
- Домой. А что, нельзя?
Предполагалось, что это прозвучит игриво, но вышло слегка затравленно. Я же взрослая девочка и
знаю, что ничего, никогда, никому не дается просто так. Тем более – такого рода эксклюзивы. Что
бы он там не писал в сообщении.
- Можно, - пожал плечами Сачч, глядя в сторону. Но я не двинулась с места, опустив голову.
Правила игры мне давно известны.
- Корра.
Его теплые пальцы неожиданно интимным жестом коснулись моего лица, приподнимая
подбородок. Наши глаза встретились, но в его взгляде, против ожиданий, я не нашла никакой
угрозы.
- Я приглашаю тебя пообедать со мной. Но я не настаиваю, - ровным голосом сказал он.
Мое глупое сердце ускорило ритм, когда я расслышала нотки нежности и бесконечного терпения в
его голосе. Он действительно готов был отпустить меня или просто ловко притворялся? Я не смогу
это выяснить, потому что у меня не хватит сил ему отказать. Просто не хочу отказывать. Да, я все
еще влюблена. Да, я идиотка, и это не лечится.
По дороге Сачч стал необычно разговорчивым, мягким, спокойным голосом рассказывая забавные
истории, которые приключались с ним на тренировках, в командировках – ничего неприятного, ничего настораживающего. Я искренне смеялась, наслаждаясь его мягким чувством юмора. Он
уверенно, но осторожно вел автомобиль, не пытаясь произвести впечатления, хотя уж он-то мог.