Образовательные стандарты классифицируют преподаваемые языки по своей логике и в соответствии с ней определяют, каким образом язык должен преподаваться. В случае с гимназией № 17 это породило противоречивую ситуацию: существует традиция преподавания языка, учебники, ученики – но формальные требования стандарта не дают возможности продолжить обучение. Языки могут преподаваться как «родные» или «иностранные» (что в случае «национальных» языков не соответствует реальной ситуации, когда «родные» языки уже не являются языками бытового общения, но и не могут быть иностранными, так как бытуют в обществе и семьях в какой-то мере). В статусе «родного» язык может преподаваться с первого или со второго класса в количестве одного-двух часов в неделю с первого по четвертый класс, трех часов в неделю с пятого по шестой класс, двух часов с седьмого по девятый и один час в неделю с десятого по одиннадцатый класс. Если язык преподается в качестве «второго иностранного», то его можно преподавать в количестве двух часов в неделю с пятого по девятый класс и один или два часа в неделю в десятом и одиннадцатом классе (Методические 2011).
Также в наших разговорах указывали еще на один важный фактор управления преподаванием (иностранных) языков, а именно на введенный в 2009 году единый государственный экзамен. По мнению некоторых моих собеседников, этот экзамен совместно со стандартами преподавания языков ведут к тому, что количество учеников, изучающих финский в школе по программе углубленного изучения, уменьшается.
Вообще система и виновата. Появился экзамен ЕГЭ. ЕГЭ по финскому нет. Если нет ЕГЭ, нет смысла, с точки зрения родителей, отдавать ребенка в профильный финский класс, потому что нельзя сдать экзамен, соответственно, ни поступить в университет, ни продолжить обучение. Финский автоматически отодвинулся как второй язык. Сейчас его вообще не преподают как первый. В России, по-моему, если не ошибаюсь, есть четыре языка, по которым есть ЕГЭ: английский, немецкий, французский, испанский. Все остальные языки непрофильные. Ия думаю, что с этим связано, потому что в университет, значит, не идут студенты, не выпускаются преподаватели, и в школу не отдают, потому что знают, что… в университете маленький набор, факультет непрестижный (К. К.).
С введением ЕГЭ финский язык не преподается как первый иностранный, на него нельзя отвести учебные часы. Если так делается, то они отнимаются от других предметов. Преподавание финского возможно в статусе родного языка, и это делается в единственной финно-угорской школе Петрозаводска. В других школах преподаватели каким-то образом выходят из этой ситуации, отнимая учебные часы от других предметов, что, соответственно, родителями может восприниматься как урон учебному процессу.
Система среднего и высшего образования в России за последние двадцать лет претерпела большие изменения, связанные с присоединением России к глобальной экономике, а также рынку образовательных услуг, построенному на неолиберальной логике управления. (См. Piattojeva 2013; Eriksson 2013; Kaakkuriniemi 2013; Korteniemi 2013). Нелли Пяттоева (Piattojeva 2013) связывает введение ЕГЭ с реформой высшего образования. С введением ЕГЭ университеты утратили право принимать решение о приеме студентов, которое раньше базировалось на приемных экзаменах. Также формы и содержание общего образования унифицируются, соответственно, уменьшается власть регионов в принятии решений относительно образования. ЕГЭ – это неолиберальный high stakes test, который влияет на содержание учебных планов, представления о знании, а также на методы, используемые учителями. Таким образом посредством унифицированного экзамена цели государственной власти вписываются в институциональные структуры и в итоге направляют деятельность и решения тех, кто включен в институты. ЕГЭ перераспределяет власть в системе образования, формирует из школьника и его семьи «рациональных потребителей» «образовательного продукта». Одновременно усиливается контроль над всей системой школьного образования посредством регулярных аттестаций. ЕГЭ не только дает выпускникам школы возможность становиться студентами вузов без сдачи вступительных экзаменов, но и служит основой оценки школ, на основании которой выстраиваются рейтинги средних учебных заведений. Это увеличивает контроль школ со стороны государства, государство проникает в формы работы сотрудников и организаций, формирует субъектность сотрудников школ. Пяттоева (Там же) указывает также на то, что ЕГЭ ведет к уменьшению регионального компонента в обучении и ведет к унификации учебных планов по всей России. Будучи частью реформ последних лет, ЕГЭ действует как технология неолиберального управления, где от субъекта ожидается самостоятельность в принятии «свободных» «рациональных» решений, которые фактически ведут к уменьшению изучения национальных языков в Карелии.
В 2013 году также система высшего образования Карелии претерпела большие изменения. Карельский педагогический университет был объединен с Петрозаводским государственным университетом, положение многих факультетов и кафедр изменилось. Факультет прибалтийско-финской филологии и культуры пострадал больше всего: он перестал существовать. Приказом ректора университета от 20.12.2012 кафедры финского языка и литературы, карельского и вепсского языков введены в состав филологического факультета ПетрГУ. В настоящее время эти кафедры объединены, и на кафедре прибалтийско-финской филологии обучается менее 100 человек, что более чем в четыре раза меньше, чем на факультете в начале 1990-х. Набор на кафедру сейчас составляет 21 человек, и ей все труднее получить места на магистерском уровне (Факультет прибалтийско-финской филологии 2013; Петрозаводский 2013). Большие трудности кафедра испытывает с набором студентов, желающих изучать карельский и вепсский языки мало. Наибольшим спросом пользуется переводческая специализация с финским и английским языком.
Подобные изменения в интервью все так же объясняли «демографической ямой» и высказывали радость, что преподавание этих языков вообще удалось сохранить. В обсуждении этой ситуации также интервьюируемые сравнивали нынешнее положение с тем, что было 20 лет назад, когда для поступления на факультет требовалось знание изучаемых языков. Сейчас его не требуют, с набором и без этого большие проблемы. Ожидания «национального возрождения» перестроечного периода не осуществились, и в разговорах на эту тему проскальзывало разочарование.
Изменения, произошедшие в системе обучения национальным языкам на высшей ступени, необходимо рассматривать в общем контексте реформы высшей школы РФ, и прежде всего ее гуманитарного сектора. Так же, как и в общеобразовательной школе, эти реформы во многом мотивированы выходом России на международный рынок образовательных услуг, а также стандартизацией и интенсификацией образовательного продукта. По описанию Тапани Кааккуриниеми (Kaakkuriniemi 2013), реформа включает в себя аттестацию вузов, и признанные «неэффективными» так или иначе будут ликвидироваться или реструктурироваться. Это касается прежде всего небольших, региональных вузов и гуманитарного образования, где многие направления сливаются, выделяется меньше мест в магистерских программах и т. д. Изменение статуса факультета прибалтийско-финской филологии совпало с этой реформой: одновременно происходит реструктуризация преподаваемых дисциплин, и многие специальности, бывшие популярными в регионе, находятся сейчас под угрозой, как, например, кафедра истории скандинавских стран (Вести Карелии 2014). Все эти изменения являются частью неолиберальной реформы системы образования в России, и именно местные, локальные и региональные элементы страдают от нее больше всего.
Можно сказать, что региональные законы и программы, направленные на поддержку этничности, находятся в противоречивых отношениях с общероссийскими процессами унификации систем образования. Неолиберальные технологии управления образованием, направленные на его унификацию и приведение в соответствие с международными стандартами, ведут к ослабеванию позиций предметов, важных с региональной точки зрения, и «потребители» образовательных услуг, школьники и их родители ощущают, что эти предметы не престижны и не востребованы. Мои собеседники, работающие в системе образования, были разочарованы тем, что поддержка «национальных» языков, несмотря на все программы и постановления, не является первоочередной задачей. Такую же оценку высказывает и Евгений Клементьев (2011, 2011а), который характеризует поддержку национальных языков скорее как декларативную и общую, чем конкретную; многие формулировки официальных документов он оценивает как не имеющие смысла. Государственные стандартизированные экзамены и связанные с ними процессы подталкивают учеников выбирать для углубленного изучения предметы, которые не соответствуют интересам поддержки региональных культур.
Очевидно, что система образования, бывшая в позднесоветское и раннее постсоветское время (1990-е годы) важным элементом в «производстве этничности» как на ступени общеобразовательной, так и высшей школы, постепенно теряет такое свое значение. Если на сегодня существует мнение, что современные институты этничности не способны обеспечить занятость всем выпускникам вузов, то в будущем этих выпускников просто не будет для того, чтобы подпитывать институты этничности. Система образования в каком-то смысле заменила семью в воспроизводстве этничности. Можно сказать, что неолиберальное управление системой образования в Карелии ведет к постепенному сужению «поля этничности», и об этом ощущении говорили и интевьюируемые.
Пресса на финском языке между «старым» и «новым»
Летом и осенью 2013 года в Карелии активно обсуждалась судьба финскоязычного «толстого» журнала «Carelia»: говорилось о планах учредителей журнала (в их число входит правительство республики, Союз финнов Карелии «Инкери», Союз карельского народа и Союз вепсской культуры) значительно сократить частоту выпуска журнала. До этого журнал выходил десять раз в год, говорили, что в скором времени, когда решение будет принято, он может сократиться до формата альманаха с частотой выхода четыре раза в год. Два номера предполагалось выпускать на финском, один – на карельском и один на вепсском языке. Данные изменения объяснялись уменьшением читательской аудитории. В качестве аргументов за сохранение журнала высказывалось, что «Carelia» – это одно из старейших изданий республики и в какой-то мере ее символ. Продолжение издания «Carelia» в старом формате обосновывалось обширными связями с Финляндией, сохранением Карелии как национальной республики, а также необходимостью модернизации Карелии как части России.
О ситуации с журналом и вообще о положении прессы на финском языке я беседовала летом и осенью 2013 года с тогдашним заместителем главного редактора «Carelia» Армасом Машиным и Михаилом Незвицким, главным редактором газеты «Karjalan Sanomat». О журнале мы говорили также с сотрудником издательства «Периодика», которое выпускает газеты и литературу на национальных языках. Журнал и газета являются старейшими периодическими изданиями республики, в 2013 году «Carelia» отпраздновала свое 85-летие, a «Karjalan Sanomat» будет праздновать 100-летие в 2020 году. О положении журнала все говорили очень эмоционально, защищая как его сохранение, так и планируемое обновление. На мой взгляд, все аргументы «за» и «против» можно сгруппировать по оси «новое» («современное») – «старое» и таким образом проследить, как формируются эти категории, что воспринимается как «новое» или «старое».
Для Машина уже сам финский язык, литературный язык карельской национальной культуры, как, собственно, и советская политика в сфере создания национальности, является современным (modern), в противопоставление актуальному «многоязычию», которое ведет развитие Карелии как национальной территории вспять. Финскоязычная «Carelia», таким образом, представляет собой современное, модернизационное начало.
Я, при всем уважении, при всем уважении к нашим карельским коллегам, я не верю, что их язык сможет занять ту нишу, которую занимает финский язык. <…> я ни в коем случае не враг карельского языка, а наоборот человек, который хотел бы, чтобы карельское начало в Карелии было как можно более современным, как можно менее архаичным, как можно более адаптированным к условиям современного мира. И я вижу, что это начало связано именно с финским языком.
Армас Машин в качестве нового, «современного» говорил о требовании перехода печатных изданий в интернет и обосновывал несовместимость идеи «толстого» литературного журнала с формальными требованиями к текстам, размещаемым в интернете. В этом смысле журнал как печатное издание является «устаревшим».
Это очень важный момент, что в интернете – это всё совсем иначе, чем в бумажном контенте, как теперь принято говорить… Я встречался с шеф-редактором «Русского журнала», Морозов фамилия, по-моему, его. Очень… один из пионеров нашей интернет-журналистики российской. Он сказал правильные слова, что сейчас я ставлю задачу, что материал должен быть четыре – четыре с половиной тысячи знаков. А через два-три года будет две – две с половиной тысячи знаков и не больше. Это абсолютно правильно. Никто там… никто в интернете такое читать не сможет.
Машин последовательно защищал издание журнала в его нынешней, печатной форме. Журнал является каналом и средством поддержания финскости: важна именно его печатная форма и регулярность выхода, возможность передать его из рук в руки, собраться и обсудить напечатанное в нем. Журнал может способствовать созданию «старой» социальности в форме встреч, благодаря которым будет сохраняться и язык.
…у нас, у наших изданий, у нас иная цель. И когда мне довелось в конце прошлого года, в качестве представителя трудовых коллективов всех редакций издательства, быть на встрече с Александром Петровичем Худилайненом, где встречались главные редактора и руководство издательства, так вот на этой встрече говорилось в том числе о том, что наши издания, они особые. Очень важно, чтобы люди могли их взять в руки, потрогать, «обслюнить», взять с собой, ну, не знаю, на встречу каких-то пожилых людей в сельском клубе, за школьную парту, в студенческую аудиторию. То есть у нас… мы не можем перекочевать все в интернет. У нас очень большая просветительская образовательная функция, функция сохранения языка. <…> Поэтому, наверное, мы должны будем сохраняться и в бумажном виде.
Перемены в количестве издаваемых номеров журнала Машин объяснял прежде всего экономическими реалиями, которые затрагивают не только журнал, но и всю гуманитарную сферу. Политику государства диктуют экономические соображения, и в этом смысле «Carelia» – жертва «новой» экономической системы.
…есть такое слово – оптимизация. Этот процесс, он идет. В нем могут быть какие-то такие позиционные бои за сохранение позиций: torjuntataistelut, perääntymistaistelut [оборонительные бои, бои в отступлении ОДМ], если говорить военным языком. Но, на самом деле, такой страдательный процесс, он идет. Он, конечно, затронет у нас не только прибалтийско-финские языки и культуру. Он затрагивает культуру в широком смысле слова. У государства недостаточно при этой экологической системе средств и, видимо, воли и желания для того, чтобы сохранять такой высокий уровень образования, в том числе вузовского образования и академической науки, той же литературы.
Ситуацию с журналом мы обсуждали также с сотрудницей издательства «Периодика». Она говорила о том, что финскоязычные издания составляют большинство издаваемой ими продукции, и распространение их происходит частично благодаря спонсорству государства: например, на детский журнал «Kipina» стремятся подписать всех школьников, изучающих финский язык. Если «Carelia» перейдет в формат альманаха, ее будет значительно труднее распространять, например, в Финляндии, куда уходит большая часть его тиража. С другой стороны, она оправдывала грядущие перемены: функция журнала как инструмента сохранения финскости в республике устарела, и надо ориентироваться на другую аудиторию.
…сохранение чего бы то ни было, может быть, и всей другой прочей финскости просто как вот дань тому, что это было и всегда должно быть, к сожалению, в современном мире, ну, наверное, невозможно. То есть нам нужны какие-то новые формы понимания, что или мы доживаем до того, когда все финны <…> этнические кончатся. Не хотелось бы, да? Или мы ориентируемся на другую немножко уже аудиторию: вот на тех, которые изучают, которые пока, да, не достигли тех высот в языке настоящем литературном (Л. Т.).