Значит, что же… значит, те мысли, они оказались правдой? Но это же невероятно!
– Послушайка, Жоакин, – холодея, спросил Громов. – А не помнишь ли ты, какой сейчас год на дворе?
Мальчишка неожиданно рассмеялся:
– Чего ж не помнитьто? Это я про число не скажу – счет дням потерял, а год нынче обычный, тысяча семьсот пятый от Рождества Христова.
Глава 3
Осень 1705 г. Барселона
Обухом по голове!
Тысяча семьсот пятый год! И тогда все сходится, тогда все, что творится кругом, – логично, а вот он, Андрей Громов, здесь, в этом мире – чужой, чужой абсолютно. И мир для него – такой же чужой. Невероятно, но факт! Иначе как объяснить все? А вот только так и объяснить – провалом во времени. Господиии… Да как же так вышлото?
Корабль этот, «Красный Барон» – с него все началось. Действительно – проклятый, прав был литовецофициант… Или латыш. Ах, ну да – рижанин, впрочем, какое это теперь имеет значение? Черт побери! А как же Влада? Она что – тоже гдето здесь, в этой проклятой эпохе? Хм… Жоакин Перепелка ни о какой странной девушке не рассказывал. Так ведь Андрей его и не спрашивал, не думал даже, что все окажется так! А теперь и не спросишь: в просторных подвалах крепости на горе Монтжуик «сообщников» разделили, поместив порознь. И Громова с утра уже вытащили на допрос – и здешний следователь (или как он там официально именовался) отнюдь не выглядел простофилей, несмотря на огромных размеров парик и кафтан с серебряными пуговицами.
В противоположность своему оставшемуся в Калелье коллеге этот казался чрезвычайно худым и сутулым. Впалые желтые щеки – проблемы с печенью? – худые руки в перстнях, пронзительный взгляд темных, глубоко посаженных глаз – весьма недоброжелательных, умных. Впрочем, внешне сей господин был изысканно вежлив, настолько вежлив, что даже соизволил первым представиться на почти безукоризненном инглише:
– Мое имя – Рамон дель КортасариМендоза. Барон де Мендоза, если хотите, я здесь главный судья.
Вот как – сам судья, даже не следователь. Высокого полета птица. И что ему надобно?
– Хочу, достопочтимый сэр, коечто у вас уточнить… прежде чем отправить на виселицу… ххаха!
Судья внезапно засмеялся, желтые щеки его задрожали, противно и дрябло, словно потрепанная в любовных боях грудь старой шлюхи. Похоже, и этот оказался шутник, да все они тут…
– Итак, – барон взял со стола лист желтой бумаги. – Вы, сэр, обвиняетесь в деятельности, направленной на подрыв устоев государственной власти Испанского королевства и его законного правителя, доброго здравия Божьей милостью короля Филиппа, а именно – в шпионаже в пользу иностранных держав. Конкретно я имею в виду Англию, конечно. Вас послал сам командующий английской эскадрой граф Питерборо для организации мятежа в Барселоне.
– О как! – удивился допрашиваемый. – Я уже и мятежник!
Судья заглянул в бумагу:
– Три фрегата, шхуна и бриг. Кроме того – еще и большой линейный корабль – это суда, уже направленные на помощь мятежникам. Что вы так смотрите? Хотите сказать – это не ваши слова? И вы ничего не говорили о фрегатах, шхуне, бриге?
– Говорил, – хмыкнул Андрей. – Только не в этом контексте! Это модели, понимаете?
– Не беспокойтесь, дражайший сэр, я все прекрасно понимаю!
Барон улыбнулся со всей возможной язвительностью, вероятно, от столь мерзкой улыбки человека менее циничного, нежели Громов, мороз продрал бы по коже.
– Ваш юный сообщник, кстати, подтвердил эти слова.
– Жоакин! Что вы с ним сделали?
– Да пока ничего, – судья повел плечом. – Повесим мы вас вместе, завтра с рассветом, здесь же, на башне. Всем вашим английским друзьям будет хорошо видать! Хаха – с моря. Как вы сами прекрасно понимаете, вина ваша полностью подтверждается вашими же словами и в какихлибо иных доказательствах не нуждается. Поэтому мы и не тревожили палача.
Оглянувшись на висевшее в углу распятие, барон КортасариМендоза иронически прищурил глаза:
– Одно лишь хочется уточнить, друг мой. Вы, кажется, русский?
– Ну да.
– Рад, что и этого не скрываете. Так что, неужели, тсар Пеотр решил вмешаться в испанские дела? Ему войны со шведами мало?
– Да ничего он не решил, – отмахнулся узник.
Судья хлопнул в ладоши:
– Так я и думал! Вы просто наемник… увы… Будь вы английским дворянином, мы бы – из уважения – отрубили вам голову, а так придется просто повесить. Мне жаль.
– Мне тоже, – Громов лихорадочно соображал, что же делать, как выпутаться из столь щекотливой ситуации. – Я вижу, вы искренне прониклись ко мне благорасположением, достопочтимый сеньор Мендоза…
– Дада! – с улыбкой перебил барон. – Это несомненно так. Вы разумный человек, что сразу видно. Не запираетесь, не виляете, знаете, как некоторые. Ни к чему все это – только лишние страдания, о, наш палач большой мастак в своем деле…
– А если я откажусь от всех своих слов? – осторожно поинтересовался узник.
Судья развел руками:
– А к чему? Мы все равно вас повесим, только прежде отдадим под пытки. Оно вам надо?
– Нетнет, – взглянув в холодные глаза судьи, поспешно заверил молодой человек. – Так когда, вы говорили, состоится… ээ… экзекуция?
– Да завтра уже! Не беспокойтесь, друг мой, – ждать мы вас не заставим.
С видом радушного хозяина барон развел руками и, взяв со стола серебряный колокольчик, позвонил, вызывая стражу:
– Увести. Спокойной ночи, уважаемый сэр! Приятных сновидений.
Еще издевается, сволочь! Узник поднялся, звякнув цепями, и, ведомый дюжими стражниками, зашагал обратно в узилище. Похоже, все приближалось к концу – и очень быстро. Тоже еще, нашли английского шпиона! И, главное, както очень быстро, без всяких утомительных разбирательств, даже слушатьто особо не стали. Оп – и на виселицу! А меньше надо было болтать со всякими гадами! В следующий раз… хм… если он будет, эти ребята, похоже, слов на ветер не бросают, раз сказали – повесить, значит…
Захлопнулась позади тюремная дверь, и Громов тяжело опустился на пол. Снова гнилая солома, темница, запах мочи – господи, да когда же это все кончится? Молодой человек вдруг улыбнулся, хотя вовсе и не хотел – в его положении куда лучше бы было, чтоб все это не кончалось как можно дольше!
И вообщето, неплохо было бы сейчас подумать – а как отсюда выбраться? Цепи, решетки, засовы, стражники – где здесь самое слабое звено? Ясно и ребенку – стражники, человеческий фактор, постоянно обуреваемый завистью, алчностью, лиходейством и прочими не слишкомто почтенными страстями, коими, несомненно, нужно было воспользоваться… если б только имелось время. Хоть немного бы времени, а то ведь – «на рассвете повесим». На рассвете… не рановато ли? Что им, поспать не охота, что ли?
– Эй, англичанин! – ближайший сосед – дюжий мужик с огненнорыжею бородищей – заворочался у себя на соломе. – Слышишь, я тебе говорю. Понимаешь пофранцузки?
– Коечто, – насторожился молодой человек.
– Вот и я – коечто, – мужичага хмыкнул и негромко расхохотался. – Тебя тоже обещали завтра повесить?
– Угу. Прям на рассвете, – Громов быстро припомнил весь свой запас французских слов.
– Врут! – убежденно отозвался собеседник. – Не успеют они на рассвете, а вот к обеду – да, успеют.
– И что с того?
– А до обеда всякое может случиться. Меня Жауме зовут, Жауме Бальос, кузнец.
– Громов, Андрей… Андреас, – молодой человек протянул руку, сразу же почувствовав в ответ столь крепкую хватку, что едва не ойкнул от неожиданности. Вот уж сразу видно – кузнец!
– Что, нынче и кузнецов вешают?
– Нынче всех вешают. Проклятые кастильские собаки!
Ага, вот и тут пошла политика. Чувства каталонца, которому навязывали кастильскую власть и французского короля – внука Людовика Четырнадцатого – Филиппа Бурбона, можно было понять, только в данной конкретной ситуации им, наверное, не нужно было отводить столько места.
– Спрошу сразу, – подобрав нужные слова, Громов понизил голос.
Оно, конечно, и этот рыжебородый кузнец вполне мог оказаться подсадной уткой, как пресловутый недоброй памяти Жузеп, однако терятьто было нечего – все равно утром повесят… ну пусть не утром – днем.
– Можно ли отсюда бежать?
– Бежать?! – ахнул Жауме. – А ты хват, как я погляжу!
Эту фразу он произнес покаталонски, но Андрей понял, верней – догадался.
– Нет, парень, – стены здесь слишком крепки, а цепи… как кузнец скажу – хорошая работа!
– Ты веревки еще похвали, – Громов задумчиво пожевал соломинку. – Главноето не стены, а люди. Стражникито здесь кто?
– Кастильцы! Весь гарнизон из них. Подлые псы!
– Что, кастильцы не любят серебро?
– А у тебя оно есть?
– Нет, но ведь можно сказать, что есть… Гденибудь в надежном месте. Главное, найти, кого заинтересовать. Что, таковые не найдутся?
– Не успеем, – собеседник с сожалением покачал головой и, чуть помолчав, зашептал: – А дверь здесь вышибить можно, я вчера посмотрел – засовецто хлипкий. Только ночью надо – когда все уснут, я тут многим не доверяю.
– А мне? – вскинул глаза Андрей.
Кузнец расхохотался и хлопнул его по плечу:
– А мы с тобой два сапога – пара. И тебе, и мне завтра на виселицу – это все знают.
– Так значит ночью? – с вновь обретенной надеждою прошептал Громов.
– Ночью. А сейчас – тсс!
До ночи еще оставалось время подумать, поразмышлять, прокачать ситуацию, чем и занялся Громов после разговора с новым знакомцем – Жауме Бальосом, честным каталонским кузнецом… хотелось верить, что честным.
Итак, пока позволяло время, Андрей пытался припомнить хоть чтото из имевшихся ранее знаний, увы, по данному вопросу достаточно скудных. Тысяча семьсот пятый год – так называемая «война за Испанское наследство», битва за престол после безвременной кончины больного и бездетного испанского короля Карлоса Второго. Как водится – пара претендентов на освободившийся трон в лице Филиппа Бурбона и Карла Габсбурга. За Филиппом стоял Людовик Четырнадцатый, корольсолнце, стояла Франция, чрезмерное усиление которой за счет фактического присоединения Испании было невыгодно никому и в первую очередь – Англии, Голландии, Австрии, – они и образовали коалицию, и война велась с переменным успехом. Вот, в принципе, и все – да и кто из российских – и не только российских – историков сказал бы больше? Разве что университетские профессора, преподаватели с кафедр новой истории – но тех ведь раз, два и… А все остальные историки, даже остепененные, крайне специализированные вплоть до «Эволюция лошадиных подков в период ранних Каролингов» или, как у Громова, «Крестьянеотходники Тульской губернии». О войне за Испанское наследство, прямо России не касавшейся, у всех – крайне поверхностные знания, а то и вообще никаких. Даже кто такой лорд Питерборо, к стыду своему, Громов мог только догадываться, знал лишь то, что Англией к этому времени правила королева Анна, да смутно припоминал некоторых известнейших полководцев типа Евгения Савойского или Вальми.
Нет! Ну ведь угораздило же! И… как же там Влада? Она тоже здесь, в восемнадцатом веке, или все же девчонку миновала сия фантастическая участь? Вопросы, вопросы… Что в них толку сейчас? О другом пока надо думать. О другом… Выбраться для начала отсюда, а уж опосля – там видно будет.
– Эй, просыпайся, друг. Пора!
Тревожный шепот кузнеца Жауме Бальоса вовсе не разбудил Громова – молодой человек уже давно не спал, все ворочался, ждал, всматриваясь в темноту. Встав, сообщники на ощупь подобрались к двери и разом ударили в нее плечами – раздва! Не особенното и шумно получилось, лишь жалобно звякнул упавший на пол засов. Хлипенькие оказались запоры! Понятно, почему – видать, давненько здесь двери не вышибали.
– Идем!
Жауме уверенно зашагал по узкому коридору, как показалось Андрею – кудато в глубь тюрьмы, прочь от видневшихся невдалеке пляшущих желтооранжевых отблесков – похоже, там, за углом, ярко горели факелы.
С минуты на минуту Громов ожидал погони – тюремщики обязательно должны были спохватиться, явиться на шум, если, конечно, они его слышали, не спали. Тяжелое дыхание кузнеца слышалось впереди, шаги беглецов гулко отдавались под сводами, а погони чтото не было слышно – странно!
– Они дрыхнут все, – шепотом пояснил Жауме. – Ленивые кастильские свиньи. К тому же им давно не платили жалованья. На все – плевать.
Понятно! Андрей усмехнулся – раз жалованье не платят, так и в самом деле – зачем честно службу нести?
– Думаю, стражники и сами разбегутся, едва только увидят распахнутую дверь, – тихо засмеялся кузнец. – Такие уж это воины. Набрали невесть кого – заставили служить силой. Ну то нам на руку.
– Странно, что еще вся тюрьма не сбежала, – пошутил молодой человек.
Кузнец хмыкнул:
– Не сбегут – боятся. Страх – великая сила. Да и настоящих борцов в крепости нет – похватали бог знает кого: недоимщиков крестьян, цыган, бродячих акробатов. Да и они, может, бежали бы, кабы знали, что служба тут наперекосяк. Тем более – скоро тут всем не до нашего побега будет – уже третий день в море реют вымпелы английской эскадры! Скоро, скоро сядет на трон добрый король Карлос, а кастильские псы пусть убираются в свой поганый Мадрид!
В последних словах Жауме сквозила самая лютая ненависть, словно кастильцы были захватчиками – да ведь и были, лет с полсотни назад подавив народное восстание, известное как «война жнецов». Насколько помнил Громов, тогда Каталония на краткий миг стала свободной страною… на краткий – но незабываемый здесь для многих – миг.
– Сюда… Эй!
Задумавшись, Андрей едва не пропустил поворот – черный лаз, ведущий кудато наверх, на крепостные стены. Резко потянуло ночной свежестью, неожиданный порыв ветра растрепал волосы беглецов, выбравшихся на открытую галерею. В усыпанном желтыми звездами небе ярко сияла луна, и высокие зубчатые башни отбрасывали качающиеся призрачные тени. Путь неожиданно преградила решетка, на вид – весьма прочная…
– Пройдеом! – обернувшись, успокоил кузнец. – Эту решетку я ковал. И замок тоже я ставил.
Он протянул руку, чтото звякнуло, заскрипело, и решетка покорно сдвинулась в сторону.
– Проходи! – галантно предложил Жауме. – Увы, главные ворота охраняются гораздо лучше, чем узники, – из крепости мы не выйдем.
– Не выйдем? – Громов с удивлением посмотрел на своего сообщника. – Зачем же тогда было бежать?
– Укроемся в верхнем саду, на время, – шепотом пояснил кузнец. – Думаю, нам недолго придется ждать.
– Ждать? Чего?
– Увидишь. А сейчас – идем, и быстрее: скоро рассвет.
И в самом деле, на востоке, за цепью невысоких гор, уже сверкали алым зарницы, и первые солнечные лучи готовились озарить своим светом покрытые густыми кустами вершины.
Верхний сад занимал почти весь двор крепости, ту ее часть, что выходила к морю. Вдоль всей стены, уставившись жерлами в сторону гавани, грозно торчали пушки, в числе которых – огромные девяностошестифунтовые орудия, способные превратить в щепки любой вражеский корабль, рискнувший зайти в порт Барселоны. Кроме этих монстров, числом около дюжины, еще имелись стволы калибром поменьше – двадцатичетырех и даже двенадцатифунтовые, эти были установлены на деревянных лафетах с небольшими колесиками, принайтованные к стене прочными канатами, подобно тому, как делается на военных судах. При нужде все эти пушки можно было перекатить к противоположной стене и обстреливать город.
– Нам сюда, друг Андреас!
Сообщник кивнул на помост, маячивший за деревьями и украшенный какимито сюрреалистическими надстройками… мачтами, что ли? Да нет! Не мачты – то были виселицы, уготованные в том числе и для двоих беглецов… если б их, конечно, поймали.
«Черт! – запоздало подумал Андрей. – А ведь Перепелку сегодня повесят».
Он совсем забыл про мальчишку и сейчас ощутил некий укол совести, ведь Жоакин оказался здесь его, Громова, волею… ну и по своей собственной просьбе, конечно… но если б не Андрей, то…