— Себастиан?
— Садовник Эцио поставил для нас стол, дорогая. Я сейчас же распоряжусь, чтобы слуги принесли пирожных. Позавтракаем в саду, — голос звучит так правдоподобно, что на мгновение я начинаю верить в происходящее.
Как это было давно. В то время он верил в нашу любовь, а я верила ему. Знал ли он тогда, что превратит мою жизнь в руины?
— Ты сегодня прекрасна, — продолжает Себастиан, — подаренное мною колье тебе к лицу. Нас ожидает долгая и счастливая жизнь, моя графиня.
За спиной Себастиана белыми цветами распускается вишня. И все кустарники, и деревья вокруг, начинают цвести сообща. Даже птицы поют, несмотря на ночь.
Но мой разум начинает сопротивляться — он вытаскивает из хранилища воспоминаний снимок, на котором этот же самый стол изображен уже давно проржавевшим до дыр, и на фотографии нет ни единого стула, но в эту ночь реальность не имеет власти над происходящим, зато мой разум свою власть имеет.
— Черта с два! — набрасываюсь я на Себастиана от фальшивости его обещаний.
Себастиан меняется в лице:
— Что на тебя нашло, моя графиня?
— Проклятый сын мясника! Да что ты знаешь о том, как обращаться с женщиной?! Ты, грязный солдафон!
Себастиан вскакивает из-за стола:
— Знаешь ли, Трис, не перегибай палку!
— Какая же я была наивная, когда выходила за тебя! Через неделю после пирожен ты воткнешь кинжал в спину нашего счастья, и все твои обещания упадут прахом!
Себастиан убегает во тьму.
Я оступаюсь и падаю. Кашляю и печально всхлипываю. Бью кулаками о землю. И постепенно иллюзия рассеивается. Но перед тем как полностью исчезнуть одинокая фея приносит пергамент из темноты и кладет его на ржавый стол.
"Страница дневника".
Цветы на деревьях осыпаются пеплом, и краски сказочности меркнут.
Я поднимаюсь с земли и теперь вижу тот самый стол проржавевшим до дыр, вокруг больше нет фей, фиолетовой дымки, или светящихся в белом тумане тропинок. Лишь ночь и тьма окутывают все вокруг. Но вот что странно: на столе и в самом деле лежит страница дневника. Но лежит она тут давно.
Я с трудом отскребаю ее от металла.
* * *
" Запись 2. 3 сентября 1911г. Семьдесят морских миль от Рокса на юг.
Один богатый торговец по имени Фокс, нанял наш военный корабль для его сопровождения в опасных водах. Наш путь пролегал от острова Рокс до главного торгового порта в Варселоне. Наниматель был весьма влиятельным и имел серьезные связи, потому как за него хлопотал сам король, и контракт я получал из его рук.
Как-то раз в безветренную ночь, мы встретились с Фоксом в каюте и приятно побеседовали об искусстве в Медланде. Он рассказал мне, что прикупил целый полк статуй, и собирается выстроить их на аллее перед своим дворцом в Нью-Бэйкле.
Он предложил скоротать время за бутылочкой грога и перекинуться в карты, на что я с охотой согласился. Меня неплохо научили жульничать во время войны в Неопале, и я знал толк в карточной игре.
Все закончилось тем, что я выиграл набор дорогих рокоских сигар, бочку орлиянского вина, картину Де Мерелье, а также наградную саблю, после чего наши ставки продолжились.
Фокс не привык проигрывать и в погоне за реваншем он выставил на кон самое дорогое, что у него было — дюжину статуй из чистого мрамора.
Купчие на них, уже в скором времени лежали у меня на коленях, а я покуривал толстую сигару, закинув на стол сапоги.
Клянусь ветрами, что я не видел никогда в своей жизни более яростного человека, чем Фокс в тот момент. Уверен, не выиграй я у него саблю, то он непременно пустил бы ее в дело. К счастью все обошлось.
Наутро статуи уже украшали палубу моего галеона, а контракт на сопровождение судов был расторгнут. Вот так я и облапошил торговца. Он мог бы нажаловаться на меня королю, только к моей удаче оказался человеком порядочным — карточный долг уважал.
Думаю, статуи прекрасно украсят сад на моей усадьбе.
Адмирал Себастиан Вереск ".
* * *
Лунный свет падает на старый пергамент, засвечивая строки поблекших синих чернил. Я прикасаюсь к древнему сокровищу ушедших времен. Мне любопытно узнать подробности, той игры в карты, благодаря которой, сейчас, в моем саду стоят двенадцать прекрасных статуй, только запись не несет никакой ценной информации по поводу смерти наследника. Я бросаю листок на землю и иду за Себастианом в темноту.
Я иду как баньши из древних мифов, умирающая вместе со своим поместьем, все глубже и глубже погружаясь в ночь. Я уже слышу отдаленный писк подземных обитателей глубин. Этот писк нарастает. Они знают, что я на улице. Я ускоряю шаг. Я уже почти дошла до тропинки, ведущей к могиле Себастиана, как вдруг меня окликает мужской голос с южным акцентом, который кажется мне знакомым:
— Что за прекрасная госпожа гуляет по моему саду?
Я вижу садовника Эцио в черноте вишен в самом конце тропы ведущей к садовому домику.
— Госпожа Беладонна, позвольте мне угостить вас чаем? Я расскажу вам о новых сортах роз. Мой брат Бонифаций привез их как раз из командировки.
Я колеблюсь. Слишком уж темной кажется мне тропа. Я знаю, что вижу фантом давно ушедшего события, и я помню это предложение чая, и то, чем оно обернулось. Но я не помню деталей. Ноги сами идут по тропе.
И чем глубже я погружаюсь в вишневый сад, тем темнее становится ночь. Эцио исчезает, а его место занимает садовый домик.
Словно таращится он на меня своими впалыми окнами.
— Не ходи туда, Белатрис, — говорю я себе голосом куклы Анфисы, и только потом спохватываюсь, что я не в доме.
— Я должна, — отвечаю я.
Я вхожу под навес, переступая через заржавевшие садовые орудия, и прохожу внутрь под своды печального камня.
Огромными ртами заговаривают со мной стены:
— Госпожа Беладонна, я назову этот сорт в честь вас. И если позволите, я угощу вас чаем с высоких гор.
Я помню услужливого яркого красавца Эцио, который, даже, несмотря на свой зрелый возраст, мог покорить любую северянку. Черные тонкие усы, пылкие карие глаза, вьющиеся черные волосы. Себастиан ревновал к нему. Он ревновал меня ко всем.
Из стены раздается голос Себастиана:
— Что ты здесь делаешь с моей женой?! Я набью тебе морду, ты грязный садовник!
Теперь я слышу звуки борьбы.
Я помню, как добродушный до этого Эцио потерял над собой контроль. Как он схватил Себастиана под горло одной рукой и как едва не задушил. Я умоляла не убивать его в тот день. Только на этот раз умоляла ожившая стена моим собственным голосом.
— Лучше бы ты его тогда придушил, — сухо отвечаю я и покидаю домик.
В тот день Себастиан впервые сильно напился, а потом выпивка крепко вошла в его жизнь. Тогда я еще любила своего Себастиана, но мое женское сердце чувствовало, что это начало конца. После того случая, садовник Эцио навсегда ушел из поместья.
А следом пропал и дворецкий.
* * *
Я иду в черноту, я уже близка. В свете луны озаряется надгробный камень Себастиана. Наконец ты лежишь у моих ног, не в силах сбежать, отмахнуться или повысить голос. Я могу сказать тебе все что захочу, только не могу выдавить ни слова.
Лунный диск заслоняет туча, и мрак теперь всюду.
А где-то в доме шепчутся куклы, а в парадной стоит Человек, Который Всегда Стоит В Углу в ожидании приглашения, а со второго этажа кричит тень наследника, которая бьется от боли и сожаления, что не может ворваться в мир живых и вынуждена каждую ночь пребывать в предсмертной агонии.
Мрак удушает меня, я давлюсь им — чернота проникает мне в горло, я теряю равновесие и падаю на землю, на радость голодным червякам.
ГЛАВА 6 ПРОБУЖДЕНИЕ
Оглушительное дыхание доносится до моих ушей, это мое собственное дыхание, мое дыхание, которое идет из глубины бездонных колодцев легких... я не чувствую рук, я не чувствую горла от холода, горло в тисках, вместо стонов из груди вырывается хрип. Ослепительный свет ослепляет мои глаза, и только спустя минуту, из этого света вырисовываются очертания моих владений поместья.
Я сижу на могиле? Надгробный камень упирается мне в спину.
Я часть этого холодного утра. Я ледяная женщина? Я вижу отпечаток грязной ладони у себя на плече и ничего не помню.
Мои веки примерзли к глазам, я с трудом открываю их. Передо мной поднимается солнце — холодное, но ослепительно желтое. Уж лучше бы я замерзла насмерть, чем ожила в этой замерзшей приносящей боль оболочке.
Это промерзлое утро приносит первые снежинки больше похожие на крупу. Я поднимаюсь в надежде дойти до дома, словно ожившая статуя. Я пытаюсь размяться, а в ответ только хруст костей. Словно поднявшийся из могилы мертвец я направляюсь к дому, ощущая в ноге нарастающую боль. Я не могу позволить себе пролежать в доме несколько месяцев.
Потому что у меня их нет.
Что чувствует человек на пороге перехода, который превращается в прах, вместе с предметами окружения и воспоминаниями? Где взять отвагу, чтобы достойно встретить, ту, которую страшится каждый? Собрать чемоданы в последний путь. Я думаю, что уже достаточно устала от жизни, и уже нету сил на обиды, воспоминания, потому что история, доживающая свой век в моей памяти, только лишь пыль времен.
Старые картины в музеях Медланда с нарисованными королем и королевой, теперь походят на сцену из сказки. Кто из свидетелей тех дней, остается в живых? Я одна на всем белом свете еще помню хоть что-то от прошлых дней, когда гремели балы, и поэты читали стихи благородным дамам на аллеях садов, когда еще не было автомобилей и люди использовали лошадей, когда одежда была красивой, а не удобной в угоду дней, когда в ногах еще были силы, а в глазах не начинало темнеть...
* * *
В беспамятстве я добираюсь до кровати. Теперь я чувствую жар. Губами я жадно хватаю воздух, и боль во всем теле сводит меня с ума, глаза бесшумно рыдают, губы срываются в немой рыбий крик, пока я пытаюсь освободиться от грязного одеяния, и только спустя час мне удается сорвать с себя платье. Я остаюсь нагой, как младенец. Теперь весь дом видит меня такой и мне становится стыдно.
Из последних сил я гляжу на платье, чтобы увидеть отпечаток грязной ладони. И вдруг вспоминаю, как оступилась ночью и повалилась на могилу, и как рыхлая земля поглотила меня целиком, как обнимала меня могильная грязь.
Пальцы касаются отпечатка.
Я помню, как вылезла из могилы и как, кричала, надрывая горло, что Себастиан оставил меня одну, и сбежал как трус... что меня больше некому защитить. Как тяжелая распухшая рука опустилась на мое плечо в ту ночь.
Я вижу в окне фигуру.
"Себастиан?"
Но стоит сморгнуть, как призрак исчезает.
Я так устала... проваливаюсь в сон. Мне снится серая дымка. Она отделяет меня от реального мира, где люди: живут беззаботной жизнью, своими житейскими проблемами, дышат воздухом, ходят на рыбалку, работу, пикники, слышатся детские голоса и звонкий хохот влюбленных, крики мальчишек на школьном дворе, звуки грузовиков, везущих коробки по магазинам. Я все это слышу, но не могу пробиться сквозь дым, он обволакивает меня. Что-то бледное ходит среди пелены. Что-то меня поджидает.
Сон становится беспокойным.
Вот я выхожу на балкон второго этажа, а передо мной расстилается кровавое небо Гренвиля с которого светит розовая луна. На мое поместье надвигается гигантическая черная гора и чем ближе она надвигается, тем четче становятся ее очертания. Постойте-ка, это вовсе и не гора, а невероятных размеров катафалк гробовщика Кристофа. Он едет прямо на дом, желая раздавить его большими колесами, и я знаю, что в черном кузове этой машины-смерти лежит пустой гроб, и что этот гроб предназначен мне.
Я просыпаюсь.
Я открываю глаза и ощущаю в горле странное першение, мне кажется, что я чувствую какое-то шевеление и, открыв рот пошире, засовываю туда свои пальцы, чтобы нащупать, что мне мешает. Что-то липкое. Кажется, я ухватилась за мягкий кусочек плоти, мне бы только его подцепить, кажется, мне удалось ухватиться за него, вытаскиваю мерзость которая повергает меня в ужас — тонкий склизкий извивающийся червяк!
Мне дурно.
...
Меня рвет червями, жуками и гусеницами.
...
Я просто шокирована!
— Почему я должна уйти? Я хочу жить! Дышать воздухом! Гулять среди яблонь и кормить уток! Я не хочу в могилу! Я не хочу в могилу! Я не хочу в могилу! Нет! Нет!!! Не-е-ет!!! Я не сумасшедшая!!! Не сумасшедшая!!! Проклятые выродки, уберите от меня свои мертвые руки!!! Уберите руки!!! Мне больно! Уберите кинжа-а-а-а-а-а-ал!!!
Без сил я свисаю с кровати и вижу, как куча моих рвотных масс живым потоком гадов, расползается по полу и исчезает, будто и не было их.
Я остаюсь свисать с кровати немая и обессилившая. Я знаю, что куклы все видели. Прямо сейчас они обсуждают старую Трис.
— Жалкое зрелище, дорогуша, — "сочувствует" Пэтти.
Бэтти тоже не остается в стороне:
— Ты безумная старуха и тебе пора в могилу, твое место в земле.
— Нет... — пытаюсь ответить я через осипшее горло, из которого вырываются только свистки и шипение. — Я еще жива... Я живу...
— О Триси, не обманывай себя, — продолжает Бэтти.
К разговору присоединяется Анфиса:
— Ты можешь обмануть нас, Белатрис, но себя ты не проведешь, ты поступаешь несправедливо, отнимая у червей их заслуженный корм.
— Ах, как мне все надоело... Убирайтесь... Убирайтесь...
Теперь я вижу в окне инспектора из коммунальной службы. Он подглядывает за мной. Он видит, как я беспомощна на кровати и громко хохочет.
Мне стыдно.
— Разоблачили.
Теперь меня точно отправят в сумасшедший дом.
Лицо инспектора озаряет злорадная ухмылка, он довольно потирает руки и грозит мне пальцем, в очередной раз разражаясь хохотом, держась руками за толстый живот. Я хочу встать, чтобы обрушить на него свою трость.
Но я не могу встать с этой проклятой кровати.
* * *
Я провела в бреду целую вечность.
Несколько раз к дверям подходил мальчик Марк. Он стучался, но я принимала его стук, за происки дворецкого, и кричала, чтобы он убирался.
Мальчик испуганно убегал, оставляя продукты на пороге.
* * *
— Как думаете, девочки, наша графиня мертва?
— Она мертва как старая пробка. Вскоре начнется разложение, и тогда наша комната станет дурно пахнуть.
— Нужно закопать ее в землю... к червям, к червям...
Я поднимаюсь на кровати, словно оживший труп, с криком: "Я еще жива!"
А в ответ мне, кричит Тень.
ГЛАВА 7 АНГЕЛ В БЕЛОМ ХАЛАТЕ
Сегодня утром к моему окну прилипла газета.
На главной странице фотография одного джентльмена.
"ПРОПАЛ ДОКТОР ГРЕГОР ФАНГОРД", — говорит заголовок.
"Вот уже неделю продолжаются поиски знаменитого Орлиянского психиатра доктора Грегора Фангорда. По рассказам очевидцев доктор сел в пикап и уехал в неизвестном направлении. Больше Фаногорда никто не видел.
По показаниям соседей, в последнее время он страдал от галлюцинаций и был весьма встревожен. Горожане опасаются за его здоровье. Напомним, что доктор с детства боролся с психическим расстройством, с которым сражался на протяжении всей жизни. Именно расстройство повлияло на его становление врачом. Фангорд прославился благодаря своему детищу "валириуму" — препарату от галлюцинаций. За что доктор был награжден премией всемирного наследия докторов на конференции в Медланде. Если вы вдруг обнаружите доктора живым, просьба звонить по номеру телефона: 333-333-333".
— Ну вот же оно — не только я одна выжила из ума.
* * *
К полудню я услышала странный кашель у себя в платяном шкафу. Не успела я к нему подойти, чтобы узнать в чем дело, как двери сами собой открылись. Я отступила на несколько шагов назад и обомлела. Прямо из моего шкафа вышел тот самый доктор психиатр с железным чемоданчиком в руке.
— Добрый день, госпожа Беладонна. Я местное светило психиатрии — доктор Грегор Фангорд, к вашим услугам.