Он быстро сделал набросок на одной странице, потом на второй.
«Кажется, поймал, – с некоторой опаской подумал он, – вот так может получиться действительно романтичная фигурка».
Через полчаса он понял, что будет делать девушку именно так, но нужна пауза, нужно самому разобраться с этим вариантом и назначил следующий сеанс через два дня.
На самом деле импульс ему дала память – в гостинице «Украина», которая теперь зовется «Радиссон Роял», на четырнадцатом этаже в лифтовом холле, когда шел к бывшему однокашнику в номер 1440, он видел этюд «Пушкин на скамейке» работы Казачека. Небольшая работа из бронзы, времен крепкого соцреализма, но запомнилась. Вот эта идея «сидящей» девушки в романтическом настроении и вернулась к Павлу, когда он вгляделся в Дашу, рассматривающую туфельку.
Даше эта идея – сидящая на камне – понравилась, и она позировала весьма охотно. Ну, то, что приходилось сидеть голой до пояса, ее не смущало, только попросила Пашу, чтобы он ей польстил и сделал бы грудь не «первый номер», а хотя бы «половину второго».
– А у тебя есть здесь какая-нибудь музыка? – спросила Даша. – Я так думаю, что для «Романтики» хорошо бы сладенького Фрэнка Синатру. Мы когда-то под него томные танцы на дискотеке исполняли. Сначала все громко, грохот, рок, а потом – медляк, strangers in the night. Так классно было постоять в обнимку, щека к щеке, чуть покачиваться.
– А потом с мальчишками целовалась?
– А как же без этого. Но они были в этом плане не очень – пятнадцать лет всего. Правда, кое у кого штаны уже топорщились.
– А ты знаешь, специалисты обнаружили, что соприкосновение тел пробуждает в них новую силу.
Павел работал в любимой холщевой белой рабочей блузе. Когда он брал в руки шпатель и начинал поглаживать глину, казалось, что он поглаживает живую кожу. Он знал, каким должно быть произведение и шел к этому. Павел сформулировал для себя принцип работы, чтобы она была особенной. «Когда видишь скульптуру женщины, то должно чувствоваться – художник любил ее. Вот это и есть «Знак Пигмалиона», которым бывают порой отмечены работы»
На четвертом сеансе Паша попросил ее раздеться, нужно проработать торс.
– А я сначала думала, что ты мне сразу предложишь позировать голой, потом в голову полезли всякие мысли о моих недостатках, – простодушно сказала Даша. – Но теперь, вижу, что ты настоящий скульптор и тебе надо проникнуться натурой. Так что все нормально, пойду приготовлюсь.
– Чтобы стать скульптором, надо анатомию человека изучить досконально, – пустился в рассуждения Павел. – Конечно, сначала по учебнику, потом по иллюстрациям. Знаешь, как по-научному называется пупок? Умбиликус.
Удивленный самим собой – надо же такое запомнить! – мастер на минуту смолк. Даша смотрела на него также удивленно. Но Павел уже был запрограммирован и скоро продолжил.
– Да, а потом на модели, грубо говоря, пальчиками пройтись.
Но и на эти слова Даша никак не отреагировала.
На этот раз Даша села чуть-чуть иначе, чем до того. Паша сравнил ее позу с предыдущим этюдом и подошел, чтобы поправить, взял за руку
– А из тебя какой-то магнетизм идет, – вдруг сделала открытие девушка и посмотрела мастеру в глаза. – Хочешь?
– Хочу. Потом доработаем.
– Интересно получается: на брудершафт не пили, а угнездились так, словно вместе уже не один год, – рассуждала Даша, нежно проводя подушечкой указательного пальца по груди Паши. – Мы с тобой любовники? Да?
– Можно и так сказать… А ты молодец, я чувствовал, что могу, но боялся тебя обидеть. А теперь вот…
На самом деле они подтвердили правоту некоторых давних викторианских моралистов, которые утверждали, что писание обнаженной натуры обычно заканчивается прелюбодеянием. Художник, который рассматривает обнаженную девушку, неизбежно испытывает одну из человеческих эмоций, составляющих произведение искусства.
Даше было до дрожи приятно, когда пальцы скульптора прикасались к ее коже, гладили ее. Они оказались очень нежными, хотя и сильными, иногда вминались в каком-то месте, словно он делал точечный массаж. Это было классно и очень возбуждало. И сам он был мускулистым, ей также было приятно гладить плечи и прижимать его тело к себе, чуть-чуть постанывая при этом от удовольствия. Весь ее прошлый, пусть и не слишком богатый опыт быстро забылся. Она чувствовала, что «летает», другого слова на ум не приходило.
«Вот уж и вправду, если повезет, весь день летать будешь. Не врут бабы, – однажды подумала Даша. – Подольше бы так».
– Слушай, Павлик, все понятно, ты в мастерской ваяешь, но ведь порой на меня даже не смотришь. Что я тут торчу, как репка в грядке? – Даша освоилась в полной мере в жизни художника и осмелела настолько, что стала даже выдвигать свои упреки.
– Так, начинается… Что ты хочешь сказать?
– Все хорошо, все отлично, мне нравится, как я получаюсь, но я так думаю, что нам нужно куда-то выйти вместе. Просто уйти из мастерской, побыть на людях, чтобы ты посмотрел на меня другими глазами.
«А почему бы и нет, – подумал Павел, – я действительно заработался, даже глаз замылился».
– Хорошо, в пятницу, кажется, будет вернисаж на Крымском валу. Пойдем вместе.
– Это будет такой вернисаж, когда мужчины в смокингах, а женщины в платьях в пол?
– Ну, девочка, у тебя и запросы! – восхитился Павел. – Платье в пол, это, когда на премьеру в Большой театр и места в партере, тогда и спутник должен быть одет соответствующе. А у меня смокинга нет.
На самом деле в Даше проснулось то самое авантюрное начало, эта великая движущая сила. Наступила стабильность, какой-то застой в отношениях, он делает свою работу, она позирует, ну еще занимаются любовью к общему удовольствию. Но этого ей показалось мало. Попытаться повести дело к походу под венец? Но Даша мечтала о большем, он должен стать звездой, а она – его музой. Так сказать – звездная пара. Но эта перспектива пока не виднелась.
Даша приехала к нему в джинсах и какой-то курточке, но с большой зеленой, плотной ткани сумкой с кожаными ручками. Сумка была явно «фирменная», если бы не зеленый цвет, то точно можно было бы сказать – брезентовая. Но что делать – Луи Вуиттон, фирма…
– Я, пожалуй, тоже оденусь по-спортивному, – предложил Павел и хотел направиться к шкафу. На самом деле, на нем уже был красивый темно-синий вельветовый пиджак и серые брюки, белая рубашка с расстегнутым воротом, в таком виде он ездил в какие-нибудь официальные организации, справедливо полагая, что даже художника встречают по одежке.
– Не надо переодеваться, – решительно заявила Даша, – это я сейчас правильно оденусь, чтобы тебе соответствовать.
Через три минуты она была в бежевом платье с впечатляющим декольте, за счет правильно подобранного бюстгальтера ее грудь стояла торчком. Картину дополняла длинная юбка с разрезом, начинавшимся в верхней части бедра. Естественно, что любой, глянувший ей вслед отмечал весьма оголенную загорелую спину. На самом деле она накануне чуть осветлила волосы, взяв на «вооружение» известное: «мужики на блондинок лучше клюют», но на декольте надежнее.
– Ты представляешь, что там будет? – изумился Павел. – Ты все одеяло на себя натянешь, никто на картины и смотреть не будет. У меня столько недругов появится… Хотя, ладно, скажу мужикам, что ты моя муза, пусть обзавидуются. Но ничего, переживут…
«Во дела, из какого-то Витебска девочка, а готова хоть на королевский прием идти», – оценил он спутницу, но вслух ничего не сказал. А то еще возгордится. Правда, у Паши вдруг проснулась потенциальная ревность неизвестно к кому – «Это моя модель, это я ее делаю».
Девушка посмотрелась в зеркало, достала из маленькой белой сумочки – клача малюсенький флакончик туалетной воды и «фукнула» на себя по принципу: для мужа, для любовника и для прочих нахалов.
Даша заказала по мобильнику такси и через десять минут они уже сидели на заднем сиденье желтого «Солариса» – Даша все-таки попросила машину эконом-класса… Когда она выходила из машины, Паша обратил внимание, что на щиколотке у девушки надета тоненькая золотая цепочка.
Они прошли в зал на третьем этаже, собирая на себе взгляды мужчин, встречавшихся по пути на лестнице. Иные только языком не цокали, разглядывая Дашу почти со всех трехсот шестидесяти градусов.
В главном зале, где собственно должна была открыться выставка, уже толпились десятка четыре людей, в большинстве своем знавших друг друга. Так что Паша быстро начал раскланиваться и ручкаться, замечая при этом, как его знакомые смотрят на Дашу. К нему обращались по разному – кто называл его «Дон Пабло», кто «Павлушей», а кто и «Павло». И хотя он раскланивался со всеми любезно, но в нем начиналось какое-то внутреннее кипение, ему хотелось отомстить всем неизвестно за что. «Домой приедем, я тебя так оттрахаю, что обо всех новых знакомых позабудешь», сказал он про себя, не понимая, к кому именно ревнует спутницу. Даша держалась скромно, вежливо улыбалась, что-то отвечала и все время подчеркивала, что она здесь с Пашей, к которому недавно приехала, и вот он ее «вывел в свет».
– О, а вот и Дон Пабло со своей сеньоритой, – раскинув руки, двинулся к ним Мишель Бородянский, заговоривший довольно громко. – Где же ты такую Дульсинею скрывал?
– Это моя муза, – отрепетировано сообщил Паша.
– Молодец, с такой Музой сделаешь что-то значительное. Одобряю,
Мишель Бородянский был на десять лет старше Паши, выставлялся многократно, удачно продал несколько работ заезжим американцам, а потому держался уверенно, но не свысока.
Выставка была симпатичная, два десятка картин маслом в необычной технике, чтобы почувствовать рельеф стволов деревьев, особенно в зимнем пейзаже стволы берез, смотреть картины нужно было метров с двух – трех. Видно было, что автор охотно работает мастихином, сейчас это модно, и производит на зрителей хорошее впечатление.
В углу зала стоял стол под скатертью с бутылками белого и красного вина, которое два официанта наливали в пластиковые стаканчики – приличия соблюдены, но без шика, хрусталь отменяется.
Когда они вернулись в мастерскую, Даша достала из своей маленькой сумочки несколько визитных карточек, которые ей сунули незаметно от Паши его коллеги.
– Господи, и он туда же! – воскликнул Павел, увидев выведенные витиеватым шрифтом с завитушками имя и фамилию – Дмитрий Ижорский.
– Ты его хорошо знаешь?
– У него в юности среди наших ребят прозвище было «лобковед», – припомнил Паша..
– А что это значит? – Даша была даже озадачена.
– В классе, когда рисовали обнаженную натуру, он тщательнее всех нас у натурщиц лобки выписывал. Каждый рыжий волосок, каждый завиток, каждую складочку.
– Вы же еще мальчишками были…
– Ага. И он очень обижался, когда подходил преподаватель и просто мягким карандашом заштриховывал эту часть. Остальное у него было написано средненько. И вот, сразу на тебя запал… Козел похотливый. Ладно, встретимся, я ему дам разок в торец.
– Не надо, он мне ничего не предлагал. Так, только какой-то комплимент отвесил.
– Вот и я ему отвешу… комплимент.
Паша почувствовал, что раздражение, появившееся у него в зале, оказалось не безосновательным. Хорошо, что на вернисаже этому «хмырю ижорскому» не врезал. К Даше он уже относился, как к своей собственности. Вот так и не заметил, когда родилось чувство собственности, а ведь она не машина или еще что-то. И предложения замужества он ей не делал.
Из Интернета Паша выбрал несколько купальников, не бикини, а целиковых. Разглядел их как следует, спросил Дашу, какой ей нравится больше.
– С чего это ты купальниками заинтересовался, хочешь взять меня с собой на какой-нибудь юг? – полюбопытствовала она с тайной надеждой, что Паша кивнет головой,
– Хорошо бы, – вздохнул он. – Пока до этого мы с тобой не доехали – денег нет. Сейчас только нужно тебя одеть в купальник. Не роденовские времена на дворе.
Даша полистала интернетовские странички и выбрала, какой бы ей хотелось.
Скульптор поступил просто – взял палочку из самшита и провел по пластилиновой модели, обозначая линии купальника, потом большим пальцем сгладил лобок, спрятав «кустик» под воображаемой тканью. Получилась девушка в купальнике, сидящая на камне где-то на берегу моря или озера, или реки. Но видно было, что она находится в романтическом, мечтательном настроении.
Он уже начал искать, к какой выставке ее можно приготовить, чтобы красиво представить свое новое «слово». Но двадцатисантиметровую модель выставлять не имело смысла, и Павел решил сделать гипсовую отливку высотой около полутора метров. Формовщику отдал, правда, вариант обнаженной «романтики» – решил попробовать потом покрасить ее в купальник – сделать свой вариант «боди арта». Живая девушка вряд ли согласится, да и к чему?
– Длинноногая, – заметил формовщик, оглядывая «фронт работ» и прикидывая, на сколько частей нужно ее поделить.
– У женщин ноги чересчур длинными не бывают, – глубокомысленно заметил Павел. – Я ей, конечно, ноги чуть – чуть удлинил. Мне кажется, это добавляет романтики.
– Ну, это публика оценит. – хмыкнул формовщик. – Мне тут на недельку работы. Сделаю сборно-разборную, будешь, как Роден, руки-ноги пристраивать.
Когда композицию привезли в мастерскую, он немного ее пошкурил, выравнивая швы на стыках соединенных деталей. А потом сделал несколько фотографий и решил попробовать их раскрасить, прикинуть, как может получиться. Ему в голову пришел, наконец, сумасшедший вариант. Из подсознания вдруг всплыл ультрамарин. Сказать, почему именно ультрамарин, он не мог. Но просто память выкинула ему воспоминание о работах Пикассо, который в какой-то момент увлекался именно этим цветом. И Паша покрасил фигуру в ярко-синий цвет, волосы сделал золотыми, не рыжими, а именно золотыми, губы – алыми и глаза изумрудными. Эффект даже для него оказался невероятным. Осталось только проверить на зрителях. Ну, для начала, хотя бы на одной зрительнице, и он позвонил Даше.
– Ты что со мной сделал?! – простонала Даша, когда он снял покрывало со скульптуры. – Где ты видел синих женщин?
– Ну, вот так мне привиделось, – промямлил Паша, не зная, как словами объяснить свое решение.
– Ты… ты с такой лег бы в постель? – не унималась Даша.
– Не знаю… Но эта выглядит весьма эротично.
Даша немного утихла и начала ходить вокруг скульптуры, ей стало интересно, такого она еще никогда не видела.
– Слушай, ты меня раздел, ты снял купальник, она – голая, и голову ей чуть-чуть приподнял, и еще чуть повернул вправо, – поделилась новым открытием девушка.
– Ну да, она теперь смотрит как бы ввысь в далекие облака. Я хотел, чтобы виден был душевный покой, мечтательные раздумья… – пояснил Паша свой замысел, а потом добавил, опуская разговор на землю. – Понимаешь, я подумал, что ее бронзовую начнут гладить и скоро заблестит местами. Я ведь хочу, чтобы она стояла в каком-нибудь приморском парке, – разъяснил свой замысел Павел. – Существует такое понятие – парковая скульптура.
– Если ее сначала выставишь на приличном, большом вернисаже, столпотворение будет. Сразу в гору пойдешь, а завистников сотня появится, – прикинула Даша. – Вот только меня никто не узнает. Попка, правда, хорошо получилась, сама я себя сзади не вижу, а, если это моя – вполне симпатичная… даже аппетитная. Ее за глаза будут называть «синяя». А, вообще, почему ты сделал мне зеленые глаза?
На самом деле у нее были глаза серо-зеленые с коричневыми искорками.
– Была бы ты мальчиком, сделал бы голубыми, но тогда цвет тела нужен другой. А так, вполне хорошее сочетание – золотые волосы, изумрудные