– В двести восьмом. Соседи, – он взглянул на часы. – Мне надо сделать пару срочных звонков. Хочешь, зайду к тебе попозже, поболтаем?
Она согласно кивнула, вспомнив, что он уже говорил это «поболтаем», тогда, у него дома. Это были чудесные мгновения, которые она и не надеялась больше пережить.
– Почему ты мне не звонил? – спросила вдруг она, когда они шли по коридору к своим номерам.
– Я утопил телефон, – спокойно ответил он.
Это прозвучало совершенно правдоподобно, и Юля бы обязательно поверила, если бы не умела безошибочно отличать фальшь. Я могла бы быть отличным помощником для Шерлока Холмса, печально подумала она, войдя в свой номер.
На следующий день Юля была рассеяна и несобрана. Она старалась выполнять свои обязанности, но мысли ее постоянно отвлекались, она чувствовала, что витает в облаках – она ждала вечера.
Вечером Матвей встретил ее на Тауэр-бридж. Он был в светлом плаще, с длинным зонтом-тростью, в шарфе «Burberry» и в его облике было столько невыразимой элегантности, что Юля снова почувствовала себя деревенской девчонкой. А ведь она надела лучшее платье, и любимый пиджак, она так старалась выглядеть безупречно! Однако она придала себе уверенный вид и радостно улыбнулась.
– Пошли смотреть воронов? – сказал он, приветствуя ее, – Лично меня, когда я читал истории про Тауэр, больше всего интересовали вороны. Почему они продолжают там жить, почему не улетают?
– Меня, признаться, больше интересовали истории про разбойников Шервудского леса. Робин Гуд, Малютка Джон, Леди Мэриан… Ворон я всегда не любила.
– Это не вороны, а вороны. Мудрые королевские птицы! Совсем другое дело!
Юле хотелось сказать, что она готова смотреть летающих воронов, ныряющих пингвинов, жующих гиппопотамов, плюющих верблюдов, лающих гиен, спящих лемуров, кого угодно, лишь бы быть рядом с ним. Он понял это по ее глазам, ласково улыбнулся в ответ и поправил ее волосы, которые растрепал сильный порыв ветра. В этой древней твердыне всегда сильный ветер. И всегда мрачно, ведь Тауэр долгие годы был темницей для вольнодумцев и политических заключенных. Выслушав готические истории гида о многочисленных казнях, самоубийствах и четвертованиях, о виселицах и гильотинах, подземных тюрьмах и пытках, они почувствовали облегчение, когда вышли наконец на улицу. Правда тут же полил дождь, Матвей открыл зонт, и Юля спряталась под ним. Они забежали в метро и направились на станцию Вестминстер. Однако вышли почему-то на Оксфорд-стрит и застыли, пораженные сияющей рекламой музыкальных театров: в России еще не было ни моды на мюзиклы, ни таких ослепляющих светоинсталляций.
– Потрясающе, – прошептала Юля, – Чистая романтика! Какой удивительный вечер…
Они забежали в кафе, съели по бутерброду и выпили по чашке английского чая, хотя Юля заметила, что уже гораздо больше, чем пять часов. А ведь традиционный чай положено пить именно в пять часов.
– Время летит, – констатировала она.
– Когда я с тобой, оно пролетает, как одно мгновение, – заметил Матвей.
– Не знаю, понимаешь ли ты или нет… Но мне кажется, будто мы давно знакомы. Будто бы я знала тебя много лет, с самого детства, а может, еще раньше. Не знаю, запомнил ли ты, как часто мы произносили одни и те же вещи, и то, что наши вкусы в принципе похожи…
– Конечно, я это знаю, – подтвердил он.
Но Юле такого подтверждения было мало, сейчас, здесь, немедленно, она хотела понять, чувствует ли он то же, что и она, или же для него это просто ничего не значащие случайные совпадения? Имеет ли смысл надеяться и ждать, или они просто приятели, друзья, коллеги?
– Что ты знаешь? – настойчиво спросила она, испытывающее глядя ему в глаза.
И тогда, спокойно, без запинки и по-деловому, словно отвечая урок школьной учительнице, он почти скороговоркой произнес:
– Что нам не понравилась ваза Белогородовой, но понравилось ее окно, что мы любим одинаковую музыку и одинаковую еду, что озвучиваем одни и те же мысли, что чай, а не кофе, Англия, а не Франция, черно-белое кино, а не цветное, мимозы, а не гиацинты, собаки, а не кошки, Тауэр, а не Букенгем.
От изумления Юля на несколько секунд потеряла дар речи:
– Ты все это помнишь… Боже мой, я думала, ты не замечаешь, думала, только я одна и обращаю внимание… Часто бывает, что происходит нечто важное для тебя, а для другого человека оно не имеет ни малейшего значения!
– Это имеет для меня значение, – он посмотрел ей в глаза, и Юле показалось, что он скажет что-то еще, но он промолчал. Разговор перешел на театр, куда Юле предстояло пойти завтра, у Матвея была встреча с деловыми партнерами. Потом они немного поговорили про Аню и Германа Шульца, Матвей рассказывал о попытках сестры завоевать внимание мужчины ее мечты и о попытках покончить с собой, а потом дождь закончился, и они снова двинулись к Вестминстеру.
Аббатство было закрыто, и они просто походили вокруг, рассуждая о судьбах Соединенного королевства, покорении Шотландии, Ирландии, кельтских и саксонских королях, хотя Юля почти не слушала, что он говорил, а только старалась запомнить звук его голоса, да и какая разница, все это она знала и сама, читала в книгах, в учебниках, в то время как это мгновение их жизни пока не записано нигде…а может, в книге судьбы есть записи о них? О том, что однажды на Вестминстерском мосту встретятся Юля Туманова и Матвей Вишняков?
– Говорят, внутри очень красивые потолки, жаль, мы не увидим, – заметил Матвей, – но мы же работать приехали, а не гулять!
Юля согласно кивнула, ей стало холодно, она дрожала, пиджак был красивым, но слишком легким для такой погоды. Матвей обнял ее за талию, чтобы девушке стало теплее. Они пошли на мост, здесь было ветрено, а внизу бежали темные, быстрые воды Темзы.
– Вода не замерзает, – сказала Юля. – Тут похоже на Крымский мост, такая же река… Не хватает только Ани!
– Зато есть Биг Бен, – едва слышно засмеялся он, и Юля подняла глаза на бледно-желтый циферблат. – Зачем нам Аня, когда есть Биг Бен!
– Он красивый, правда? – спросила она.
– Но Спасская башня лучше?
– Зачем сравнивать несравнимое… Кто лучше Айвазовский или Ренуар? Левитан или Ван Гог? Каждый хорош по-своему.
– А кого любишь ты?
– Я люблю передвижников и фламандцев, – ответила Юля. – Но продаются лучше импрессионисты и современные художники, а потому я люблю их всех, и футуристов, и кубистов, и постмодернистов. Потому что их любят мои клиенты.
– А ты хороший эксперт, – он посмотрел ей в глаза смеющимся взглядом, – Как твоему клиенту – мне нравится такая позиция!
– Клиент всегда прав, – ответила Юля шепотом. Они стояли сейчас совсем близко, и пока не начали бить башенные часы, она успела услышать, как колотится его сердце. Неужели ее присутствие так взволновало его? В это просто невозможно поверить!
Он наклонился еще ближе, словно колебался, поцеловать ее или нет, и Юля не стала отворачиваться, улыбаться или наклонять голову, она ждала, опустив глаза и замерев, пока он решится это сделать. Ведь разве не она только что сказала, что клиент всегда прав? Разве не он только что сказал, что она – хороший эксперт?
Потом часы пробили еще раз, а потом еще раз, а потом снова пошел дождь. Он вернул их к реальности, и они бегом спустились в метро. Матвей взглянул на часы.
– Уж полночь близится, а Германа все нет, – сказал он с некоторым беспокойством.
– И слава богу! – заметила Юля. – Только его здесь не хватало…
– Я имел в виду, что Герман должен прислать календарь встреч на завтра, мы собирались обсудить основные задачи. Наверное, он забыл про меня, – в его голосе прозвучала досада, неуместная, как показалось Юле в этот волшебный вечер, разве можно думать сейчас о каком-то календаре!
– Возможно, пришлет утром, уже поздно. У него вероятно много дел.
– Скорее всего, – задумчиво заметил Матвей.
Они вернулись в гостиницу и как-то незаметно оказались в номере Юли, согрели чайник и переоделись в халаты, чтобы не простудиться после прогулки под лондонским дождем.
– Ты можешь остаться, как тогда, – заметила она с улыбкой, – Помнишь, ту ночь, которую мы проболтали? У нас всегда так здорово получается болтать!
В ответ он вздохнул, почему-то печально, а потом вдруг сказал:
– Как тогда уже не получится…
В его голосе Юля уловила какое-то беспокойство, сомнение, что-то, что омрачало ее счастье, которое могло, но не становилось абсолютным, словно до вершины оставалось еще несколько шагов, пройти которые невозможно. Почему она все время слышит в его голосе неуверенность, в чем дело? Из-за работы? Потому что он – клиент НАДа? Или же потому что не готов связаться с девушкой из деревни, живущей в съемной квартире с подругами, будь она хоть трижды эксперт? Или потому, что она никогда не нравилась мужчинам так, как ее сестра? Но ведь ему она явно нравится! Промолчать или спросить? И Юля решилась. Была ни была, удача любит смелых.
– В чем дело? – как можно более мягко спросила она. – В чем ты сомневаешься? Да, мы мало знаем друг друга, но…
– Но если в мире и встречаются люди, созданные друг для друга – то это мы? Ты это хотела сказать?
– Именно это! – подтвердила она.
Вместо ответа он как-то яростно и безнадежно взъерошил волосы и пробормотал «Все так сложно! Почему же все так сложно!»
Юля подошла ближе, вплотную к нему, больше он ничего не говорил, дальше все шло словно само собой, и только Юля все не могла ничего почувствовать, потому что так и не получилось отделаться от ощущения, что это происходит не с ней, она словно наблюдает со стороны, как если бы превратилась в астральную проекцию девушки, потерявшей на время связь с реальным миром. Разве подобное могло случиться с ней? Это же волшебная сказка, а разве бывают волшебные сказки наяву? Нет, разумеется, не бывают! И потому она впала в странное оцепенение, у нее никак не получалось поверить, осознать, прожить эти мгновения и ощутить всю полноту, которую дает радость исполнения мечты. Один раз их прервал звонок мамы, но Юля уже привыкла, что мама фантастически точно выбирала самый неподходящий момент для звонка, и научилась относиться к этому с конфуцианским спокойствием.
Оставшиеся дни в Англии были похожи на чудо. Они гуляли по набережной Темзы и ели мороженое в вафельных стаканчиках, куда веселый продавец-мулат воткнул еще две большие вафли, облитые шоколадом: Юля и Матвей разделили их. Она никогда не видела такого мороженого в России, скорее всего, его просто не было. Хотя, в последнее время появилось много новых интересных сортов, эскимо «Волшебный фонарь», например, белое с шоколадной крошкой.
Они вместе съездили на небольшом кораблике в Гринвич, где обнявшись долго стояли одной ногой в Европе, а другой в Азии, впрочем, меридиан оказался третьим лишним: Юля и без него чувствовала себя так, словно ей принадлежал весь мир. Ей хотелось кричать о своем счастье, хотелось, чтобы об этом знали все, даже в самых дальних уголках Вселенной! Да что там – ее счастье куда больше Вселенной, оно способно заполнить сотни тысяч таких Вселенных, неужели кто-то может не заметить его?
В сувенирном магазине Матвей купил брелок в виде якоря, переплетенного канатом, и подарил его Юле, как символ постоянства и надежности. Кроме того, они сходили в театр, прошли по бесчисленным мостам через Темзу, наблюдали смену караула у Букингемского дворца и целовались на каждой из укрытых розовыми кустами скамеек в Риджентс-парке.
– Я никогда не видел таких парков, – заметил Матвей. Пышно цвели розы, высаженные аккуратными круглыми клумбами и оригинально подстриженными кустами, оплетавшие деревянные сетки и опоры в окружении изумрудно-зеленого газона, казавшегося искусственным в своем совершенстве.
– Я никогда не видела такого мира, – откликнулась Юля с блаженной улыбкой, не сходившей с ее лица последние дни, – Все вокруг стало ярким и красивым, как если бы кто-то вдохнул жизнь в мертвую пустыню и она зацвела… Другое небо, другие деревья, звезды, и эти розы… Никогда прежде не зацветали такие прекрасные розы!
– Даже когда Ромео встретил Джульетту? – с ласковой насмешкой спросил он, и Юля уверенно кивнула.
– Никогда-никогда!
– Тогда я должен сорвать тебе хотя бы одну!
– Даже не вздумай! – Юля не на шутку обеспокоилась, – Нет! Только не хватало, чтобы тебя задержала полиция! Нам меньше всего нужны проблемы в Лондоне, да еще в преддверии русских торгов!
Но Матвей не слушал ее, отстранившись, он сделал пару шагов назад, оглянулся: по близости никого не было. И тогда он легко перемахнул через забор, даже как-то грациозно, словно всю жизнь только и делал, что красиво перепрыгивал через изгородь, а потом подошел к кусту, на котором росли самые необычные кремовые розы, чуть желтоватые у основания, сорвал одну из них, еще не распустившуюся, и так же ловко вернувшись обратно, преподнес Юле. Она взяла, с растерянной улыбкой, но не осуждала его, понимая, что это порыв, что именно в это самое мгновение правильным поступком было сорвать и подарить ей цветок, пусть даже совершив небольшое преступление в чужой стране.
– Это же совсем небольшое преступление, не правда ли? – словно прочитав ее мысли, спросил Матвей.
– Преступление не бывает большим или небольшим. Ты или переступаешь через закон, или нет. Ты или по ту сторону, или по эту.
– Логично, но преступная роза все ж хороша!
– Бесспорно, – согласилась Юля, – Она даже пахнет удивительно! Это настоящая, живая роза… Самая лучшая роза на свете! Хотя если честно, я всегда больше любила шиповник, жасмин, сирень. Когда наступал май и зацветала сирень, наша деревня преображалась, становилась нарядной, а потом все вокруг наполнялось ароматом жасмина, он совершенно сводил с ума. В такие ночи я открывала окно своей терраски и полночи вдыхала этот волшебный воздух, слушала соловьев и мечтала полететь, как Наташа Ростова…
– Наташа Ростова никуда не полетела. Она вышла замуж и родила детей, а после навсегда оставила мысли о полетах…
– Наташе Ростовой помешала война. Но в нашей жизни не будет войны, и мы сможем полететь! Вот сейчас я чувствую себя так, словно могу подняться и достать до самых далеких звезд!
– Наташе Ростовой помешала жизнь. Жизнь – не летное поле, Юля. Мне жаль тебя разочаровывать, но та эйфория, которую испытываешь сейчас ты… которую испытываем сейчас мы – продлится не больше месяца. Потом все успокоится, потеряет первоначальный блеск, станет обыденным. И полеты прекратятся.
Юля прижала ладонь к его груди и снова почувствовала, как гулко и неровно забилось его сердце.
– Центр Управления Полетами утверждает иначе, – резюмировала она. – У тебя что, всегда так бьется сердце?
Он ничего не ответил, на миг на его лице промелькнула растерянность, но Юля ее не заметила, она была поглощена розами, клумбами и своим долгожданным счастьем.
– Ты покажешь мне рисунки? – спросила она. – Теперь я уже не случайный человек в твоей жизни?
Он покачал головой.
– Не стоит, правда! Они слишком плохи, не хочу тебя разочаровывать. Мне неловко будет показывать их такому специалисту как ты, – ответил он, но в его тоне Юля услышала больше, чем просто страх показаться обыденным и лишенным таланта.
– Твои рисунки что-то скрывают?
– В том-то и дело, что нет. Они пусты и бессмысленны, – ответил он, и Юля решила не настаивать больше.
Вечером в отеле Юля, пытаясь привести себя в прядок, открыла косметичку и с удивлением обнаружила там странный тюбик с надписью на английском, которая гласила: «Блеск для тела». Она была готова поклясться, что видела его впервые, но было совершенно очевидно, что это неугомонная Надька сунула его незаметно: он куплен за границей, сомнений нет! Что это за штука такая, блеск для тела? Вероятно какая-то маслянистая жидкость, от которой руки и ноги становятся ровными и блестящими, словно у актеров сериала «Спасатели Малибу». Недолго думая, Юля отвинтила крышку тюбика, вылила содержимое себе на ладонь, после чего быстро провела рукой по щекам, шее, плечам, потом тщательно натерла блеском ноги, полагая, что Надька плохого не посоветует.