На аэроплане бомбы подвешивались в специальных кассетах, вмещавших по пять бомб весом до трёх пудов.
К правому борту были закреплены лёгкие рельсы, по которым и двигались кассеты — прямо к бомболюку.
— Вот гляди, — сказал Игорь, приседая у колонки рядом с бомбовым люком. В верхней части стойки была подвешена рамка с делениями и двумя стрелками. — Все наблюдения вот через этот визир и деление в рамке. Следишь за ветром, вон — ветрочёт. Прикидываешь примерно прицел, ставишь пятнадцать делений… Норма — тринадцать, но, если по ветру идём, можно больше. Продвигаешь кассету над люком и держишь в руках верёвочку. Вот подходит стрелка прицела, дёргаешь — бомба пошла…
Степан слушал объяснения и только кивал: понимаю, мол.
А в голове звенела пустота. Уж слишком быстро всё произошло. Только-только сел — и сразу взлёт!
— От винта!
Моторы заработали один за другим, наполняя гондолу гулом и дрожанием.
— Степан!
— Иду!
Котов застыл около пилотского стула, занятого Томиным, и неотрывно следил за индикатором скорости «Саф» и за счётчиками оборотов двигателей.
«Александр Невский» тронулся с места и начал разбег.
Скорость постепенно возрастала. Восемьдесят пять вёрст в час…
Сто вёрст… Сто десять… Отрыв!
— Машина хорошая, — громко говорит Томин, слегка поворачивая голову к Степану, — слушается, как ребёнок! Ежели не захочешь, «гафов» не сделаешь! При повороте крен надо давать очень слабый и ворочать больше ногами, я имею в виду — рулём поворотов. Прибавляешь газу — корабль сам лезет вверх. Сбавляешь — снижается!
— Хорошая машина… — согласился Котов.
«Александр Невский» неторопливо набирал высоту.
У «ильюшки», чтобы подняться на десять тысяч футов, уходило минут сорок, а этот вдвое быстрее справился.
Бомбардировщик летел над белоснежными перинами облаков, а по ним скользило «Броккенское привидение» — тень аэроплана, окружённая радужными кругами.
После прояснилось, лишь небольшие облачка висели на разных высотах — небольшие, кругленькие кумулюсы.
Как только такой кумулюс оказался под «Александром Невским», аппарат сильно качнуло. Восходящие потоки воздуха!
— Ёперный театр! Ну и качка!
Аэроплан валяло с боку на бок, то кверху задерётся, то носом клюнет.
Штурвала порой не хватало, чтобы выровнять бомбовоз, — корабль скрипел и мелко вздрагивал.
— Сменяй! — крикнул Томин.
— Я? — испугался Котов.
— А кто ж ещё-то?
— Сменяю! — выдохнул Степан.
Выбрав спокойный момент, они быстро сменились.
Сев за штурвал, Котов подуспокоился.
Болтнуло разок — справился. На пилотском-то сиденье не так страшно!
— Нормально! — сказал капитан, хлопнув его по плечу. — Так держать, хе-хе…
А Степан до того расхрабрился, что уже и лавировать начал, обходить тучки, что покрупнее были. Но скоро и он взмок.
— Давай, — сказал Томин, — поправлю. После ещё сменишь, чтоб я передохнул и к посадке был свежим!
— Ага…
Котов шатучей походкой пробрался в хвост, к «удобствам», чтобы отлить.
Оправившись, он открыл маленький лючок в жестяном унитазе и смутился — внизу видны были крыши домов, заснеженная улица…
Сделав вид, что ничего не было, Степан вернулся и плюхнулся в плетёное кресло рядом со столиком — это место в гондоле называли на моряцкий манер — кают-компанией.
Напротив устроился артофицер Князев.
Опять-таки, если с кораблём сравнивать, то Игорь был штурманом.
— Как там большевики поживают? — спросил Князев.
Степан поджался, поёжился.
— Да так себе… — промямлил он. — Голодает народ.
— Ну так… Ясное дело! Если у крестьян весь хлеб отбирать, а после делить! Заголодаешь.
— А что ж делать, если они сами не дают?
— А с какой стати они давать должны? — подивился Игорь. — Это ж их хлеб! Они полгода, считай, корячились, потом умывались, а продотрядовцы явились — и грабят!
— Ну почему сразу — грабят… — пробормотал Котов.
— А как? Вот батя мой, к примеру, запахал по весне, посеял, ходил потом, чуть ли не каждый комочек рукою разминал. А какой-нибудь комиссар придёт и все сусеки опорожнит? А батьку на что жить? Кору глодать, как тамбовцы?
Степан хотел было сказать, что в Тамбове кулаки бунтовали, чтобы пролетариев голодом морить, а их эсеры подзюкивали, но смолчал. Не дай бог, раскроют ещё…
— Они там смычку затеяли…
— Какую смычку?
— Между городом и деревней.
— А зачем?
— К-как?
— А так! Зачем все эти глупости городить? Вон как под нами! Глянь вниз! Посадил дед репку, выросла репка большая-пребольшая. Вытянул её дед — и на базар! И продал. А на денежки те и себе рубаху справил, и бабке обнову, и внучке гостинец. Так-то!
У Котова на языке вертелись заученные истины, вроде товарно-денежных отношений и мелкобуржуазных пережитков, но он смолчал, впервые ощутив некую шаткость теории.
Всё вроде складно у Маркса выходит, а с жизнью никак не сочтётся.
Степан разозлился даже на Князева — всё так стройно было, понятно и просто, и на тебе!
— Я не понял… — затянул он, — а как это твой отец-помещик землю пахал? Сам, что ли?
Князев глаза выпучил, но сдержать хохот не смог.
Его поддержали и Матвей, и пулемётчик Чучелов, не зло прозываемый «Чучелом», и моторист Кулев.
— П-помещик… — еле выдавил Игорь, трясясь от смеха. — М-мироед… Ох-х, Стёпа, я вижу, красные тебе мозги чуток подвернули-таки! Это только у большевиков офицерьё сплошь помещики да буржуи, а мы-то беднота гольная! Иной мастеровой больше зашибал, чем поручик или даже капитан. А батя мой — из крестьян, дед и вовсе крепостным был. А у Левия нашего, Матфея, отец парикмахер. Тоже, знаешь, не из богатеев!
— Да-а… — вздохнул Матвей, заводя глаза к потолку. — Марципанов с серебра не кушали-с…
— Степан! — раздался голос Томина. — Сменяй!
— Слушаю!
Сменились, сбавили высоту. Опять сменились.
Бросив линию железной дороги, аэроплан шёл прямо к Горловке.
Повернув немного правее в поля, Томин уменьшил газ и пошёл вниз.
— Ищи место для посадки!
Капитан начал футах на трёхстах делать круги над степью.
— Вон место хорошее! Ровное!
— Вижу!
Воздушный корабль снизился окончательно на третьем круге. Мазнув взглядом по броневикам, выстроившимся в стороне, Котов скомандовал:
— Контакт!
Томин взял на себя, и «Александр Невский» покатился по снегу.
— Так, — бодро сказал командир, — полдела сделано!
— А здесь кто, вообще, стоит? — осведомился Котов, поглядывая на подбегавших солдат.
— Донцы, — уверенно заявил капитан.
— Не-е… — протянул Матвей. — Казаки, они на правом фланге. Дроздовцы здесь.
— Дроздовцы? — насторожился Степан.
Экипаж по одному спустился на утоптанный снег.
Котов задержался в гондоле.
— Точно, дроздовцы, — кивнул командир и встрепенулся вдруг: — Ёп-перный театр! Кирюха!
Он бросился навстречу молодому офицеру в чёрной кожаной форме.
— Томин! — захохотал тот. — Вот так встреча! Ты как тут?
— Да вот подарки на Рождество везу! Пудовые и потяжелее! Лично в руки красным передам, прямо в окопы! Ха-ха-ха!
Обернувшись, он крикнул:
— Игорь! Узнаёшь?
— Авинов! — ухмыльнулся Князев. — Здорово! Я смотрю, погоны-то уже без звёздочек!
— Знамо дело, на том стоим!
Сердце у Котова дало мгновенный сбой и зачастило.
Ах как славно…
Так ты здесь, враг мой разлюбезный! Не покидая аэроплана, Степан пригляделся.
На фотографических снимках, которые ему показывал товарищ Троцкий, Юрковский-Авинов был с усами, а у этого морда бритая. Но похожа. Да он это, он!
Тот самый белый шпион, убивший настоящего Юрковского, преданного делу революции, и занявший его место.
— А что это за форма? — заинтересовался Матвей.
— Текинцы мои вернулись, — заулыбался Авинов, — вон на те броневики пересели. А я нынче командую 1-й Особой автоброневой ротой!
— Поздравляю!
— Растут люди! — преувеличенно уважительно произнёс Томин. — Ну ладно, я в штаб, узнаю точно, куда мне подарки складывать, и назад! Матвей! Смотри, чтоб моторы не остыли!
— Будьте благонадёжны, ваше высокоблагородие!
Князев с Авиновым о чём-то оживлённо болтали, а Степан отошёл вглубь кабины, с любопытством поглядывая в окна.
За военным полем, на которое сел аэроплан, стояли бронеавтомобили, а ещё дальше пластались невысокие, основательные строения железнодорожной станции.
Корячились голые акации, торчала гранёная кирпичная труба с закопченным верхом.
Котов почему-то ожидал увидеть одних офицеров, однако как раз «их благороднее» не углядел.
Зато рядовых хватало — в шинелях и папахах, в полушубках и кубанках. Пехотинцы, артиллеристы, конники.
Мимо проходили путейцы и машинисты из паровозных бригад, они степенно здоровались с белогвардейцами, нисколько не различая в них враждебный элемент.
Котов покусал губу, соображая.
Момент выходит удачнейший — вот он, Авинов! А вот аэроплан.
Хватай беляка, волоки, вяжи — и на взлёт! И к своим. Ага…
А шиш с маслом не хочешь? Вот ведь…
Поток расстроенных мыслей прервал Томин.
Прибежав — любит этот капитан бегать! — он поманил экипаж за собой, хлопнув по плечу Авинова, попросив служивых крутануть винты.
— Вылетаем, ангелочки! Чего ждать?
И вновь загудели моторы. «Александр Невский» разбежался и тяжеловато поднялся в небо. Стал набирать высоту.
— Бомбим Лозовую! — громко сказал Томин. — Там много эшелонов скопилось и аж три броневых поезда. Подсократить их надо!
Летели долго, но дорога вышла спокойной.
— Вижу станцию! — крикнул Игорь. — Народищу…
— «Красная армия всех сильней…» — фальшиво пропел Матвей.
— Не дождётесь! Игорь!
— Уже!
Князев выставил прицел и продвинул кассету над люком.
Сжал в руке верёвочку.
Внизу проплывало множество построек — бараки, склады, депо. Черными лентами по белому снегу вились линии окопов, виднелись землянки, а на путях отчаянно дымили паровозы и вагонные печки. Составов масса — и простенькие теплушки, и пузатые цистерны, и замурзанные углярки, и даже синие вагоны первого класса.
Всё стоит колом, устраивая затор. Видно только движение обозов на шоссе.
— Смотри, — сказал Игорь, опускаясь на колени перед бомболюком, — вот подошла стрелка прицела. Дёргаешь — бомба пошла…
Котов кивнул заторможенно, а Князев дёрнул.
Бомба, вихляясь в воздухе, ухнула вниз. Грох…
Какой-то пакгауз лишился крыши, стропила, доски, скрученные листы кровельного железа — всё разлетелось, и склад заволокло жёлтым динамитным дымом.
— Видишь бронепоезд? — крикнул Томин.
— Видишь, видишь…
— Извольте попасть! Хлестни их серией, чтобы и пехоте досталось!
— Есть, будет сделано.
Двухпудовки пошли вниз, они рвались между вагонами или просаживали крыши, тогда стенки раздувались и лопались, напуская огня и дыма.
Броневым поездам бомбы навредили мало, лишь однажды перевернув взрывом пару вагонов.
Князев глянул на уровень и нахмурился — пузырьков не видно. Подкрутил винт, а не хватает. Тогда артофицер поднял прицел рукою и подложил под него карандаш: пузырёк показался.
— То-то же!
Игорь схватился за рожок, висящий у него на шее, и дунул, подавая сигнал пилоту.
Один гудок — внимание! Так держать!
— Прошу ещё круг!
— Это можно…
— Пошёл! — энергично сказал Князев, толкая кассету.
Бомбы толпою спешат в люк. Степан с замиранием смотрел вниз.
Ну и красиво же рвёт трёхпудовку! Взрыв — и точно вихри какие-то идут волнами во все стороны. Видать, осколки со снегом.
Треснули две трёхфунтовки, разбивая пару повозок.
А на привокзальную площадь, где скучились и толкались как бы не три роты, Игорь хлопнул пудовку и вывалил трёхпудовую осколочную.
Котов похолодел.
Трёхпудовка попала прямо в людскую кучу, ближе к левому флангу.
Разрыв, знакомые вихри — и на площади чисто. Красноармейцев сдуло, буквальным образом сдуло!
— Стоп бросать! Пулемёты!
— Чучело, бей их! Потрещи из пулемёта!
— Есть!
Застрочил пулемёт, поливая сверху обоз.
Ровная линия телег мигом стала прерывистой, разбиваясь на отдельные точки, — обозники пошли вскачь.
Некоторые точечки сбивались в кучи, а иные быстро двигались врассыпную — обрубили постромки и неслись, спасения ища.
— Бей!
— Стой стрелять! Приготовь бомбы!
Полетела вторая кассета. Котов принял пустую.
Князев ногами столкнул кучу двадцатифунтовок, лежавших прямо на полу.
Матвей в это время отворил дверь и вывернул корзину с десятифунтовками, уложенными в ней стоймя, как пивные бутылки.
Получился длинный, сплошной взрыв, красный от кирпичей.
А внизу кутерьма, беготня, суматоха…
Степан не испытывал особых переживаний.
Он знал, что где-то там, далеко внизу, гибли его товарищи, но душа не принимала. Мало ли что там рвётся…
Он же не слышит криков умиравших, не видит, как льётся кровь. Смерть там, на земле, воспринималась здесь, под облаками, словно на картинке из газеты.
— Матвей, как моторы?
— Хорошо!
— Томин, влево от нас батарея. Повернём, у меня ещё две бомбы осталось, стрелы есть.
Дав полный газ, капитан повернул. Всё видно как на ладони, и тут поднялся артиллерийский огонь шрапнелью.
Шрапнель рвалась сплошной полосой, а в стороне батарей всё затянуло золотистой дымкой.
— Ну вас к чёрту с вашей батареей! Нас обстреливают!
Игорь берёт губами свой рожок и дудит два раза.
Два гудка — пилот свободен в манёвре.
Внизу вспухает масса розово-белых разрывов, а вот и у самой кабины хлопается шрапнель.
Ударило по крылу, по фюзеляжу пошёл «горох».
А после на аэроплан обрушились бризантки, да ещё по шесть дюймов калибром.
Грохот оглушал, секундами даже моторов было не слыхать.
А тут сразу два разрыва вспучилось прямо против открытой двери: «Уэх! Уэх!»
Чёрные клубы дыма с рыжевато-зелёным оттенком завивались, распуская вылетающие из них винтообразные космы.
Котов испытал страстное желание нырнуть под защиту стенки — по ней продолбили осколки.
— Поворачивай! Уходим, а то ещё бензина не хватит.
«Облегчившись», бомбардировщик плавно развернулся и полетел к Горловке.
Сели чисто, без кругов. И тишина…
Томин раза три обошёл аэроплан кругом, болезненно морщась при виде вмятин и пробоин.
— Ёп-перный театр! — шипел он. — Весь дюраль порвали, сволочи!
— Скажи спасибо, что баки целы, — утешал его Князев.
— Спасибо!
— Пожалуйста!
Котов быстро сделал свои дела — надо было помочь Матвею закачать бензин — и задумался.
Как ему умыкнуть Авинова и доставить эту сволочь по назначению?
Достав свой верный маузер, Степан принялся чистить оружие.
Сей вдумчивый процесс всегда помогал ему сосредоточиться.
Допустим, он скажет этому беляку, что его Томин зовёт. Заманит в аэроплан, оглушит, свяжет…
А дальше что? Взлетать? А ты попробуй заведи все моторы в одиночку!
Или, может, Томина попросить? Дескать, ваше благородие, запустите-ка мне движки, а то одному несподручно к большевикам тикать!
Или дождаться возвращения «Александра Невского» в Ростов?
Там выйти на Донком, сговориться с Мурлычёвым, угнать всей толпой этот аэроплан или «ильюшку» какого…
Ага, и прилететь сюда!
«Зачем пожаловали?» — ласково спросит Туркул.
«Да вот ахвицера вашего словить хотим и посылкой отправить!» Тьфу ты…
Да и не будет никто их тут спрашивать. Если даже и захватят они «Муромца», то об этом сразу станет известно.
Такую-то махину незаметно не уведёшь! И сюда сразу телеграфом: «Встречайте!» И встретят… Ох, что ж делать-то?
Одно Котову было ясно: затягивать с похищением нельзя.
Никак нельзя. Это сегодня Авинов здесь стоит, а завтра перейдут белые в наступление, и где его искать прикажете?