Тяжкие раздумья Степана были прерваны гулом моторов — над Государевым Байраком кружил ещё один «Илья Муромец».
«Илья Муромец», а иначе — ДИМ. С полностью остеклённой кабиной, обтекаемый.
Плавно снижаясь, он пошёл на посадку и коснулся лыжами наста, только снег взвихрился.
Котов быстро сунул маузер под куртку, за пояс, и пошёл встречать залётных.
Он оказался ближе всех к прибывшему аппарату.
Томин с артофицером и механиком отбыли куда-то в штаб, текинцы в чёрных кожанках возились со своими бронеавтомобилями, не отвлекаясь на всякие аэропланы.
А «Муромец» оказался не из простых — это был личный аэроплан Корнилова!
На таком Верховный правитель летал в Царицын, в Баку, в Крым и Константинополь. Так это что же, сам Корнилов прилетел?!
Тогда почему моторы продолжают вращать винты? Ждут кого?
По трапу-лесенке спустился молоденький офицер для поручений с новенькими погонами подпоручика на чистенькой шинельке.
И с кобурой маузера на боку.
Комсомолец отдал ему честь и отрекомендовался:
— Подпоручик Котов. С кем имею честь?
Молодой порозовел, вытянулся и отрапортовал:
— Подпоручик Костенчик! У меня приказ: срочно доставить в Ставку Главнокомандующего офицера Дроздовского полка капитана Авинова. Где я могу его найти?
Котов похолодел. С пронзительной ясностью он понял, что судьба предоставляет ему второй шанс, упустить который нельзя ни в коем случае, ибо подобное сумасшедшее везение просто не повторится.
Сейчас или никогда. Сейчас!
— Пойдёмте, поручик, — легко выговорил Семён, — я провожу вас.
Костенчик доверчиво пошагал впереди Степана, а тот завёл порученца в пустующее станционное сооружение, да и долбанул по голове рукояткой пистолета.
Подпоручик стал валиться, но Котов поддержал его, чтобы шинель не испачкалась.
Скинув лётную куртку, он быстро натянул на себя чужую шинель, чуток жавшую в плечах, но ничего.
Документы где? Ага, вот они…
Приказ… Пропуск… Предписание с печатью… Замечательно.
Оставив собственный маузер за поясом, он нацепил ремень с трофейным оружием.
Найти Авинова было несложно.
Вот и он, беседует с седым солдатом-бородачом. Ну, Котов…
— Капитан Авинов?
Беляк повернулся, оглядел Степана.
— Да, это я, — спокойно признал он.
Котов лихо отдал честь и отбарабанил:
— Подпоручик Костенчик! У меня приказ: срочно доставить вас в Ставку Главнокомандующего! Аэроплан ждёт! Вот приказ.
Белогвардеец нисколько не насторожился, оживился даже.
Мельком глянув на роспись Корнилова, он кивнул на прибывший «Муромец»:
— Это по мою душу?
— Так точно, господин капитан!
— Что ж, я готов.
Тут старикан, подозрительно посматривавший на Котова, сказал:
— Ваш-сок-родь, может, и я с вами?
Авинов вопросительно посмотрел на Котова.
— Поручик?
— Ну не знаю…
— Это мой ординарец.
— Ну можно, наверное…
Офицер кивнул и подозвал одного из текинцев:
— Саид! Меня вызывают в Ростов. Передашь полковнику, ладно? Вот приказ.
— Ага! — с готовностью сказал текинец. — Ух ты! К Уллы Бояру?!
— Да, Батыр, да, — ответил Авинов, посмеиваясь. — Ведите, поручик.
И «поручик» повёл.
На борту «Муромца» их уже ждали.
Щуплый «штабс» задвинул за вошедшими дверь, моторы надбавили оборотов, и лишь затем члены экипажа разобрались, что в шинели их Костенчика другой человек. Но было уже поздно.
Выхватив свой «родной» пистолет, Котов перебросил его в левую руку, а правой достал трофейный маузер.
Затолкав штабс-капитана следом за всеми в кают-компанию, он приказал:
— Взлетаем! Живо! Иначе положу всех!
Перепуганный пилот дал газу, аэроплан покатился по снегу, разгоняясь.
Пилотскую кабину от кают-компании отделяла лёгкая перегородка с двухстворчатой застеклённой дверью, так что авиатора за штурвалом было хорошо видно.
Котов махнул маузером, показывая, куда стать долговязому артофицеру.
— Оружие на пол! Живо!
Два нагана, кольт и парабеллум загремели по полу.
— Ты и ты! — Степан ткнул сначала в Авинова, затем в его ординарца. — Сесть в кресла! Вы — на пол и не дёргаться! Учтите, я — пилот, так что без всяких штучек. Эй, командир! Скорость подходящая, взлетай! Ну!
«Илья Муромец» с рёвом устремился вверх.
— Курс на Харьков!
— Вот оно что… — протянул Авинов. — Да ты красный! Троцкий небось послал?
— Угадал, золотопогонник! Товарищ Троцкий поручил мне доставить твою тушку, и я это сделаю!
— Ядрёна-зелёна! — смачно выразился старик. — Я-то сразу гнильцу почуял. У всех ихних партийцев на морде скотство прописано! Хрен сотрёшь!
— Заткнись, — посоветовал ему Котов.
Он чувствовал, как его нервы натягиваются, словно струны на колки, вот-вот лопнут.
Руки ходили ходуном, но страха не было.
Некая весёлая бесшабашность переполняла его.
Всё удалось! Приказ выполнен! Ну ладно, ладно — выполняется.
Но выполняется же!
Минут двадцать, а то и все полчаса Степан простоял у двери в тамбур-кладовку, держа под прицелом экипаж и пленных.
Лишь потом до него дошло, что можно и присесть.
Он устроился у стенки, на ящике с патронами, и с облегчением откинулся к гудевшему борту. Хорошо в «Муромце» — отопление от моторов, не замёрзнешь…
Э-э! Тебе ещё, дураку, задремать не хватало! Разомлел, мать твою!
Шепча ругательства и зорко посматривая на захваченных в плен, Котов поднялся.
И в этот момент щёлкнула дверь, ведущая в тамбур.
Степан оцепенел в первую секунду, а после резко развернулся.
В дверях стоял мужчина средних лет с нашивками унтер-офицера. Простое, скуластое лицо его медленно вытягивалось, а рука тянулась за наганом.
Мысленно застонав — он совершенно забыл о хвостовом стрелке! — Котов выпалил первым, ранив унтера, и тот повалился, сползая по стенке.
В то же мгновение правую руку Степана словно раскалённым железом прижгли — старинный солдатский нож-бебут едва не пришпилил её к фанерной стенке.
Ординарец!
Котов, рыча от боли, выстрелил трижды вразброс, не целясь, лишь бы уложить этих гадов на пол.
Ухватился за рукоять ножа и выдернул его. Скользкими от крови пальцами взялся за маузер, пальнул в старую сволочь, да не попал.
Тут Авинов ушёл в кувырок, а когда вышел, его рука сжимала парабеллум.
Пуля зацепила Степану ухо, он дёрнулся и тем спасся от выстрела из маленького дамского браунинга, утаённого артофицером.
Дёргались лишь эти трое — пилота он вроде как шлёпнул и мотористу шкуру попортил изрядно.
Больше тратить патроны Котов не стал, у него появилась иная задумка.
Выскочив в тамбур, он ногой захлопнул дверь.
Подстреленный им унтер был ещё жив.
Степан «занял» у него наган непослушными пальцами правой руки — стрелять ею не получится, но это ничего, он и с левой способен огонь открыть по врагам рабочего класса!
Рядом с лесенкой наверх, в шкафу, висели парашютные ранцы РК-1. Шипя от боли и злобы, зажав маузер коленями, Котов с грехом пополам напялил на себя парашют, затянул крепления и, сунув пистолет с револьвером за пояс, полез наверх.
Наверху было холодно, набегавший поток воздуха пытался сдуть Степана, а далеко внизу лежала степь.
Выхватив наган, он быстро расстрелял все патроны, целясь в масляные баки — бензобак на ДИМе спрятан был в гондоле за пилотской кабиной.
Парочку Котов пробил-таки, повредил радиатор второго двигателя и фильтр правой группы моторов.
Масло забило струйкой… Это хорошо…
Сухой двигатель продержится недолго. Вот и чёрненький дымок показался…
Отбросив пустой револьвер, комсомолец достал маузер, пройдясь по самому крылу, — лоскутья ткани и щепки так и брызгали, с неслышным звоном лопались проволочные оттяжки.
Щёлк! Патроны кончились.
— Счастливого полёта! — прохрипел Котов и шагнул вниз.
Дёрнув за кольцо, Степан испытал мгновение острейшего ужаса — а вдруг ранец пуст?!
Но нет, хлопнул купол, застя небо, и падение сменилось плавным спуском.
Гигантский аэроплан, удаляясь, казался всё меньше и меньше.
Он заворачивал, слегка кренясь, а из пары моторов тянулись тёмно-сизые шлейфы, набиравшие черноты.
Правое крыло заметно задиралось — перебитые стойки и лопнувшие расчалки лишили его прочности.
— Ничего… — просипел Котов. — Ничего… Я до тебя ещё доберусь, сволочь белогвардейская!
Приземлился он как учили.
Собрав парашют, раздуваемый ветром, Степан, чертыхаясь, снял тесную шинель порученца.
Весь рукав пропитался кровью. Плохо. Очень плохо.
Нарезав полос парашютного шёлка, Котов, как сумел, перебинтовал руку.
Натолкал в обойму маузера патронов. Накинул на плечи шинель и побрёл по снежной целине.
Студёно было, но Степана грела классовая ненависть.
Он дойдёт, доползёт до Горловки и…
Стоп-стоп-стоп. Какая Горловка?
Авинова вызвали в Ростов! Стало быть, и ему туда.
Там Донком, там товарищи, они помогут…
Потеряв на секунду сознание, Котов упал на колени в снег.
Постоял так, тяжело дыша, утёр лицо, поднялся и зашагал дальше. Шатаясь, оступаясь, но шагал.
— Врёшь… — мычал он, придерживая раненую руку здоровой. — Не возьмёшь… Врёшь…
А снежная степь расстилалась во все пределы, холодная, заснеженная, безрадостная, пустынная…
Глава 11
ОСОБАЯ СЛУЖБА
Газета «Санкт-Петербургские ведомости»:
Накал боевых действий в Рижском заливе ослабел, и весьма.
Это связано с прибытием в Балтику французских линейных кораблей «Бретань», «Франс» и «Пари». Эскадра подошла в сопровождении броненосных крейсеров «Вальдек Руссо» и «Жанна д'Арк», а также дивизиона эсминцев.
Французы «развели» русские и английские корабли, потребовав заключить перемирие. Вице-адмирал М. Бахирев пошёл на это, получив «добро» от Верховного правителя, ибо в ином случае нашей полубригаде противостояли бы объединённые силы Антанты.
Такое развитие событий повлекло бы за собой невосполнимые потери, на что нельзя было пойти.
В данное время полубригада русских линкоров отведена в Ревель для починки, пополнения топливом и боеприпасами. (По слухам, на линейном крейсере «Измаил» начаты ходовые испытания.
Этот новейший боевой корабль обладает мощью залпа, не сравнимой ни с одним линкором мира. И, если удастся ввести его в строй, полубригада линкоров Балтийского флота пополнится мощной боевой единицей. Что тогда выставит Антанта против его 16-дюймовых орудий?)
Перемирие — временная мера, и напряжённость на Балтике сохраняется, тем более что Англия направляет сюда ещё один линкор — «Куин Элизабет».
Американцы также шлют к берегам России линейный корабль «Нью-Йорк».
Под этой «охраной» латыши воспряли настолько, что Карлис Ульманис даже… объявил войну Германии! Тут уж в Лондоне не стерпели и цукнули на своего балтийского «союзника».
Ульманис моментально заключил с немцами мир…
Сильнее всего, пожалуй, бряцают оружием поляки.
Юзеф Пилсудский, тот самый, что в Русско-японскую войну ездил к японцам выпрашивать денег для удара в спину России, тот самый, что низко кланялся немцам, нынче назначен «начальником государства» и подлащивается к новым хозяевам — англичанам.
В Лондоне с одобрением воспринимают воинственную риторику Варшавы насчёт Великой Польши «от можа до можа» и подзуживают поляков на новые пакости России.
Военные транспорты из английских портов тянутся непрерывной чередой, опустошая свои трюмы в Риге.
Доставленные ими танки, аэропланы, бронеавтомобили, грузовики, боеприпасы, горючее и продовольствие немедленно перегружаются на литерные поезда, следующие в Москву — для нужд РККА…
Российская Федерация, Каменноугольный район.
— Скорость есть, скорость есть! — кричал помощник командира, занявший пилотское кресло.
— Третий сдох… — простонал раненый командир, пристроенный у стенки.
За остеклением был виден красный огонь из труб третьего мотора.
— Второй сдыхает! Обороты падают! Девятьсот… семьсот… шестьсот… Сдох!
«Муромец» шёл ровно, постоянно снижаясь.
Авинов смотрел в разбитое окно на трясущееся правое крыло и молился, чтобы оно продержалось ещё хоть чуточку.
— Косослойная правая надкрыльная стойка… — пробормотал пилот, пристально глядя туда же, куда и Кирилл. — Если она сломается, гробанёмся обязательно…
— Вижу Горловку!
— Садимся!
— Там окопы! Полный газ — и на перетяжку!
— Даю полный!
— Не успеем, по ветру идём!
— Скорость семьдесят пять!
Карбюраторы моторов вспыхнули, разгораясь и перекидывая пламя на крыло.
— Контакт!
— Держись!
Авинов схватился за пилотское кресло.
С треском и грохотом корабль покатился по снежному полю, ломая шасси. Крыло тут же развалилось, ломаясь и вставая «домиком».
От страшного удара сознание у Кирилла на мгновение померкло. Очнулся он почти сразу, обнаружив себя лежащим на обломках стула, грудью упирающимся в исковерканный штурвал.
— Огнетушители!
Кабина стояла наклонно вперёд, ощутимо слышно было журчание бензина, истекающего из разбитых баков.
Кряхтя, Авинов поднялся и, пошатываясь, двинулся к хвосту.
Исаев лежал, придавленный свалившейся бомбовой кассетой.
— Вставай, Кузьмич, прилетели…
— О-ох… Да шоб я ишшо хоть раз полез на эти ваши… херопланы…
В этот момент взвилось гудящее пламя, окружая кабину. Начали рваться патроны на нижней площадке.
— Удирай все! — заорал унтер-офицер, скатываясь из перекошенного тамбура в снег, что нагребло целое крыло. — Там снаряды! Сейчас рваться начнут!
Пушка на нижней площадке, что под пилотскою кабиной, была всего в полтора дюйма калибром, но и это не подарок.
— Ложись!
Авинов с Исаевым упали в снег, и тут же с грохотом пошли взрываться снаряды, доканывая полуразрушенную носовую часть.
— Прилетели! — выдохнул Кузьмич и затрясся от смеха.
Удивительно, но никто из тех, кто получил пулю от Котова, не сгиб.
Ранило троих, и довольно серьёзно, унтер Нижевский потерял много крови, но живые же.
Подпоручик Костенчик тоже отделался лёгким сотрясением да ссадиной.
«До свадьбы заживёт!» — уверила его сестра милосердия. Тот густо покраснел, и сестричка вволю повеселилась.
В чужой шинели, с головой, обвязанной бинтом, порученец предстал перед Авиновым.
— Виноват, господин капитан, — пролепетал он. — Я покрыл несмываемым позором мой полк…
— Полноте, поручик! — парировал Кирилл. — Это война, а на ней не бывает сплошных побед и парадов. Так это правда, что Корнилов меня вызывает?
— Так точно! — приободрился Костенчик. — Мне было приказано доставить вас в Ставку, вот только… Я не знаю теперь, как исполнить приказ. Аэроплана больше нет…
— Как это нет? — комически изумился Томин. — А «Сашка» мой? — Он двумя руками указал на «Александра Невского». — Прошу садиться!
Уломав порученца, доложившись Туркулу, попрощавшись с текинцами, вся честная компания отправилась на посадку.
Насчёт Елизара Кузьмича договорённости не было, но Исаев оказался твёрд: уж лучше он будет рядом с его высокоблагородием, а то мало ли…
Туркул поддержал ординарца, озабоченно предполагая, что вторая попытка — или четвёртая по общему счёту — может и удаться.
На что Кузьмич дал достойный ответ: «А от хрена с морквой!»
Пока летели, успели отдохнуть от трудов воинских.
Сначала-то разговоры вели, обсуждали коварство «красного шпиона», а после как-то сразу уморились, пригрелись, да и задремали.
Авинов залёг в отдельной каюте, в шутку зовомой «капитанской», где обычно проявляли снимки после аэрофотосъёмки.
Кирилл устроился на тощем матрасике, укрылся шинелью, да и заснул.