Сил у Котова не осталось совершенно, он всё чаще падал, и всякий раз подниматься было всё сложней. Тело плохо слушалось, держась на одной воле.
Рассудок смутно воспринимал окружающее, и лишь одна зацепка заставляла двигаться: если он даст слабину и не встанет на ноги сразу, то так и останется лежать, пока не замёрзнет.
А весной, когда оттает, его труп склюют жирные степные вороны.
— Стоять, бла-родие, а то стрельну!
Степан разобрал слова не с первого разу, а когда уразумел, что от него требуют, поднял голову.
Он увидал двух красных кавалеристов в шинелях с «разговорами» и в тёплых суконных шлемах-«богатырках», прозванных будёновками.
— Я краском, — еле выговорил Котов, шатаясь.
Будённовцы рассмеялись.
— Кончай его, Сёма, и поехали, — лениво сказал один из них.
Второй кивнул и снял карабин с плеча.
Степан был безучастен до самого последнего мгновения, а после вскинул маузер и выстрелил дважды, сшибая будёновки с обеих стриженых голов.
— Вот ты слезай с коня, — сказал он кавалеристам, замершим в испуге. — Я на нём поеду, а то не дойду. А ты проведёшь меня к своему командиру. Кто у вас командир?
— Т-товарищ Будённый, — растерянно ответил конник.
— Вот и веди меня к Семёну Михайловичу.
Кавалеристы спорить не стали — стрельба странного беляка была более чем убедительна.
Отдав последние силы на то, чтобы забраться в седло, Котов отдышался и глухо сказал безлошадному:
— Догоняй. И постарайся не стрелять в спину. Я этого не люблю.
Путь до своих оказался недолог.
Лагерь 1-й Конармии был велик. Попросту говоря, красные кавалеристы заняли село, частично повыгоняв хозяёв из хат, переловив их кур и поросят — надо же чем-то питаться «освободителям»!
Будённовцы сбились в большую толпу, встречая своего товарища и второго всадника в белогвардейской шинели.
— Петруха! — послышались голоса. — Ты кого споймал?
— Чай, на Корнилова не похож!
— И шинеля не енеральская!
— Эй, дорогу командарму!
Толпа живо расступилась, пропуская Семёна Будённого.
Тот сидел верхом как влитой, щеголяя новенькой формой с нашитой на рукав большой красной звездой и тремя ромбами — знаками отличия командующего армией.
— Эт-то што за явление Христа народу? — звучно спросил Будённый.
— Да вот, товарищ командарм, — растерянно отозвался Петруха, — привязался тут один… Говорит — краском!
Котов оттеснил его и предстал перед командармом.
— Мой мандат под стелькой левого сапога, — еле выговорил он.
И свалился с лошади.
Придя в себя, Котов обнаружил, что лежит в хате, на большой железной кровати с блестящими шарами на спинке — видать, предмете гордости хозяёв.
В низенькие оконца цедил свет новый день, от протопленной печи несло запахом палёного кизяка и меловой побелки.
Степан перекатил голову по вышитой наволочке.
Рядом, на венском стуле, висела шинель подпоручика Костенчика и маузер в кобуре.
Пистолет Степана успокоил. Стало быть, поверили, коль оружие оставили…
Тут из сеней заглянула медсестричка, ойкнула и тут же исчезла. Некоторое время спустя явился врач. Он прощупал Семёна, послушал и сказал:
— На вас, батенька, всё как на собаке зарастает. Поваляетесь с недельку — и в строй!
— Спасибо, доктор…
— Да не за что…
Военврач тут же вскочил — в хату, пригибаясь под низкой притолокой, вошел Будённый. Доктор по стеночке, по стеночке и слинял.
— Продолжим наш разговор! — хохотнул командарм. — А то ты, Стёпа, больно не вовремя сомлел!
— Извиняюсь, товарищ Будённый, ослаб. Товарищ Троцкий послал меня с секретным заданием — вывезти в Москву, через линию фронта, одного беляка, очень важного для Советской республики. Я уже и выследил его, и схватил, и в аэроплан усадил, да только одолели меня. Их семеро было, а я сплоховал…
— Бывает, товарищ Котов. Что делать-то сбираетесь?
— Да вот подшили тут меня, и ладно. Назад мне надо.
— Беляка того искать?
— Ну да… За ним сам Корнилов аэроплан высылал, чтобы в Ростов вывезти.
— Ишь ты его! — подивился Будённый. — Важная, видать, птица!
— Вот эту птичку мне и надо словить. Двину в Ростов, там товарищи из Донкома помогут…
— Ага… Ага… — покивал Будённый. — Ну до линии фронта мы тебя подбросим…
— …А дальше я уж сам!
РСФСР, Москва.
Три эшелона подряд, составленные из цистерн с английским бензином, стали для большевиков настоящей манной небесной. Страна Советов, почти удушенная, сделала судорожный вдох.
Поднять из руин производство на британских подачках было нельзя, но хоть как-то насытить технику, стоявшую колом, получалось.
Жесточайшие лимиты позволяли экономить бензин и масло, но ленинский «роллс-ройс» да пару «паккардов», возивших Троцкого и Сталина, заправляли без разговоров.
Иосиф Виссарионович покинул Кремль ещё днём, а сейчас, когда опустились сумерки, Лаврентий вёл машину улицами Замоскворечья. Сталин пригляделся. Кажется, тот самый дом.
— Приехали, Лаврэнтий.
«Паккард» мягко затормозил, и от неприметной арки тотчас же отделилась фигура человека.
Замерев на секунду, он уверенно пошагал к машине.
Это был генерал Стогов.
— Садитесь, — повёл Сталин головой в сторону заднего сиденья.
— Благодарю, — чопорно ответил генерал, усаживаясь.
Водитель привычным движением вооружился и вышел «прогуляться».
Стогов хмыкнул.
— Не ожидал я, что встречусь с комиссаром вашего ранга вот так.
Наркомнац оскалился.
— Жизнь полна нэожиданностей, Николай Николаевич!
— Можно вопрос?
— Спрашивайте.
— Когда вы поняли, что Авинов — не тот, за кого себя выдаёт?
— Пожалуй… В начале сэнтября. Тогда же я узнал настоящее имя… хм… шпиона. Утечка произошла. Больше не утечёт, Лаврэнтий всё исправил, хе-хе… — Поймав в зеркальце недоумевавший взгляд генерала, нарком пояснил: — Есть человек — есть проблема, нэт человека — нэт проблемы.
— Понятно… И вы… ничего не предпринимали столь долгое время? Два месяца! Знали, что рядом с вами белогвардейский разведчик, и… терпели его присутствие?
Сталин ухмыльнулся.
— С сэмнадцатого года я дэржал в голове два варианта развития событий. Как в азартной игре: ставил и на «красное», и на «белое». Мнэ важнее выигрыш, Николай Николаевич.
— А на кону — власть… — задумчиво проговорил Стогов. — Это важно — то, что вы не переметнулись к нам в последний момент, убоявшись поражения, как бывает с натурами нестойкими и слабыми.
Сталин не стал даже кивать. К чему подтверждать очевидные вещи? Покрутив папиросу между пальцев, он дунул в мундштук и закурил.
— Угощайтесь, — предложил он.
— Благодарю. — Генерал взял папиросу. — «Лира»… Надо же… Я уже и забыл, что такие бывают… Бывали.
Табачный дым скоро заполнил весь салон.
— Бывали, — сказал Иосиф Виссарионович. — И ещё будут. Вот списки военспецов, которых привлёк Троцкий. Кто пошёл от безысходности, кто, как Брусилов, принял революцию. С этими господами просто, их можно переубедить, пристыдить, напомнить о чести и прочих дворянских штучках… Не морщитесь, Николай Николаевич! Чтобы победить в этой войне, вам надо быть политиком, а все политики — циники. И вот второй список. Здесь те, у кого семьи в заложниках. Эти перейдут на сторону белых сразу, как только убедятся, что их родные в безопасности, и «кожаная сотня» Троцкого или ЧК не достанут их. Тут адреса и прочее. Только учтите: постепенность тут неуместна! Как только Троцкий обнаружит, что спецы начали пропадать, он тут же усилит меры бэзопасности.
— Безусловно, безусловно, Иосиф Виссарионович. Спасибо вам большое за офицеров.
— Нэ за что, Николай Николаевич…
Фите.
Английские поставки идут регулярно. Аэропланы «Де Хевиленд», «Бристоль», «Сопвич» и «Виккерс» заполнили целый аэродром под Москвой. Поступил 21 танк «Марк IV» и «Уиппет», 7 танков «Рено FT-17», миномёты Стокса и целые вагоны боеприпасов, снарядов, мин, авиабомб и патронов. Своим ходом дошли трофейные немецкие грузовики «бенц» — более 50 машин.
Вагоном первого класса в Москву прибыли военные инструкторы, призванные обучить красноармейцев управлять техникой и обслуживать её.
Из Москвы в Ригу ушёл первый состав, гружённый лесом. Отдельно, как ценный груз, в Англию была отправлена коллекция полотен из Третьяковской галереи.
Людям генерала Стогова удалось переправить за линию фронта более трёх тысяч офицеров из бывших красных военспецов.
Глава 12
ВСЁ ДЛЯ ФРОНТА, ВСЁ ДЛЯ ПОБЕДЫ
Сообщение ОСВАГ:
Чехословацкий корпус поднял мятеж.
1-я гуситская стрелковая дивизия и 2-я стрелковая дивизия чехословаков, а также их Запасная стрелковая бригада, добровольно входившие в состав Сибирской армии под командованием полковника Пепеляева, восстали в Челябинске.
Пользуясь хорошим к себе отношением как к «братушкам», чехословаки разгромили оружейный арсенал, захватив винтовки и артиллерийскую батарею.
Есть мнение, что вожаки мятежников поддались на уговоры Т. Масарика, одного из создателей ЧСК, а ныне ставшего президентом так называемой Чехословакии.
Т. Масарик призвал «чехословацких легионеров» вернуться на родину, дабы стать её армией.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: Масарик — марионетка, проплаченный и управляемый Антантой, прежде всего Францией.
Сам «Тятечек», как прозвали чехи своего президента, именует чехословацкий корпус «автономной армией, но в то же время и частью французской армии».
Вернуться в Европу можно лишь одним путём — по Транссибу до Владивостока, а дальше морем. И чехословаки решились на вооружённый мятеж.
Крупные отряды под командованием поручика С. Чечека, полковника С. Войцеховского, капитанов Р. Гайды и Я. Сыровы, ставших начальниками эшелонов, захватили более 60 железнодорожных составов и несколько бронепоездов в Самаре, Челябинске, Миассе, Екатеринбурге.
С боем, подвергая местных жителей грабежам и насилию, чехословаки двинулись к Кургану, заняли город, объединились и направились к Петропавловску и Омску.
Так называемое Временное Всероссийское правительство, созданное эсерами и эсдеками в Омске, встречало чехословаков как освободителей и карателей, борцов с красными партизанами.
Ян Сыровый, успевший пролезть в генералы, объявил перегон между Новониколаевском и Иркутском операционным участком чехословацкого войска, а вот Антанта признала ЧСК частью своих вооружённых сил.
Таким образом, Великий Сибирский путь оказался под контролем главнокомандующего союзными войсками в Сибири и на Дальнем Востоке французского генерала Мориса Жанена.
Генерал-майор В. Каппель получил приказ Верховного правителя преследовать мятежников.
Чехословаки должны быть разоружены, лишены награбленного имущества и высланы из страны. С насильниками, грабителями, растлителями, большевиками, эсерами и агитаторами приказано поступать по законам военного времени — расстреливать на месте.
РСФСР, Москва.
Ночью Троцкий спал очень плохо. Постоянно ворочался, то так ляжет, то этак, а сон не шёл.
В конце концов Лев Давидович сдался и резко сел, откинув одеяло. Оглянулся на жену — Наталья только колыхнулась сонно.
Наркомвоен натянул мягкие тапочки на войлочной подошве, встал, кряхтя да постанывая, прошлёпал в соседнюю комнату к глыбообразному комоду и запалил лампу.
Тусклый свет пошатнул тени, и гротескный силуэт чёрта лёг на стену, как картинка «волшебного фонаря».
Троцкий улыбнулся самодовольно.
Пусть борзописцы всех мастей соревнуются, сравнивая его то с бесом, то с самим Мефистофелем.
Ему это только на руку, ибо известность, как это ведомо любому политику, начинается после карикатуры в английском «Панче».
Наркомвоен приблизился к зеркалу.
В одном исподнем, он не впечатлял атлетическим сложением.
Малорослый, сухощавый, чернявый, но широкогрудый, с огромным лбом, на который падали густые вьющиеся волосы, чья шапка не имела формы.
Желтоватая кожа лица. Клювообразный нос над жидкими усиками с опущенными книзу концами. Выступающие вперёд губы, реденькая бородёнка — и глаза, горящие, острые, пронизывающие насквозь, чей сильный взгляд переполнен неугасимой злобой и неутолимой жаждой крови.
— Да-а… — прошептал Троцкий самодовольно. — Я такой…
Скоро он продрог, чего и добивался. Налив себе воды из графина, выцедил, морщась, целый стакан, дабы умягчить язву.
Хотя вовсе не боль лишила его сна… А что же?
Какая-то неясная мысль мелькнула и пропала. Расплывчатое воспоминание…
Да о чём же?!
Чувствуя, что подступает раздражение, Лев Давидович приказал себе успокоиться.
Как там писали в русских народных?.. Утро вечера мудренее?
Спать, спать…
Утром он встал на удивление бодрым.
И язва не терзала желудок, ныла только, но к этому Троцкий давно привык.
Жены уже не было — Наталья Ивановна вставала пораньше, чтобы «вести хозяйство», как она любила выражаться.
Лев Давидович оделся, не торопясь, и вышел в коридор.
Недавно ответственные работники получили квартиры в Кавалеровском корпусе, куда и переехали из Большого Кремлёвского дворца, отапливать который было сложно — дров не напасёшься.
Наркомвоена поселили на нижнем этаже.
Рядом прописались Цюрупа и Калинин, а наискосок от двери Троцких разместился Сталин со своей «Надэждой».
Кухонь в квартирах не было, все жильцы пользовались большой общей «кухней Троцкого».
Лев Давидович и сам недоумевал, откуда такое прозвание.
Возможно, оттого оно возникло, что кастрюлями распоряжалась Василиса Фёдоровна, кухарка Троцкого, которую чаще всего звали Васёной.
В светлом коридоре было довольно шумно — начинался новый рабочий день.
На лестничной площадке маячил чекист Борис, длинный парень из личной охраны Троцкого, женатый на Васёне.
Около чекиста крутился Яшка Джугашвили.
Наверное, опять выпрашивал маузер потрогать.
— Доброе утро, дядя Лёва! — прозвенел мальчишеский голос.
— Доброе, доброе… — пробурчал наркомвоен.
Кивнув, как мог любезнее, улыбавшейся Надежде Алиллуевой, Троцкий прошагал на кухню, где столкнулся с Натальей.
— Встал уже? — спросила она и обернулась к кухарке: — Васёна, Лев Давидович встал, подавай завтрак.
— Ясненько, ясненько, Наталья Ивановна, — откликнулась Васёна, — подаю уже…
На завтрак была гречневая каша.
Кухарка накладывала её в тарелки с орлами из царских сервизов.
Троцкий усмехнулся, припомнив ленинскую присказку: «Опомнитесь, батенька, мы уже не в Смольном…»
Это верно…
Лев Давидович нахмурился — юркой змейкой скользнула полуночная мыслишка…
Уловить её не удалось, супруга помешала.
— Лев, — сказала она, — я сейчас в Чудов заскочу, за пайком, а ты скажи Боре, пусть из поезда колбаски принесёт и чаю. Хорошо?
— Да, да, — досадливо поморщился Троцкий.
И замер. Чудов монастырь… Капитан Авинов… Он вспомнил!
Так вот что его мучило…
Резко отодвинув тарелку, наркомвоен пробормотал что-то о срочной работе, подхватил кожаную шинель и выскочил в коридор.
Мимо прошествовал Сталин.
Зыркнул жёлтыми глазами, кивнул без охоты.
Зыркай-зыркай… Дозыркаешься ещё.
Стремительно шагая, Лев Давидович покинул «кремлёвскую коммуналку» и двинулся к Сенату.
Мимоходом кивнув красноармейцу, ворвался в свой кабинет, остановился, часто дыша.
Аккуратно прикрыв за собой дверь, он подошёл к столу.
Это где-то здесь…
Не может быть, чтобы это было ошибкой!
Усевшись в своё любимое кресло, Троцкий принялся шарить в ящиках и сразу же нашёл то, что искал.
— Оно! — выдохнул наркомвоен. — Оно самое!
Исписанный с обеих сторон лист бумаги, который он держал в руках, затрясся. Лев Давидович бережно положил его на стол и вчитался.
«Месторождение алмазов в Вилюйском округе Якутской области. На реке Далдын, левом притоке Мархи, опять-таки левого притока Вилюя…»
Троцкий оторвался от занимательного чтения и улыбнулся блаженно. Господи, как же он мог забыть такое!
Это же самый первый лист из той папки, которую унёс белогвардейский шпион!