- Почему не поедешь? – удивился Жорка, - Это же мать твоя!
- Не хочу вас видеть. Вы мне омерзительны, - брат молчал, переступая с ноги на ногу.
- Прости, но мы не знали, где ты. Поэтому не смогли выручить.
- Можно подумать, вы пытались! А теперь папка снова хочет меня туда же засунуть!
- С чего ты взял?! – не скрыл своего удивления и возмущения Жорка.
- Папка приезжал недавно. Знаешь, для чего? Привёз мне отмычки, и заказ. Ты видел мою ногу? Я не могу теперь быстро бегать, меня обязательно возьмут, и снова отправят в тюрьму, - обернулся я к нему, - Ладно, я не сказал ему об этом, но догадаться он мог? Ты знаешь, сколько я весил, когда сбежал? Около двадцати килограммов! А на этой ноге висела гиря в шестнадцать килограммов! Сколько должен весить пацан моего возраста, ты знаешь? А я знаю, специально интересовался. Тридцать пять, или тридцать шесть кг. А я вешу двадцать пять, - Жорка молчал. Я тоже помолчал, потом сказал:
- Завтра схожу в медпункт, если тренироваться мне опасно, я подумаю. Заходи завтра.
- Саша, давайте ужинать, у меня суп остался, - предложила Алёнка, - покорми брата, он, наверно, кушать хочет…
- Обойдётся! – резко сказал я. Жорка ничего не сказал, молча повернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь.
- Саш, - подал голос Зяма, - он же не виноват, зачем ты так?
Я молчал, понимая, что погорячился. При чём здесь Жорка? Тем не менее обида выжигала меня изнутри.
- Алён, прости, разогрей суп, я пока почитаю письмо, - я опять отошёл к окну.
«…ты сказал, чтобы я сжигала твои письма. А я их прячу. В своём сердце. Выучу наизусть, и прячу. Когда надо, достаю любое, и перечитываю. Я очень-очень скучаю по тебе, Сашенька! Часто плачу. Одно время, вспоминая тебя, радовалась, а потом пришло ощущение потери, будто тебя нет…» - с трудом я сдержался, чтобы не разреветься от бессилия, но слёзы всё равно побежали по лицу.
Я даже не сразу их заметил.
Снова убрав письмо, задумался, вспомнил детский дом, ребят. Захотелось вдруг к ним, тоже ужасно соскучился. Пусть к Ниночке не попаду, так хоть к друзьям съездить! Заодно маму похоронить. Не обязательно у отца жить, можно поселиться у ребят. Кто меня выгонит из родного детдома?! И взять меня непросто, это я перед братом прикинулся таким беспомощным ребёнком, на самом деле силы ещё остались, а ненависти хватает на десятерых. На кого ненависть? На тех, кто захочет опять упрятать меня на каторгу.
Надо всё взвесить, повидаться с Никитой, Артёмкой, Серёжкой, и со всеми остальными ребятами, включая старших, они тоже очень неплохо ко мне относились, сочувствовали моему горю.
И вот, опять решил идти к ним со своим несчастьем! Нет, в первую очередь встретиться с ними, всё остальное – потом.
Поездкадомой.
На другой день я отпросился в медпункт.
Медпункт на этом полигоне, вернее, в воинской части, был лучше районных поликлиник, которые я знал. Ещё бы, будучи ребёнком, без болезней не обойдёшься.
Я не говорю об узких специалистах, речь идёт об оборудовании. Отстояв небольшую очередь, состоящую из ребят, получивших незначительные травмы на тренировках, я вошёл в кабинет.
За столом сидел и записывал в карточку свои выводы о предыдущем пациенте, военврач, его ассистенткой была молоденькая медсестра. Обычно такие должности занимают не вольнонаёмные, скорее всего, девушка была женой какого-нибудь лейтенанта.
Она сняла с моей ноги бинт и позвала врача:
- Геннадий Алексеевич, вам надо на это посмотреть…
- Где это вы, молодой человек, получили такую странную травму? – строго спросил меня военврач таким тоном, что мне захотелось сбежать, потому что показалось, что он видит меня насквозь.
Может, так оно и было? Человек-рентген, такому на войне не нужен будет аппарат, и так все внутренности увидит.
Отогнав дурацкие мысли, я беспечно заявил:
- Помните, Пётр Первый давал медаль «За пьянство»? А это медаль за… - прикусил я язык, глянув на медсестру.
- Ясно, - буркнул врач, - давай-ка, сделаем снимок, - ошибся я, что ли? Не видит насквозь?
- Вдруг, трещина, - пояснил мне Геннадий Алексеевич, - или кость загнила. Давно это у тебя?
- Почти полгода, - посчитал я примерное время с весны. Доктор только головой покачал:
- Ты что, с такой ногой тренируешься? – дошло до него, - Немедленно прекратить! Без ноги хочешь остаться? – разочарованный вздох был ему ответом.
- Куда торопишься? – удивился доктор, - У тебя вся жизнь впереди, успеешь ещё повоевать.
- Не воевать я хочу, - возразил я, - силы восстановить немного, совсем слабый стал, а теперь ещё предпишете постельный режим.
- Может, и не постельный, но костыли бы я тебе выписал. Пока ограничусь освобождением от тренировок, ногу ни в коем случае не нагружать, не бегать, пока не разрешу. Всё. Узнаю, что ослушался, устрою постельный режим, или выгоню с полигона. Понял?
- Понял…
- Не слышу!
- Так точно, товарищ майор! Понял! – звонко крикнул я.
- Вот так-то лучше. Совсем молодёжь распустилась.
Сделав мне снимок, почистили рану, отчего мои глаза стали мокрыми, перевязали и отпустили с освобождением от тренировок на руках. Тяжело вздохнув, отправился на приём к полковнику.
- Что у тебя? – нахмурился полковник, взяв бумагу из моих рук, - Всё так серьёзно? – я кивнул и сказал:
- Товарищ полковник, если так уж вышло, отпустите меня на побывку. У меня мама умерла, на похороны надо ехать.
- Кто же тебя держит? – удивился полковник, вставая из-за стола, - Помощь нужна?
- Нет, за мной брат приехал, я только хочу попросить, чтобы на время моего отсутствия вы поселили здесь моих друзей. Волнуюсь я за них.
- То есть? – не понял полковник, - А их родители?
- Нет у них родителей, мы одни живём, за нами приглядывают, снабжают продуктами, не удивляйтесь, так получилось.
- Хорошо, поселим их здесь, найдём им место. После твоего возвращения поговорим. Когда уезжаешь?
- Брат скажет. Думаю, не сегодня, так завтра.
От Бахметьева я пошёл на нашу тренировочную площадку, договариваться с ребятами.
Как ни странно, Зяма с Алёной отнеслись к моему предложению пожить пока в части положительно, только попросили не задерживаться, скорее возвращаться. Зяма вообще хотел ехать со мной, но Алёна сказала, что тогда и она поедет.
- Я бы с удовольствием вас взял, - улыбнулся я, - если бы знал, что там есть, где остановиться.
Так что домой сегодня я поехал один, оставив друзей на базе.
Пока собирался, появился брат.
- Ну, что решил? – спросил он, когда мы поздоровались, на этот раз гораздо теплей, чем вчера.
- Мне дали освобождение от тренировок, - ответил я, - так что, отпросился на похороны.
- Тогда поехали. Я купил билеты на вечерний поезд. Я знал, что ты остынешь, и согласишься ехать, - улыбнулся он на мой вопросительный взгляд.
Брат приобрёл билеты в купейный вагон. Нашими соседями были двое, угрюмого вида мужчин.
Спрашивать я ничего не стал, предполагая, что они едут с нами, как сопровождение, страховка от непредвиденных случаев.
- Жорка! – обратился я к брату, когда мы расположились за столиком, напротив друг друга, а мужики ушли в тамбур, покурить, - где вы собираетесь меня поселить? – Жорка пожал плечами:
- Собирались у себя, мы сейчас снимаем дачу у друзей, но, если ты против, посмотрим. Может, снимем тебе комнату, а, может быть, номер в гостинице.
- Я хочу в детдом.
- Что ты там будешь делать? – удивился брат, - Скорее всего все ребята на даче, там сейчас ремонт идёт.
- Ты заходил туда? – искренне удивился я.
- Санька, не считай меня за идиота! Я прекрасно знаю, как ты к нам относишься, хотя не совсем понимаю, чем это вызвано. Для меня ты самый дорогой человек, поэтому я проверил, что сейчас делается в твоём детском доме. Там ведь остались твои друзья. Конечно, дальше проходной меня не пустили, я передал конфеты для тех ребят, кто там сейчас живёт, и узнал, что ещё никто не вернулся с дачи.
- А кто там сейчас живёт? – живо заинтересовался я.
- Кто его знает, - пожал Жорка плечами, - мало, что ли беспризорников?
Я с ним согласился, к нам постоянно приходили и уходили новенькие. Поживут, потом отправляют в другие дома, или оставляют. Я не вдавался в эти дела.
- Всё равно я хочу заглянуть домой, - решил я.
- Заглядывай, - согласился брат, - приедем ночью, можешь сбегать, если не боишься. Утром заеду за тобой, там договоримся. Ты стал самостоятельным, брат, не боюсь, что потеряешься, - ответил он на невысказанный вопрос.
Поезд оказался транзитным, потому для нас был не самым удобным. Выехали засветло, потом легли спать, а часа в три ночи нас разбудили, предупредив, что скоро нам выходить, а стоянка пять минут.
Неприятно вставать с тёплой постели ночью, и выходить в зябкую свежесть, на безлюдный. освещённый неяркими лампами перрон. Особенно, с голыми ногами и руками.
Передёрнув плечами, я поудобней устроил рюкзак за спиной и пошёл следом за Жоркой. Одно было хорошо: за нами приехала машина. Немного поспорив, всё же отвезли меня к родному детдому.
- Совсем ты, Сашка, от рук отбился! – с досадой сказал Жорка, выходя из машины вслед за мной, - Ну, вот куда ты собрался? – показал он на мрачное здание без единого огонька в тёмных окнах, - Подождать тебя? – я упрямо мотнул головой.
- Ну и оставайся! – рассердился брат, - Учти, если тебя утром здесь не будет в девять, искать не буду!
- Почему в девять? – спросил я, - Похороны, обычно, часа в два?
- Думаешь, кроме тебя у нас нет никаких забот? Я бы вообще за тобой не заезжал, да не найдёшь нас.
- Могу прямо на кладбище прийти…
- Да ну тебя! – рассердился Жорка, - Всё, поехали! – сказал он водителю, забравшись в машину.
Через минуту я остался один. Немного постояв на месте, чтобы глаза привыкли к темноте, я быстро двинулся к знакомому лазу в ограде. На этот раз даже не пролез, а как будто прошёл сквозь небольшую дырку в ограде. Подойдя к дому с той стороны, где находилась наша спальня, я пригляделся и увидел, что окно приоткрыто. Совсем замечательно! Достав из рюкзака кошачьи когти, я легко взобрался на свой этаж, пролез в окно, распластавшись по подоконнику. Потом осторожно ступил на пол, стараясь не брякнуть железом.
В комнате спали ребята. Не знаю, мои друзья, или чужие, было темно, даже ночник не горел.
Отстегнув когти, я убрал их в рюкзак, вместе с обувью. Осторожно, на цыпочках, прошёл вдоль рядов кроватей, надеясь найти свободную. Если ничего не изменилось, должен дежурный бдить. Наверняка бессовестно дрыхнет!
Найдя всё-таки свободную кровать, я разделся и по-хозяйски улёгся под одеяло, сладко зевнул и спокойно заснул, будто вернулся домой.
Утром я проснулся, как и планировал, раньше всех, даже дежурный тихо сопел у двери, на банкетке.
Быстро одевшись, заправил кровать, огляделся в уже светлой спальне.
Когда я уходил из части, мне выдали военную форму. Форма у ребят была трёх видов: камуфляжная, с короткими и длинными штанами и рукавами, белая, парадная, и чёрная, для построений и маршировки.
Сейчас я был в чёрных шортах, рубашке и берете. Почему берет, а не пилотка? У берета есть резинка, если её закрепить под подбородком, то можно не опасаться, что она свалится с головы при драке или беге с препятствиями.
Артёмку я нашёл быстро, по фотографии на тумбочке.
По той самой фотографии, которую я ему подарил, где мы с Лиской.
Забыв о своём страшном лице, я присел на краешек кровати и осторожно погладил мальчика по голове. Артёмка пошевелился и неохотно открыл сонные глаза. Через мгновенье глаза прояснились и губы растянулись в счастливой улыбке:
- Саша! – прошептал он, - Я знал, что ты придёшь! – потянулся Артёмка ко мне худенькими ручками.
Я завернул его в одеяло и посадил к себе на колени. Мальчик прильнул ко мне худеньким тельцем, замер, тихонько дыша мне в ухо.
- Эй! – услышал я окрик, и меня схватили за плечо, - Оставь моего брата!
Оглянувшись, я увидел Серёжку.
- Ты кто? – спросил Серёжка, содрогнувшись от моего вида.
- Ты что, Серёжа? – удивился Артёмка, - Сашу не узнал?
- Саша?! – удивился Серёжка, - Ты как здесь?
- Привет, Серёжка! – раздвинул я губы, - Здесь я по неприятному делу. На похороны приехал.
- Опять?! – Серёжка сел на койку, напротив нас. – Кто на этот раз?
- Мама, - коротко ответил я. Серёжка промолчал. Что он мог сказать? Дети ещё не могут нести всякую чушь, типа того, что они сочувствуют твоему горю. Если сочувствуют, то это и так, без слов видно.
- А вы, почему не на даче? – спросил я у счастливой Артёмкиной мордашки.
- Артёмка заболел, - обречённо ответил Серёжка, - пришлось сюда привезти.
- Тогда, почему не в больнице? – нахмурился я. Брат махнул рукой:
- Лежали уже в больнице, пришлось ещё операцию делать. Сейчас температура спала, уколы ставить не надо, нас и выписали.
- Ты не верь Серёжке! – тихо прошептал Артёмка мне на ухо, - Теперь, когда ты приехал, я обязательно поправлюсь! Даже если ты опять уедешь, - мальчик потёрся головой об моё плечо и признался: - Нам сказали, что тебя мы больше не увидим никогда. Поэтому мне было так плохо. А ты сбежал, да? – улыбнулся он, глядя мне в глаза. Мне не понравилась такая проницательность малыша. Значит, что? Уже одной ногой там?
- Сбежал, Артёмка, - шепнул я, - больше не попадусь, буду биться отчаянно.
- Да, Саша, я тоже буду теперь отчаянно бороться за жизнь! Теперь я знаю, ты выдержал! Значит, и мне надо!
- Что, Артёмка? Больно?
- Уже нет. Было больно, спать не мог, даже плакал.
- Бедненький! – я сам чуть не заплакал от жалости.
- Сань, отдай его мне, надо переодеть, у него недержание, мокрый он…
Артёмка смущённо засопел:
- Я выдержу, Саша, вот увидишь! Только не смотри, пожалуйста.
Я отошёл к окну, чтобы не видеть, что осталось от мальчика. Через пять минут Серёжа позвал меня:
- Пойдём, Саш, умоемся.
В умывальнике Серёжка долго умывался, не решаясь заговорить. Вытершись насухо вафельным полотенцем, он посмотрел мне в глаза и сказал:
- Умирает Артёмка. Потому и выписали из больницы.
- Что с ним? – одними губами спросил я.
- Рак. Неоперабельный. Уже вырезали, что могли, теперь хоть боли не мучают. Это от побоев.
У меня сами собой сжались кулаки, сжались зубы.
- Не надо, Саша! – твёрдо сказал Серёжка, - Это моё!
- Тебе это зачем? – спросил я, - Да и не сможешь ты!
- Смогу! – воскликнул Серёжка, ударив кулаком по подоконнику, - А если не смогу, пусть и меня убьют!
- Не калечь себе жизнь, Серёжка! Мне уже всё равно, у меня дел, можно сказать, на пожизненное тянет, если не на «вышку», а ты жить за двоих должен!
Серёжка упрямо помотал головой:
- Я тебе говорю, не трожь! Братом заклинаю! – яростно блеснул он глазами.
- Не смею препятствовать, - сказал я, через несколько минут, - твоё право.
Мы вернулись в спальню, где нас ждал счастливый Артёмка. Пошарив в рюкзаке, я нашёл большое сладкое яблоко, конфеты. Конфеты я отдал Серёжке, чтобы он раздал ребятам на помин моей матушки.
- На завтрак пойдёшь? – спросил меня Сергей.
- Пойду, наверное, - решил я, глянув на часики, - ещё семь часов, за мной в девять заедут.
- Саш, ты ещё зайдёшь? – спросил Артёмка, прижимая к себе яблоко.
- Постараюсь, братик! Сам понимаешь, грустное меня ждёт дело, - Артёмка понимающе покивал.
Занятый братьями, я даже не обратил внимание на остальных ребят нашей спальни. Конечно, здесь были новички, все мои друзья были в это летнее время на даче, ходили под парусом, в поход, просто купались и загорали. Где-то там ждал меня Никита. Жаль, времени нет, не навестишь друзей.
- Серёж, а директор где? В лагере?
- В лагере, - подтвердил друг, - здесь сейчас никого, кроме воспитателей, нет, ты их не знаешь.
- Нормальные? Старшие вас не обижают?
- Мы следуем твоим советам, - усмехнулся Сергей, - защищаем друг друга, не пускаем к себе посторонних. С нами считаются, и Артёмку жалеют, приносят ему вкусняшки. Пойдём? Ты где сейчас? Это форма?