В семилетнем возрасте Кэрол обнаружила, что принадлежит к тем счастливчикам, которые способны управлять своими снами, а потом освобождать сон в сознании так, что компетентный волшебник может вытянуть его и разлить по бутылкам, чтобы им могли насладиться другие люди. Кэрол любила видеть сны. Она создала ни много ни мало девяносто девять полнометражных снов. Она любила внимание, которое ей уделяли, и дорогие вещи, которые ей покупала мама. Поэтому для нее стало ужасным ударом, когда однажды ночью она легла, чтобы начать сотый сон, и ничего не произошло.
Это был ужасный удар и для мамы, которая как раз заказала завтрак с шампанским, чтобы отпраздновать Сотый Сон Кэрол. Фирма «Мечта волшебника» расстроилась не меньше мамы. Милый мистер Хитрус встал посреди ночи и приехал в Суррей на раннем пригородном поезде. Он успокоил маму, успокоил Кэрол и убедил Кэрол лечь и снова попробовать увидеть сон. Но Кэрол по-прежнему не могла его увидеть. Всю следующую неделю она пыталась каждый день, но снов не было вовсе – даже таких, какие бывают у обычных людей.
Единственным, кто спокойно к этому отнесся, был папа. Как только начался кризис, он отправился на рыбалку. Мистер Хитрус с мамой водили Кэрол ко всем лучшим докторам, на случай если Кэрол переутомилась или заболела. Но с Кэрол всё было в порядке. Тогда мама повела Кэрол на Харли-стрит[6] проконсультироваться с Германом Разумблюмом – знаменитым магопсихиатром. Но и мистер Разумблюм не нашел никаких повреждений. Он сказал, что разум Кэрол в идеальном порядке, а ее уверенность в себе поразительно высока, учитывая обстоятельства.
В машине по дороге домой мама рыдала, а Кэрол всхлипывала.
– Что бы ни случилось, – горячо заявил мистер Хитрус, – мы не должны допустить, чтобы даже намек на это просочился в газеты!
Но, конечно же, было слишком поздно. На следующий день все газеты пестрели заголовками вроде «Кэрол Онейр посещает психоаналитика» и «Сны Кэрол иссякли?» Мама снова разразилась слезами, а Кэрол не могла заставить себя позавтракать.
Вернувшись в тот день с рыбалки, папа обнаружил, что на парадной лестнице рядами сидят репортеры. Он вежливо пробрался между ними, прокладывая дорогу удочкой, со словами:
– Не о чем так волноваться. Моя дочь просто сильно устала, и мы отвезем ее отдохнуть в Швейцарию.
А попав, наконец, внутрь, он сказал:
– Нам повезло. Мне удалось устроить для Кэрол встречу с экспертом.
– Не глупи, дорогой. Мы были у мистера Разумблюма вчера, – всхлипнула мама.
– Я знаю, дорогая. Но я сказал: с экспертом, а не со специалистом, – ответил папа. – Понимаешь, я когда-то учился вместе с Крестоманси – давным-давно, когда мы оба были моложе Кэрол. На самом деле, он потерял свою первую жизнь из-за того, что я ударил его крикетной битой по голове. Будучи кудесником с девятью жизнями, он теперь, конечно, гораздо более важная персона, чем Кэрол, и мне пришлось немало постараться, чтобы добраться до него. Я боялся, он не захочет вспомнить меня, но он вспомнил. Он сказал, что посмотрит Кэрол. Загвоздка в том, что он сейчас отдыхает на юге Франции и не хочет, чтобы его прибежище заполонили газетчики…
– Я позабочусь об этом! – радостно вскричал мистер Хитрус. – Крестоманси! Мистер Онейр, я поражен. Я потрясен!
Два дня спустя Кэрол, ее родители и мистер Хитрус сели в Кале на «Швейцарский Восточный Экспресс», разместившись в спальных вагонах первого класса. Репортеры тоже сели на него – в спальных вагонах второго класса и на местах третьего класса, и к ним присоединились стоящие в коридорах французские и немецкие репортеры. Переполненный поезд громыхал по Франции, пока посреди ночи не въехал в Страсбург, где всегда происходило много пересадок. Пока Кэрол и ее родители спали, их вагон перевели на другой путь и прицепили к «Золотой Стреле Ривьеры», а «Швейцарский Восточный» продолжил путь в Цюрих без них.
Мистер Хитрус отправился с репортерами в Швейцарию. Он сказал Кэрол, что, хотя он вообще-то специализируется на снах, у него достаточно способностей, чтобы внушить репортерам мысль, будто Кэрол по-прежнему в поезде.
– Если Крестоманси желает уединения, – сказал он, – я потеряю работу, если подпущу к нему хотя бы одного из них.
К тому времени, когда репортеры обнаружили обман, Кэрол и ее родители прибыли на морской курорт Тенье на Французской Ривьере. Там папа – не без пары тоскливых взглядов на казино – распаковал свои удочки и отправился на рыбалку. Мама и Кэрол взяли кэб, запряженный лошадьми, чтобы подняться на холм к частной вилле, где остановился Крестоманси.
На эту встречу они надели свои лучшие наряды. Никогда прежде им не приходилось встречаться с более важной, чем Кэрол, персоной. Кэрол надела голубое атласное платье складками – того же цвета, что бутылочки с ее снами, – и не меньше трех вышитых вручную кружевных нижних юбок. На ней также были ботинки на пуговицах в тон платью и голубая лента в тщательно завитых волосах. В руках она держала голубой атласный зонтик от солнца. Также она надела бриллиантовую подвеску в виде сердца, бриллиантовую брошь в виде имени КЭРОЛ, два сапфировых браслета и все шесть золотых браслетов. На ее голубой атласной сумочке были бриллиантовые застежки в форме двух К. Мама была еще более блистательна в вишневом наряде из Парижа, розовой шляпе и всех своих изумрудах.
Их проводила на террасу совершенно заурядная леди. Слишком нарядно одетая для служанки, как прошептала, прикрывшись веером, мама. Кэрол завидовала маминому вееру.
К террасе вело так много ступенек, что, когда они добрались туда, ей было слишком жарко, чтобы разговаривать. Она предоставила маме громко восхищаться чудесным видом. Отсюда открывался вид на море и пляж, и на улицы Тенье. Как сказала мама, казино выглядело очаровательно, а площадки для гольфа – необычайно мирно. По другую сторону от террасы на вилле располагался собственный частный бассейн. В нем было полно плескающихся и кричащих детей, и, по мнению Кэрол, это сильно портило вид.
Крестоманси читал в шезлонге. Когда они подошли, он поднял взгляд и моргнул. Потом он, похоже, вспомнил, кто они такие, и с величайшей учтивостью встал, чтобы пожать им руки. На нем был великолепный костюм из натурального шелка. Кэрол с первого взгляда поняла, что он стоит, по меньшей мере столько же, сколько мамино парижское платье. Но первая ее мысль при виде Крестоманси была: «Ого! Да он вдвое красивее Фрэнсиса!» Она быстро затолкала эту мысль подальше и задавила ее. Мысль была из тех, о которых она никогда не рассказывала маме. Но это означало, что она прониклась к Крестоманси презрением за то, что он такой высокий, и у него такие черные волосы, и такие сверкающие темные глаза. Она знала, что он поможет ничуть не больше мистера Разумблюма, а мистер Разумблюм напоминал ей Мелвилла.
Тем временем мама схватила ладонь Крестоманси обеими руками и говорила:
– О, сэр! Это так мило с вашей стороны, прервать ради нас свой отдых. Но когда даже мистер Разумблюм не смог выяснить, что не дает ей видеть сны…
– Ничего страшного, – сказал Крестоманси, с усилием отнимая свою руку. – Честно говоря, я был заинтригован случаем, который даже Разумблюм не смог разобрать, – он сделал знак служанке, которая привела их на террасу: – Милли, не проводишь миссис… э… О’Нет вниз, пока я поговорю с Кэрол?
– В этом нет необходимости, сэр, – улыбнулась мама. – Я повсюду хожу с моей дорогой дочерью. Кэрол знает, я буду сидеть тихо и не помешаю.
– Неудивительно, что Разумблюм ничего не добился, – пробормотал Крестоманси.
Затем – Кэрол, гордившаяся своей наблюдательностью, так и не поняла до конца, как это случилось – мамы вдруг уже не было на террасе. Сама Кэрол сидела в шезлонге напротив Крестоманси, слыша, как откуда-то снизу доносится мамин голос:
– Я никуда не отпускаю Кэрол одну. Она мое единственное сокровище…
Крестоманси удобно откинулся назад, скрестив элегантные ноги.
– А теперь будь так добра, расскажи мне, что именно ты делаешь, когда создаешь сон.
Кэрол рассказывала об этом уже сотни раз. Она снисходительно улыбнулась и заговорила:
– Вначале у меня в голове возникает чувство, которое означает, что сон готов произойти. Понимаете, сны появляются, когда хотят, и их нельзя остановить или отложить. Тогда я говорю маме, и мы поднимаемся в мой будуар, где она помогает мне устроиться на специальной кушетке, которую сделал для меня мистер Хитрус. Затем мама запускает катушку для дополнительных продуктов и на цыпочках уходит. И под звук мягкого гудения и вращения катушки я засыпаю. Тогда сон принимает меня…
Крестоманси не делал заметок, как мистер Разумблюм и репортеры. Не кивал ей подбадривающе, как мистер Разумблюм. Он просто с отсутствующим видом смотрел на море. Кэрол подумала, что он мог бы по крайней мере велеть тем детям в бассейне вести себя потише. Визг и плеск были такими громкими, что ей приходилось почти кричать. Кэрол подумала, что он ведет себя ужасно невнимательно, но продолжила говорить.
– Я научилась не пугаться и следовать туда, куда ведет меня сон. Это словно путешествие, обещающее открытия.
– Когда это происходит? – бесцеремонно перебил Крестоманси. – Сновидения случаются ночью?
– Они могут случиться в любое время, – ответила Кэрол. – Если сон готов, я могу лечь на кушетку и спать днем.
– Как полезно, – пробормотал Крестоманси. – То есть ты можешь поднять руку во время скучного урока и сказать: «Пожалуйста, могу я выйти, чтобы увидеть сон?» Тебя отпускают домой?
– Я должна объяснить, – сказала Кэрол, усилием воли сохраняя достоинство, – мама организовала для меня обучение на дому, чтобы я могла видеть сны в любое время, когда мне понадобится. Это словно путешествие, обещающее открытия – иногда в подземных пещерах, иногда во дворцах среди облаков…
– Да. А как долго ты видишь сон? Шесть часов? Десять минут? – снова перебил Крестоманси.
– Примерно полчаса, – ответила Кэрол. – Иногда в облаках или, возможно, в южных морях. Я никогда не знаю, куда отправлюсь или кого встречу во время моих путешествий…
– Ты заканчиваешь целый сон за полчаса? – опять прервал Крестоманси.
– Конечно, нет. Некоторые мои сны длятся более трех часов. Что касается людей, которых я встречаю, они странные и чудесные…
– Значит, ты видишь сны промежутками по полчаса. И, полагаю, ты должна вернуться к сну точно в том месте, в котором оставила его в предыдущие полчаса.
– Очевидно. Вам должны были сообщить: я могу управлять моими снами. И лучше всего я работаю регулярными отрывками по полчаса. Не могли бы вы не перебивать меня, когда я изо всех сил стараюсь объяснить вам!
Крестоманси оторвал взгляд от моря и посмотрел на нее. Он казался удивленным.
– Моя дорогая юная леди, ты не стараешься изо всех сил объяснить мне. Я читаю газеты, знаешь ли. Ты рассказываешь мне точно тот же вздор, что рассказывала «Таймс», «Кройдону» и «Пипл», так же как и, несомненно, бедняге Разумблюму. Ты говоришь, будто твои сны приходят без приглашения, но ты видишь их каждый день по полчаса. Ты говоришь, будто не знаешь, куда отправишься в них и что случится, но ты прекрасно можешь управлять своими снами. Всё это одновременно не может быть правдой, не так ли?
Кэрол передвигала браслеты вверх-вниз по руке, пытаясь сохранить самообладание. Что было непросто, когда солнце так припекало, а шум от бассейна был таким громким. Она серьезно подумывала о том, чтобы уволить Мелвилла и в следующем сне злодеем сделать Крестоманси – пока не вспомнила, что следующего сна может и не быть, если Крестоманси не поможет ей.
– Я не понимаю, – сказала она.
– Тогда давай поговорим о самих снах, – предложил Крестоманси и указал на голубую-голубую воду бассейна внизу. – Там ты можешь видеть мою воспитанницу Дженет. Это светловолосая девочка, которую остальные как раз сталкивают с трамплина. Она любит твои сны. У нее есть все девяносто девять, хотя, боюсь, Джулия и мальчики весьма презрительно к ним относятся. Они говорят, твои сны – сентиментальный вздор и всегда одинаковые.
Естественно, Кэрол была глубоко оскорблена тем, что кто-то мог назвать ее сны сентиментальным вздором, но ей хватило ума не сказать это вслух. Она снисходительно улыбнулась грандиозному всплеску, в котором скрылась Дженет.
– Дженет надеется встретиться с тобой позже, – сказал Крестоманси.
Улыбка Кэрол стала шире. Она любила встречаться с поклонниками.
– Когда я узнал о твоем приезде, я взял у Дженет последнюю Общедоступную Подушку.
Улыбка Кэрол немного сузилась. Крестоманси не походил на человека, которому могут понравиться ее сны.
– Мне понравилось, – сообщил Крестоманси.
Улыбка Кэрол стала шире. Хорошо!
– Но, знаешь, Джулия и мальчики правы, – продолжил Крестоманси. – Твои счастливые концы ужасно сентиментальны, и в них всегда происходит одно и то же.
Улыбка Кэрол снова заметно сузилась.
– Но они очень яркие, – сказал Крестоманси. – В них так много действия и так много людей. Мне понравились все эти толпы, которые реклама называет твоим «многотысячным кастом», но должен признаться, я не нахожу твои декорации убедительными. Те арабские декорации в девяносто шестом сне были ужасны, даже со скидкой на твою юность. С другой стороны, твоя ярморочная площадь в последнем сне демонстрирует задатки настоящего таланта.
К этому времени улыбка Кэрол становилась то широкой, то узкой, как улицы в предместьях Дублина. Крестоманси почти застал ее врасплох, сказав:
– И хотя сама ты никогда не появляешься в своих снах, несколько персонажей появляются снова и снова – под разными личинами, конечно. Я насчитал пять-шесть главных актеров.
Это было слишком близко к тому, о чем Кэрол не рассказывала даже маме. К счастью, некоторые репортеры уже делали подобное наблюдение.
– Таковы сны, – сказала она. – Я лишь Смотрящее Око.
– Как ты и сказала «Манчестерскому Стражу», – согласился Крестоманси. – Если, конечно, они это имели в виду под «Отраще Ойо». Теперь я вижу, что это была опечатка.
К облегчению Кэрол, он выглядел крайне отрешенным, и, похоже, не заметил ее испуга.
– А теперь, – произнес он, – я предлагаю тебе уснуть, чтобы я посмотрел, из-за чего твой сотый сон пошел так неправильно, что ты отказалась его записать.
– Но не было ничего неправильного! – запротестовала Кэрол. – Я просто не видела сон.
– Так я и поверил, – сказал Крестоманси. – Закрывай глаза. Можешь храпеть, если хочешь.
– Но… Но я не могу просто заснуть посреди визита! – воскликнула Кэрол. – И… и те дети в бассейне слишком шумят.
Крестоманси небрежно положил ладонь на плиты террасы. А потом его рука поднялась, как будто он что-то тянул от камней наверх. На террасе воцарилась тишина. Кэрол видела, как дети плескаются внизу, а их рты открываются и кричат, но до ее ушей не доносилось ни звука.
– Закончились отговорки? – спросил он.
– Это не отговорки. И как вы узнаете, вижу я сон или нет, без правильной катушки снов и квалифицированного мага-сонника, чтобы прочесть ее? – вопросила Кэрол.
– О, осмелюсь предположить, я прекрасно справлюсь без всего этого, – заметил Крестоманси.
Хотя он произнес это мягким сонным голосом, Кэрол внезапно вспомнила, что он кудесник с девятью жизнями и более важная персона, чем она. Наверное, он считает, что сам по себе достаточно могуществен. Что ж, пусть. Она подыграет ему. Кэрол установила свой голубой зонтик так, чтобы он защищал ее от солнца, и устроилась в шезлонге, зная, что ничего не произойдет…
И она была на ярморочной площади, на которой закончился ее девяносто девятый сон. Перед ней расстилалась широкая грязная лужайка, засыпанная клочками бумаги и другим мусором. Вдали, за хлопающими палатками, наполовину разобранными ларьками и еще одной высокой штуковиной, которая, кажется, была частью спиральной горки, виделось Колесо обозрения. Место выглядело безлюдным.
– Ну, в самом деле! – воскликнула Кэрол. – Они до сих пор ничего не убрали! О чем только Марта и Пол думают?