Что же, давайте по порядку.
Во-первых, отождествление участия в выборах с признанием присоединения Крыма – мягко говоря, притянуто за уши. В Конституции РФ с позапрошлого года в качестве субъектов Российской Федерации указаны Крым и Севастополь. Означает ли это, что любой, кто действует по Конституции, тем самым автоматически признает присоединение? В том числе реализуя гарантированное Конституцией право на свободу собраний или свободу совести, право на образование или здравоохранение? Нет? Почему в таком случае участие в выборах, то есть реализация права на участие в управлении государством, приравнивается к признанию присоединения полуострова?
Партии, считающие незаконной присоединение Крыма, – а такие (хоть их и немного) есть среди тех, кто намерен участвовать в выборах, – скорее всего, не будут выставлять в Крыму кандидатов в одномандатных округах и не будут вести там агитацию. Что касается региональных групп партийного списка, то самое простое решение – сформировать региональную группу, объединяющую Крым с Краснодарским краем (чтобы формально выполнить норму закона).
Во-вторых, и это самое важное: а что предлагается взамен участия в выборах?
Пламенные блоги и талантливые колонки? «Письма из-
далека» о неминуемом крахе режима? «Форумы свободной
России» (при всем уважении к большинству участников)?
Уехать (как советуют «новые отзовисты») смогут не все. Штатное расписание русского радио в Праге тем более ограничено. Антипутинское подполье или группа оппозиционеров-заговорщиков, свергающая «кровавый режим», сгодится разве что для жанра политического детектива или ненаучной фантастики.
«Новая власть должна будет отдать Крым!» – уверен один из лидеров «новых отзовистов» Гарри Каспаров. Другой «отзовист», Андрей Илларионов, публикует целую программу политических реформ, которую в рамках «переходного периода по декомпозиции нынешнего политического режима» надо будет реализовать.
Однако если оппозиция откажется участвовать в выборах (к чему ее призывают Каспаров, Илларионов, Константин Боровой, Александр Морозов и другие «отзовисты»), то откуда возьмется новая власть, реализующая их программы? Прилетят прогрессоры с другой планеты? Благородный дон Румата из системы Центавра, обнажив меч, выйдет на улицу, уничтожая черных, пришедших на смену серым?
По сути, «отзовисты» предлагают сидеть и ждать, когда режим падет сам собой в силу неких чудесных обстоятельств. И обсуждать в программах радио «Свобода» и в фейсбуке, какие реформы надо будет провести, когда это чудо, наконец, случится.
Обсуждать реформы после смены режима, конечно, надо, но куда более актуальным является вопрос о том, как этой смены добиться.
Представляется, что путь – причем мирный (подчеркиваю: мирный, ибо кровавых путей Россия пережила уже достаточно), только один: выборы.
В которых демократической оппозиции надо участвовать, прекрасно понимая, что они неравные и несвободные, сопровождаемые фальсификациями и применением «административного ресурса».
Участвовать, чтобы предлагать альтернативные пути решения проблем страны.
Участвовать, чтобы говорить людям правду о происходящем в стране и разоблачать ложь власти и телепропаганды.
Участвовать, чтобы провести своих депутатов, получив легальные возможности защиты граждан, парламентскую трибуну, доступ к СМИ и право законодательной инициативы.
Участвовать, чтобы граждане, не согласные с политикой власти, увидели в избирательных бюллетенях кандидатов, выражающих их точку зрения, а после выборов получили в парламенте своих представителей.
Участвовать, потому что появление даже и небольшого числа оппозиционных депутатов и мэров ускорит смену режима, а значит, уменьшит цену, которую мы все платим за каждый день сохранения курса, ведущего нашу страну в тупик.
Участвовать, не обращая внимания на брюзжание «новых отзовистов» и уверения скептиков «несколько оппозиционных депутатов ничего не изменят».
Еще как изменят – как изменила в свое время Межрегиональная депутатская группа на съезде народных депутатов СССР (составлявшая немногим больше десятой части депутатов). Как изменили ситуацию Борис Немцов в Ярославле и Лев Шлосберг в Пскове, Эмилия Слабунова и Галина Ширшина в Петрозаводске, Сергей Митрохин и Евгений Бунимович в Москве и Евгений Ройзман в Екатеринбурге.
Будь это не так, будь участие оппозиции в выборах бессмысленным (или «игрой на руку власти»), разве боролась бы власть против перечисленных выше политиков с такой яростью? Разве боролась бы так против участия оппозиционеров в выборах, отказывая им в регистрации под абсурдными предлогами? Разве придумывала бы все новые и новые законы, ограничивающие избирательные права граждан?
А потому призывы «не участвовать», «не играть по их правилам» и прочие «назло маме отморожу уши» – не что иное, как помощь властям, которым только и надо сохранить политическую монополию. И не надо унылых причитаний: «никого не пропустят», «все подделают», «всех снимут» и «все перепишут» – при высокой явке на выборы фальсификации становятся столь же затруднительными, какими они были на выборах 1989–1990 годов.
Что же касается призывов «новых отзовистов», в том числе звучащих из-за пределов России, то хочется сказать: коллеги, самолеты пока еще летают.
Возвращайтесь и показывайте личным примером, как надо менять ситуацию в нашей стране.
У вас есть шанс стать героями.
Будем жить, как проголосовали
28 сентября 2016 года
Подавляющее большинство, полученное единороссами на выборах, не означает столь же подавляющей поддержки политики власти. Оно означает лишь успех спецоперации. Причем – чего нельзя не отметить – проведенной при участии многих из тех, кто должен бы относиться к этой политике критически.
Первым этапом спецоперации стало изменение системы выборов – переход к избранию половины депутатов по одномандатным округам, крайне выгодный «Единой России». Во-первых, это заметно упрощает использование «административного ресурса» и фальсификации. Во-вторых, мажоритарная система, при которой «победитель получает все», а голоса, отданные за остальных кандидатов, пропадают, – нарушает представительность парламента, серьезно смещая распределение мандатов в пользу доминирующей партии.
Результат: при 54% официальной поддержки со стороны граждан единороссы, победившие в 203 думских округах из 225, имеют 343 мандата из 450, или 76% от общего числа. В Петербурге единороссы с официальной поддержкой 41% получили 36 мест в Заксобрании из 50, или 72%. А «Яблоко» с 10% поддержки – два мандата из 50, или 4%.
Моим студентам обычно хватает одного семинара, чтобы понять эту закономерность. Но этого упорно не понимают те представители оппозиции, которые годами повторяют мантры о «приближении депутатов к избирателям» при переходе к выборам по округам.
Вторым этапом спецоперации стало уменьшение явки на выборы.
Именно для этого выборы перенесли на середину сентября, когда множество людей отправляются на садовые участки или еще не вернулись из отпусков. Именно для этого о выборах было мало информации (за несколько дней до выборов граждане жаловались мне, что нет привычных объявлений о том, где находится избирательный участок). И именно для этого придворными социологами распространялись данные о том, что исход выборов предрешен, а демократическая оппозиция не имеет шансов.
При этом власть пригнала на выборы все зависимые от нее группы избирателей: жилищники, социальные работники, военные, пенсионеры, бюджетники. Мы видели это в Петербурге – начиная с голосования курсантов строем, под присмотром офицеров, и заканчивая ветеранами, которых в день голосования обзванивали социальные службы, убеждая голосовать «как надо».
Ресурс «подневольного голосования» ограничен 10–15% от общего числа избирателей. Но они были отмобилизованы, а те, кто мог поддержать оппозицию, большей частью на выборы не пришли. Хотя при явке 60% итоги были бы принципиально иными.
Кто и почему не пришел?
Во-первых, не пришли те, кто «далеки от политики» и ей «не интересуются». Но политика – не лозунги на митингах, политика – это решения законодательных органов, которые регулируют многие стороны жизни: от величины налогов и социальных пособий до того, быть или не быть скверику под вашим окном, или вместо него появится очередной бизнес-центр. И эти решения обязательно коснутся каждого человека, если только он не заперся в «башне из слоновой кости».
Во-вторых, были те, кто не пришел сознательно. Одни – потому, что не верили, что на выборах можно на что-то повлиять. Другие – потому, что поддались массированной пропагандистской атаке тех, кто убеждал «не участвовать в фарсе», «не обеспечивать легитимность власти» и так далее.
Между тем повлиять – реально, и даже на нечестных выборах можно добиться избрания своих представителей – если не в Госдуму, то в региональные парламенты. Где и несколько оппозиционных депутатов могут защищать граждан, останавливать незаконные стройки, влиять на решения властей, наконец – просто говорить правду с парламентской трибуны.
Да, оппозиция не смогла убедить в этом скептиков. Но не потому, что не считала это важным. Как могли, мы это объясняли, но наш информационный ресурс был крайне ограничен, доступа к телевидению между выборами не было, а немногие теледебаты, которые пришлись на кампанию, ничего изменить уже не могли.
Кроме того, надо назвать вещи своими именами: пропагандисты «неучастия» не только оказали услугу «Единой России», но и нанесли удар в спину демократической оппозиции. И когда они теперь (как Алексей Навальный, считающий заслуживающими внимания только те выборы, к которым он допущен) уверяют, что люди «правильно сделали, что не пришли», и что они «не проиграли», – это безответственность и демагогия.
Те, кто не пришел, проиграли – как и те, кто пришел. Потому что так и осталась власть, благодаря политике которой сохранятся высокие цены и тарифы, низкие зарплаты и пенсии, сокращения на работе и стройки под окном, невозможность устроить детей в хорошую школу и отсутствие лекарств.
Но те, кто пришел, хотя бы боролись за то, чтобы изменить ситуацию, – в отличие от тех, кто прийти не захотел. А потом придет к оппозиции – сетовать на ухудшение жизни, то есть – на следствие их же поступка.
Все почти по Жванецкому: фраза «Я не пошел на выборы, и принимаются законы, нарушающие мои права» – произносится только по частям.
Перемены в стране начнутся только тогда, когда в головах у миллионов граждан сформируется эта причинно-следственная связь: от того, как они ведут себя на выборах, прямо зависит то, как они живут.
Исаакий для церкви. Губернатор Георгий Полтавченко заявил, что отдаст Исаакиевский собор РПЦ
10 января 2017 года
Летом 2015 года аналогичная попытка натолкнулась на отказ Смольного – со ссылкой на прибыльность государственного музея «Исаакиевский собор» и отсутствие в бюджете города средств на содержание федерального памятника архитектуры (при том, что РПЦ финансировать это не сможет). Перед этим петицию в интернете о сохранении Исаакия в ведении города подписали около 20 тысяч человек (к 12 января аналогичная петиция за двое суток набрала 120 тысяч голосов).
Петербургская епархия РПЦ этим решением осталась недовольна и продолжила попытки получить Исаакий, подключив, как говорят, к вопросу патриарха Кирилла И якобы на декабрьской встрече Кирилла с губернатором Георгием Полтавченко соответствующая договоренность была достигнута.
Тем не менее, считать вопрос окончательно решенным рано – в Петербурге достаточно противников передачи Исаакия церкви, аргументов у них тоже достаточно, и они твердо намерены сопротивляться.
Как известно, собор строился на средства казны Российской империи (то есть за счет всех ее граждан, как верующих, так и не верующих), всегда был государственной собственностью (до революции он, как и Эрмитаж, был в подчинении Министерства императорского двора), никогда не передавался церкви и никогда не был приходским храмом.
Уже поэтому говорить о его «возвращении» тем, кому он
никогда не принадлежал, как минимум, некорректно. К тому же, в соборе и сейчас проводятся богослужения, которым никто не препятствует – при этом Исаакиевский собор сохраняет статус государственного музея. Это во-первых.
Во-вторых, РПЦ рассматривает «церковную реституцию» как возмещение страданий, которые церковь претерпела в советские времена, и не устает напоминать о «сотнях тысяч уничтоженных, замученных и выброшенных из жизни священников, церковнослужителей и простых верующих».
Однако, именно та часть руководства РПЦ, которой «унаследовали» ее нынешние руководители из РПЦ МП, – идущая от митрополита Сергия (Старгородского), которого сталинское Политбюро сделало Патриархом в 1943 году, – была абсолютно лояльна советской власти и клеймила ее врагов. Ну и о каком правопреемстве может идти речь?
Что касается репрессированных священников, то в возмещение их страданий логично было бы озаботиться в первую очередь возвратом отнятого государством имущества их наследникам, а не возвратом имущества РПЦ.
В-третьих, от репрессий советских времен страдала не только церковь и не только верующие: репрессиям подверглись десятки миллионов людей, у большинства из них при этом было «национализировано» или реквизировано имущество. Но практически никому нынешняя власть ничего не возвращает и не собирается.
Ни наследникам тех, кто владел домами и землей до революции, ни жертвам сталинских репрессий (смехотворные «компенсации» в размере «не более 10 тысяч рублей за все имущество, включая жилые дома», не в счет), ни «раскулаченным», ни депортированным, ни отправленным в ГУЛАГ – возвращают только религиозным организациям. Ничего не возвращают «кулакам», ставшими жертвами сталинской «коллективизации», и представителям народов, подвергшихся массовым депортациям.
Но если национализация была всеобщей, то, может быть, и реституция может быть только всеобщей? Иначе налицо выделение верующих в привилегированную группу, чьи интересы удовлетворяются в приоритетном порядке, что прямо противоречит конституционному принципу равенства прав и свобод граждан, независимо от отношения к религии и принадлежности к общественным объединениям.
В-четвертых, по всей стране стоят разрушенные или разваливающиеся храмы, которые руководство РПЦ не спешит восстанавливать – но заявляет о своих притязаниях на такие процветающие памятники архитектуры, как Исаакиевский собор. Так о чем она печется – о правах верующих (которые никто не нарушает), или об имущественных интересах корпорации?
В-пятых, содержание собора стоит огромных денег, и если выгнать оттуда музей и прекратить собирать плату за билеты (РПЦ обещает сделать вход бесплатным), то епархия немедленно потребует финансовой помощи от государства для сохранения и реставрации памятника федерального значения. Сегодня музей собирает в год около 850 млн. рублей за счет билетов – за счет каких средств их будут компенсировать? Кстати, реставрация фасадов Казанского собора, уже переданного РПЦ, остановлена на середине, потому что епархия не имеет на это средств. Что касается Исаакия, то глава юридической службы Московской партиархии игуменья Ксения (Чернега) прямо заявила: «патриархия ожидает, что работы по поддержанию здания Исаакиевского собора после передачи его РПЦ будут вестись за счет субсидий».
Но с какой стати государство должно будет содержать Исаакий, переданный РПЦ? Которая (как и другие религиозные организации), налогов не платит. На каком основании обкладывать данью государство для содержания храмов? Может быть, логично будет отдельный сбор, причем добровольный? Кто согласился платить, тот и есть действительно верующий. Вот тогда и посмотрим, какой у нас их подлинный (а не показываемый опросами) процент…
«Собор обязаны передать РПЦ – это требование федерального закона», – в унисон твердят и церковники, и питерские единороссы. Но это не так: власть имеет право как передать собор, так и отказать в его передаче (как это было сделано в 2015 году), никакого императива здесь нет.