Ведь чем я боле помощи алкал
Твоей, чтоб замолил мои проказы,
Тем боле плел ты хладной несуразы,
Сводя на нет страстей моих накал.
А ты, слеза постылая, все ночи
Мне докучаешь, как с собой одним
Хочу побыть, мне разъедая очи.
А вздохи с их надрывом записным:
Прерывистые, затяжные, прочи…
Вот вид мой – да! Хоть в гроб ложись с таким.
L. Ne la stagion che ‘l ciel rapido inchina
Когда клонится небо долу
И отлетает прочь наш день
В страны, где ждут его, быть может, –
Одну средь чуждых деревень
Старушку Божью без приколу
Забота о ночлеге гложет…
Но ночь предложит
Ей скромный кров,
Картинки снов
Забвенье перед ней расправит
И в скуке жизни позабавит.
Со мной, увы, не так: меня
Ночь не избавит
От боли и докуки дня.
Когда слепящие колеса
Утопит солнышко во тьме
И тень холма огромной станет, –
Крестьянин с пользой на уме
Орудья соберет с откоса,
Пойдет ворча иль песнь затянет.
Жена сварганит
Ему кондей
Из желудей,
Которых мир не жрет, но славит.
Пусть бал свой всяк, как хочет, правит, –
Мне радости, скажу вам, нет:
Мне душу травит
И заполночь полет планет.
Когда пастух уход наблюдет
Большой звезды в обитель нег
И тьмы приход от стран Востока, –
Он встал, взял бич, как человек,
Который вкривь и вкось не судит.
Вдали от городского скока
Сей сельский дока
Найдет шалаш,
И сон – палаш
Его немедля обезглавит.
В тот миг Амур себя мне явит,
Оружье даст, сведет туда,
Где след лукавит,
Но зверя нету и следа.
Когда в долине мореходы
Кидают кости на покой,
Прикрыв дерюгой ветки дрока, –
Я, тотчас уносим рекой,
В гишпанские вступаю воды,
И, меж Гранады и Марокко,
Мне колют око
Тотчас Столпы,
И храп толпы
Мой слух болезненно буравит.
И новый день меня отравит
Ужасной жаждой, что уста
Лет десять плавит:
Кто пить мне даст, ради Христа?
Когда б не рифмы – умер право!
Смотрю, как счастливы быки:
Они после работ – в распряжке, –
А мне – куда б избыть тоски?
Как справить попранное право?
Чем вымолят у слез поблажки
Глаза – бедняжки?
На кой же ляд
Пить было взгляд,
Что их без помощи оставит?
О, этот взгляд нас не оставит
Теперь ни силой, ни добром.
А смерть нам явит
Вдруг милость: покатив шаром!
Удел сей песни –
Жизнь коротать,
Певцу подстать:
Себя людским глазам не явит
И похвалы иной не справит –
А то по кочкам понесут.
Но гроб исправит
Ее горбатенький сосуд.
LI. Poco era ad appressarsi agli occhi miei
Скажи мне, Дафна, может быть, ты Феб? –
Твой ярый свет давно мне очи вяжет.
Пусть превратиться в лавр меня обяжет
Слепительная жительница неб.
Она ж, безжалостнейшая судеб,
И тут моей мне просьбы не уважит.
Иль – обернуться камнем мне подскажет
Весьма прочнейшим, нежли черствый хлеб?
Тогда б я стал алмаз иль мрамор белый
(С испуга), а быть может: сердолик,
Ценимый тоже чернью оголтелой.
И груз мой с плеч спихнул бы в тот же миг,
О, много больший, чем несет старик,
В Марокко от рутины очумелый.
LII. Non al suo amante piú Diana piacque
Не Актеон любовался Дианой,
Плескавшейся в зной рекой ледяною,
Сведенный с нею случайностью странной, –
Я стыл пред пастушкой грубой, простою,
В струях полоскавшей пестрое платье:
Мне Лавра локон сверкнул над волною,
Как солнце, снявшее с мрака заклятье, –
И в страсти холодной стал вдруг дрожать я.
LIII. Spirto gentil, che quelle membra reggi
Высокий дух, дворецкий тела,
В котором временно живешь
Как мудрый, славный управитель, –
Днесь римский скипетр ты возьмешь
Чтобы народ понудить в дело.
Традиции возобновитель,
Прими мой стих! Он грустный зритель
Исчезновенья древних слав:
Везде коррупция и татьбы,
Куда все так бегут – узнать бы,
Агонью близя средь забав.
Мы все – расплав
Из лет, бездарности и лени –
Так, за власы и на колени!
Я сомневаюсь, чтобы вскоре
Ты смог прервать их крепкий сон –
Отличников в холопства школе, –
Но без тебя ведь – дух наш вон,
Так и помрем дерьма в зашоре,
А лучше смерть в открытом поле
Ударь – пусть закричим от боли,
Пускай возненавидим грязь
И жизни гаденькой бездарность!
Прими заране благодарность
Сих слез, я лью их, не таясь, –
К тебе, мой князь.
Дай нам великую свободу
Свободно зрить в глаза народу!
Стены, которых все трепещет
Поныне мир, чтя времена,
Которым, бают, нет возврата, –
Могилы, коим мысль верна,
Над коими листва лишь плещет,
Где спят столь славные когда-то, –
В забвенье – будь оно треклято:
Отсутствье памяти – порок!
Ну, где вы, Сцеволы, вы, Бруты?
О, сколь прозванья ваши круты
Для тех, кто вызубрил урок
Подляны впрок,
Кто стал весомей на порядок,
Когда страна пришла в упадок!
И коль заведуют земными
Делами вправду небеса,
Коль души мертвых к нам взывают, –
К тебе текут их голоса,
Чтоб не считал ты впредь своими
Всех тех, кто нас подозревают
И обирают, раздевают,
Твой замок превратив в притон,
Куда нет ходу добрым людям,
И нет суда неправым судьям,
Весьма безжалостным при том.
Очисть твой дом,
А есть нужда в нас – трубным гласом
Нас извести о том тогда сам!
В слезах жены и люди штатски:
И молодежь, и старики, –
Весьма порядком недовольны,
Равно: тонзуры, клобуки
И прочи… все к тебе по-братски
Взывают, в слове некрамольны,
И бедняки, что, подневольны,
Тебе несут свою всю боль,
Способную смягчить тигрицу, –
Взгляни же, князь мой, на столицу:
Бурлить ей и кипеть доколь
И нудить голь
На непродуманные действа?
Скорее отврати злодейства!
Стервятники и проча нечисть
Загадили опрятный Столп,
Чем и себе, и нам вредили, –
Об этом плачут сонмы толп:
Верни им то, за что, увечась,
Они горбатились и стыли!
Чрез тыщу лет они в могиле
Сгниют – доколь им Царства ждать,
Что на заре помнилось века,
И над правами человека
На гуще кофия гадать?
Им сострадать
Не словом ты, но делом должен,
Коль ими властию одолжен.
Как часто помыслам высоким
Судьба-завистница вредит,
Мешая им осуществиться.
У власти став, не стань сердит,
Не будь к поверженным жестоким:
Пускай хоть тут она позлится!
Однако, коли вправду мнится,
То редко, чтоб из смертных кто
Был в столь высоком положенье:
Ведь ты монарх, прости сближенье,
Но благороднее раз в сто, –
Учтя все то,
Что ты пасешь страну не смладу,
Но в старости блюдешь от смраду.
На холме, в центре, песнь, увидишь
Жреца, почтенного страной,
В заботе не о свойском благе.
Скажи: Меня предал бумаге
Заочно любящий вас бард.
Весь мой азарт
В том, что взываю к вам в усердье
С семи холмов – о милосердье.
LIV. Perch’al viso d’Amor portava insegna
Светом любви в ее взоре паломница
Тронула мукою сердце беспечное:
Мне эта мука навеки запомнится.
Следом ступил я на травы зеленые –
Слышу звучанье далекое встречное:
Даром в лесу тратишь время бессонное!
Сжался в комок я под буком, где глас настиг,
В мысли томительной даль озирающе,
Путь мой увидел я полным опасности, к
Дому пошел и вернулся средь дня еще.
LV. Quel foco ch’i’ pensai che fosse spento
Тот огонь, который мнил погасшим
От ветров холодных и от лет в остуде, –
Все в душе пылает свечкою на блюде.
Искры не задуты: затаились
Под золой от взгляда, только вижу внове:
Вот опять исчезли, вот явились, –
И в глазах остывших слезы наготове.
Слезы, вас поймать хочу на честном слове:
Проводник печали прочь вы будьте! –
Но молить об этом – как о чуде.
Пламени какого б не залили воды –
Те, что ныне хлещут из очей унылых? –
Бог любви не прочит нам другой погоды.
Весь в противоречьях, сердцу милых,
Примирить желанья я не в силах:
И едва любое кануло в подспуде,
Как другое тотчас объявилось в люди.
LVI. Se col cieco desir che ‘l cor distrugge
Когда от боли ум мой не ослеп
И верный счет часам им не утрачен,
То день сегодня был мне предназначен
Как срок награды высшей от судеб.
Но что там за обвал росток погреб,
Суливший плод, я думаю, удачен,
Кем это мой курятник окарачен,
И колоса зачем не емлет цеп?
Увы, не знаю! экое мошенство!
Ведь упованье славы мне всучил
Эрот – и жизнь мою лишил блаженства.
А некто, помню, в древности учил:
Не полагай достигнуть совершенства,
Покамест в Бозе ты не опочил.
LVII. Mie venture al venir son tarde et pigre
Мои везенья на ногу нескоры –
Грядущее темно, порыв велик:
Бросать невмочь, а ждать я не привык –
И тотчас расползаются как воры.
Увы, скорее рак полезет в горы,
Снег закипит иль море станет вмиг,
И солнце на Востоке спрячет лик,
И Тигр с Евфратом съединят заборы, –
Чем обрету я мир иль передых
Иль Лауру Любовь переиначит:
Две бабы стакнулись для дел худых.
Мой вкус сошел с ума: не фордыбачит –
И ложка меда в бочке бед моих,
Конечно, значит только то, что значит.
LVIII. La guancia che fu già piangendo stancha
Щеку, изборожденную слезой,
Скорее на, мой сударь, преклоните
И с тем взашей изменника гоните,
Что убелит виски вам сединой.
Затем свободной левою рукой
Прошедшим дням пути загородите
И от июлей – к январям идите:
Путь долог, лет запасец небольшой.
А из – вы пейте соки трав целебных,
Что гонят, прослабляя, боль души –
Горьки, но свойств исполнены волшебных.
А за меня – молитесь от души:
Да убегу вод Стикса непотребных, –
Когда мои мольбы нехороши!
LIX. Perché quel che mi trasse ad amar prima
Пусть тот, кто меня в эти сети завлек,
За них меня судит, –
А только желанье во мне не избудет.
Попался я в петли волос золотых
По воле Эрота,
И стрелкой холодной из глаз ледяных
Пронзил меня кто-то, –
И новая сердцу явилась забота,
А прежней не будет
Ему до поры, пока прочь не отбудет.
Но милый мне вид белокурых кудрей
Платком опечатан,
А пламень невинный прекрасных очей
При встречах – запрятан.
Солдат, и горами крутыми укатан,
В чести не оскудет:
Его от присяги и смерть не отнудит.
LX. L’arbor gentil che forte amai molt’anni
Любезный ствол, люблю вас много лет,
И ваши ветки внемлют благосклонно
Цветам воображенья и резона,
В которые мой хилый ум раздет.
Как вдруг вы поняли, что вам на след
Держаться к нам все дружеского тона:
Не обессудьте – и моя канцона
Отныне не пеан, собранье бед.
Но что же скажет ученик мой бедный,
Когда поймет он из моих стихов,
Что пыл любви – болезненный иль вредный?
Будь он пиит, будь деятель верхов –
Клянусь, что он не сносит потрохов
В сем разе, ни головушки победной!
LXI. Benedetto sia ‘l giorno, e ‘l mese, et l’anno
Благословен тот светлый скол времен
И та страна, та местность незабвенна,
Где ясных глаз не избежал я плена,
Где милой девой был я взят в полон.
Я сладкой ревностью бывал смущен –
Пребудет и она благословенна,
Любви стрела и счастья перемена,
И боль, которой я не обделен.
И вы благословенны, слезы боли
И вздохи, и стенанья без числа,
Вы, знаки самой сладостной неволи.
И ты, строка, что деву вознесла
Над миром звезд в сияющем престоле –
Владычицей тоски и ремесла.
LXII. Padre del ciel, dopo i perduti giorni
Царю небесный, после стольких суток,
Растраченных в мечтаниях пустых
С томленьем вящим в органах моих
К той, коей красота мутит рассудок, –
Благослови, да буду боле чуток
К путям иным, к делам для нужд благих,
А сеть соблазнов, сердцу дорогих,
Да отжену, сколь мне разрыв ни жуток.
Знай, Господи, одиннадцатый год
Под бремем тяжким я изнемогаю,
И труд великий что ни день растет.
Не по заслугам я перемогаю.
Ты, что приидешь в Царствие вот-вот,
Смотри: мой грех к Твоим стопам – слагаю.
LXIII. Volgendo gli occhi al mio novo colore
Заметив странный цвет моих ланит,
Напомнивший кому-то колер трупа,
Вы, сжалясь, мне кивнули, чем нескупо
Мне отпустили жизненный лимит.
Итак, беглянка-жизнь опять со мною,
Нескудный дар прекрасных ваших глаз
И нежно-серафического гласа:
По ним я место узнаю и час,
Как мул ленивый чувствует спиною –
Откуда ожидать ему атаса.
Ключи от сердца для любого часа
В руке у вас – и я безмерно рад
При ветре плыть любом: и в дождь, и в град, –
Любая вещь от вас меня живит.
LXIV. Se voi poteste per turbati segni
Когда б вы, о презренье заявив,
Потупясь, гордо голову закинув,
Удрав, укостыляв, уползши, сгинув,
Гримасками зевот передавив,
Кунштюков ли других нагородив, –
Ушли б из сердца, грудь мою покинув,
Где первобытный лавр, красы раскинув,