Ни одной картины на стенах. Ни одной статуэтки.
Я огляделся в комнате, куда она меня привела. Ни одной книги. Даже книжных полок нет.
Потом я убедился в том, что книг нет и в других комнатах тоже. Только в детской, на секретере дочери — стопка книг, но то были школьные учебники. Не вполне книги…
Ублюдочная культура.
Людмила вышла ко мне в длинном пеньюаре. Она уже успела скинуть с себя платье, и теперь она была почти вся обнажена. Голыми были ее плечи — белые, полные, как у кустодиевской купчихи, руки — мягкие, округлых форм…
Она легла на диван прямо передо мной и улыбнулась.
— Мне кажется, что вы плохо рассмотрели в тот раз кое-что, — сказала она. — А то все глаза, глаза… Есть у меня и получше что-то. Смотри. — Она подняла пеньюар и развела оголившиеся колени…
* * *
Утром я уехал домой и завалился спать. Устал я так, как никогда не уставал во время своих ночных приемов.
Спал я до середины дня. Только в начале третьего меня разбудила мама. Она всегда будила меня, иначе я мог бы так проспать до самого вечера.
Этими словами она часто будила меня, сравнивая с Евгением Онегиным. Вот только, как правило, я спал так после работы. Но в данном случае сравнивать меня с Онегиным было вполне правомерно.
Людмила буквально истерзала меня ночью. Она набрасывалась на меня, как ненасытная кошка, и даже издавала при этом какие-то характерные кошачьи звуки — то урчание удовольствия, то вопли страсти…
Через день она позвонила мне и пригласила к себе вновь. Она держалась совершенно непринужденно и не стеснялась.
Я был просто заворожен ее темпераментом. Для меня было что-то удивительное во всем этом приключении. И в том, как оно началось — тоже.
Прежде всего, никогда у меня не было романов с моими пациентками. Для меня это было дико. Все-таки я ведь не стоматолог и не косметолог… У меня довольно специфическая направленность.
И потом, ее инициатива. Мне прежде приходилось слышать о том, что иногда дамы берут инициативу и смело предлагают приглянувшимся им мужчинам себя. Но столкнулся с этим я впервые.
Все-таки не каждая женщина, далеко не каждая решиться на такое, что сделала с такой легкостью Людмила — послать мужчине бутылку в ресторане и недвусмысленную записку.
А уж о том, как она вела себя потом, я и не говорю. Такая откровенность ее, граничащая с цинизмом, были мне совершенно непривычны. Может быть, поэтому я был так очарован ею. Очарован — не совсем правильное слово. Я был покорен. Я был заинтригован.
Так победитель, страшный варвар, предводитель скифских племен входил в европейские города. Точно так же покорила меня Людмила.
В ней была какая-то загадка. Если бы ее не было, и она оказалась просто проституткой, я с отвращением отвернулся бы. Но все было гораздо сложнее, я это чувствовал.
— Где твоя семья? — спросил я ее на второй раз. Мне ведь приходилось видеть в квартире и детскую, и две кровати, мирно стоявшие рядом в супружеской спальне.
— Сейчас лето, — ответила Людмила спокойно. — Дочка вернется только в конце августа, к началу учебного года. А муж — он как обычно.
— Что — как обычно? — не понял я.
— Муж — объелся груш, — ответила Людмила спокойным голосом и только после этого рассмеялась:
— Ты ведь слышал такую поговорку? Они всегда объедаются грушами, эти проклятые мужья.
Она рассказала мне подробности своей жизни и дала объяснения тому, что происходит, только потом, когда всласть наслушалась моих расспросов и предположений.
Чего только я не предполагал, какие только не строил гипотезы…
Людмила смеялась, загадочно смотрела на меня. Только потом, когда воображение мое иссякло, она согласилась поведать мне правду, или то, что она называла правдой.
— В одном ты оказался прав, — сказала она. — Я на самом деле была проституткой. Только было это очень давно, и я уже и сама не вспоминаю об этом. Отсюда, наверное, моя откровенность и мои немного вольные манеры.
Конечно, об этом сейчас никто не знает, а те, кто знал, стараются не вспоминать.
Я и тебе не сказала бы, все же это не так уж приятно взрослой замужней женщине — рассказывать о том, что она была проституткой. Но ты ведь сам мне сказал, что для тебя проститутки — привычный контингент и ты не должен так уж вздрагивать при этом слове. А кроме того, у меня, как говорится, давно, истек срок давности…
Мне тогда было двадцать лет. Как ты сам понимаешь, уже вполне можно говорить о событиях, отстоящих от нынешнего времени на пятнадцать лет.
Я жила в общежитии при заводе «Красное веретено» и одна воспитывала дочку. От кого я ее родила — совершено неважно. Глупая была, девчонка, вот и родила от одного жалкого негодяя с красивыми усами…
Негодяй с тех пор пропал из моей жизни навсегда, а я осталась с ребенком на руках. Воспитывала ребенка — это, конечно, сильно сказано. Слишком сильно…
Жила я тогда очень плохо. Днем я работала на фабрике, а девочка моя была в яслях. Потом я забирала девочку, отводила ее в общежитие и сдавала на руки подругам. А сама отправлялась на заработки.
Куда? В гостиницу, конечно.
Недалеко от нашего общежития как раз была одна такая гостиница. «Выборгская». Очень удобно. Там гостиница, а на первом этаже — ресторан.
Нас было там несколько девушек, которые терлись там постоянно. Помню, что почти все были из общежитий, с фабрик, и только две студентки…
Сутенеров тогда еще не было. Наша страна в те времена еще не доросла до этого признака цивилизации. То есть у меня было двое парней, которые защищали меня от пьяных хулиганов, и которым я отдавала часть своей выручки. Знаешь, проститутку ведь всегда могут побить. Избивали и меня несколько раз, и после этого я сама подошла к двум парням — завсегдатаям того ресторана, и предложила им.
Они брали у меня деньги каждое утро, после того, как я выходила из очередного номера гостиницы и, кроме того, спали со мной раз в неделю. Бесплатно, конечно. Но меня весь этот вариант устраивал. Денег они брали с меня немного, а потрахаться с ними мне бывало даже приятно, они были красивые парни…
Рассказывать тебе об этом долго не буду, потому что ты, наверняка, и сам себе все это представляешь.
— А сколько ты получала за ночь? — спросил я Людмилу.
— У тебя профессиональный интерес? — улыбнулась она.
— Просто я хочу сравнить, — ответил я. — Мне ведь известны сегодняшние гонорары проституток, и было бы интересно узнать, насколько поднялись или упали в цене такие услуги.
— Я брала тогда за ночь двадцать пять рублей, — сказала Людмила. — По тем временам это были очень и очень приличные деньги. Потому что ужин в ресторане на двоих стоил примерно столько. Иногда давали даже больше, а иногда и поменьше. Но я никогда не торговалась. Я вообще не люблю торговаться…
— Сейчас это стоит от пятидесяти до ста долларов, — сказал я задумчиво. — Как ни крути, а сильно подорожало женское тело в России.
— Сейчас это поставлено на профессиональную ногу, — прокомментировала мои слова Людмила. — Сейчас много берет себе сутенер, много берет себе полиция нравов…
— А полиция нравов тоже берет? — удивился я.
— Ну, я точно не знаю, — засмеялась Людмила. — Но если проституция существует, значит и полиция нравов берет… Если бы не брала, проституток не было бы так много. Это же очевидно.
Она задумалась, а я вставил:
— Вообще-то это странно, что цены сейчас так высоки. Сто долларов за ночь, это обычная цена в Питере, и совершенно дикая, невероятная где-нибудь в Париже или Нью-Йорке.
— Да? — улыбнулась Людмила. — Я и не знала…
Я точно знал, что в Париже или Нью-Йорке цена ночи с женщиной никогда не превышает тридцати-сорока долларов. Это уже предел. Больше берут только единицы, и в очень дорогих ночных клубах… А так — двадцать-тридцать долларов. Поистине, Россия становится самой дорогой страной в мире…
У нас сейчас самые дорогие панельные девки, и самые дешевые человеческие органы… И цена продуктовой корзины немного превышает цену человеческой жизни.
— Все это было так давно, — сказала Людмила, погруженная в свои воспоминания. — Восьмидесятый год… Именно в тот год я и встретила своего нынешнего мужа. Он был тогда очень хорош собой.
— Он был твоим клиентом? — догадался внезапно я. А что, русский человек так устроен. Он вполне может жениться на первой встреченной им проститутке. Об этой нашей особенности писали еще классики литературы.
— Ты будешь смеяться, но это действительно так, — подтвердила мои слова Людмила. — Только он не был моим клиентом… Но познакомились мы на самом деле в том ресторане. Был обычный вечер, и мы с подружкой сидели за столиком с бутылкой сухого вина. Мы высматривали клиентов.
— Иностранцев? — уточнил я.
— Не обязательно, — ответила Людмила. — Вовсе не обязательно. Иностранцев в той гостинице было не много, да и вообще я никогда не была любительницей финских лесорубов…
А за столиком неподалеку сидела довольно странная компания. Мы обратили на нее внимание, потому что там сидели пятеро мужиков, и ни одной женщины. Мужики были наши, советские, но очень приличные. Ну, ты представляешь себе, что это означало в восьмидесятом году…
Все пятеро были мордастые, здоровенные, все в костюмах-тройках. Они тогда как раз были в самой моде.
Мы с подругой, как говорится, «положили на них глаз». Они же были в чисто мужской компании. Она присмотрела себе одного, я — другого. В общем-то это было не важно. Не один, так другой. Из пятерых кто-то все равно клюнул бы.
Мы начали строить им глазки и всячески заигрывать, издалека. Тогда еще не принято было подходить самим.
Закончилось все тем, что двое из них подошли к нам и пригласили танцевать. Мужчина, с которым я пошла танцевать, был постарше меня, ему было тогда лет тридцать. Он мне сначала не очень понравился, потому что он — низкого роста, даже чуть пониже меня.
И уже начал лысеть в то время. Он танцевал со мной, и вел неторопливый разговор. Он, надо сказать, сразу понял, кто я такая, так что разговаривал просто для проформы.
— Мы тут еще некоторое время посидим, — сказал он. — А потом, если хочешь, можем поехать ко мне. Не возражаешь?
— Нет, — сказала я ему, потому что в тот день ресторан был полупустой, а лучше синица в руках, чем журавль в небе. Хоть он мне и не понравился, а все же я согласилась. Мало ли что — покапризничаешь, откажешься, а потом вообще никто не «клюнет».
— Сколько ты берешь? — спросил он меня напрямую.
— Сколько захотите подарить бедной женщине, — ответила я кокетливо, но сразу же отметила про себя этот вопрос как неприятную деталь. Дело в том, что в то время в Питере было не принято спрашивать у женщины так прямо. Тут, наверное, сказывалась советская стыдливость в этих вопросах. Или извечное русское желание создавать себе иллюзии. Делать вид, что ты соблазнил женщину, а не что тебя просто подцепила проститутка…
Во всяком случае, до того дня у меня никогда не спрашивали о цене с таким брезгливым спокойствием. Меня даже это покоробило. Стало как-то оскорбительно.
«Вот ведь советская проклятая идеология, — подумал я в этом месте рассказа Людмилы. — Даже в проститутках сумела воспитать чувство человеческого достоинства… Подумайте, она оскорбилась таким вопросом… Да для любой девки в нормальной стране это совершенно закономерный вопрос, она с радостью тут же на него ответит. Значит, подумает, клиент хороший попался, понимающий проблему. А у нас всех приучили корчить из себя тургеневских барышень. Даже шлюха требует к себе „человеческого“ подхода. Фу-ты, ну ты, о цене ее даже не спроси, а то обидится…»
Но Людмила тут же, как будто услышала мой внутренний монолог, сказала:
— Я не обиделась бы на это, если бы не вся его манера держаться. Он как бы не видел во мне женщину… Разговаривал так, как будто я бревно бесчувственное.
— А как вас зовут? — спросила я его тогда, надеясь хоть таким образом как-то установить с ним человеческие отношения.
— Зови меня Гена, — ответил он и усмехнулся. — Разрешаю.
Я тоже представилась, но он как бы пропустил это мимо ушей.
— Значит так, — сказал он. — Через двадцать пять минут я выйду отсюда. А ты выходи следом за мной. Только чтоб никто не догадался, ладно? А то мне не хочется, чтобы мои товарищи видели, как мы с тобой познакомились.
— Мы же уже танцуем, — обескураженно возразила я, но Гена сказал:
— Это совсем не то… Танцевать в ресторане можно, а вот то… Другое… Это уже нехорошо, это относится к моральному облику… так договорились?
Я пожала плечами, давая понять тем самым, что не слишком-то и рвусь к нему в объятия, но тогда он испытующе посмотрел на меня и добавил:
— Я тебе хорошо заплачу… Останешься довольна, обещаю.
Моя подружка разволновалась, когда я рассказала ей, вернувшись к столику, о нашем разговоре. Глаза ее сделались круглыми и она прошептала:
— Может, это маньяк какой-нибудь? — Но мне показалось, что ничего страшного не будет. Будет только противно. Уж больно мужичонка был какой-то странный и неинтересный. А впрочем, чего не сделаешь ради хороших денег?
— Ты и сейчас так считаешь? — спросил я Людмилу в этом месте.
— Как? — не поняла она сразу.
— Ну, ты и сейчас считаешь, что чего не сделаешь ради денег, как ты только что сказала? — уточнил я. Мне стал интересен ее облик.
— Не знаю, — ответила она спокойно. — Сейчас у меня есть деньги, так что этот вопрос перестал меня волновать. Сейчас я ничего не делаю ради денег.
— Понятно, — констатировал я, так ничего от нее и не добившись.
— Все так и произошло, как он сказал, — продолжила Людмила. — Через полчаса Гена попрощался со своими товарищами и пошел к выходу. Пошла и я. Еще помню, что на ходу кивнула нашим парням, сидевшим у входа. Показала им, что все в порядке.
Мы сели в такси и поехали домой к Гене. Он жил в однокомнатной квартире на окраине. Ржевка-Пороховые. Это тогда, в восьмидесятом, было очень дальней окраиной.
Квартирка оказалась довольно неухоженная, и я сразу поняла, что он живет один. Холостой мужчина оказался.
Он приготовил кофе и поставил передо мной чашечку. Потом развалился в кресле и начал задумчиво:
— Ну, ладно, зачем попусту время терять? Раздевайся.
Я хотела ответить ему, что хотела бы сначала выпить кофе и получить деньги вперед, но не решилась. Он был довольно солидным мужчиной. Я сумела оценить его хороший костюм и особенно — ботинки «Саламандра». Это тогда было как бы маркой, отличительной чертой солидного человека.
Поэтому я не стала спорить, а тут же, встав перед ним, разделась. Сняла с себя все и дала ему рассмотреть свое тело. А тело мое в те годы было отличное. Отменное, я бы сказала… Не зря оно меня кормило тогда.
Все клиенты восхищались, когда я раздевалась перед ними. Один грузин все кричал, что нужно меня на Запад отпустить, чтобы я там в ночных варьете танцевала.
— Ты и сейчас отлично выглядишь, — сказал я, не делая при этом пустого комплимента. Людмила и вправду выглядела замечательно. Совсем не так, наверное, как в восьмидесятом году, но все же… Для тридцати пяти лет она сохранилась блестяще…
— Спасибо, дорогой, — ласково и небрежно бросила Людмила. — Так вот, это был самый странный вечер в моей жизни… Я разделась и просто ждала от него ну пусть не восхищенных криков, и не кавказского пощелкивания языком, но хоть каких-то слов. Хотя бы возбужденного взгляда…
Ничего этого не было. Гена совершенно равнодушно смотрел на меня. При этом он велел мне покрутиться перед ним и даже провел рукой по моей ягодице.
Меня часто гладили в том месте, и я всегда чувствовала при этом, как вибрирует горячая рука возбужденного мужчины. Но в тот раз не было ничего подобного. Рука была совершенно холодная, даже влажная. Бр-р… Очень неприятно. Это была какая-то рука исследователя… Как будто впервые в жизни гладил женщину по ягодице…