Между тем, была зима и я довольно скоро замерзла, стоя голая посреди комнаты без движения.
Тело мое покрылось гусиной кожей и я сказала:
— Слушай, Геночка… Может быть, мы ляжем с тобой в постельку? Я горячая, я тебя согрею. — Но он только хихикнул недовольно в ответ и больше ничего не сказал.
Он продержал меня стоящую перед ним несколько минут, а потом вдруг посмотрел на меня очень неодобрительно и произнес осуждающим тоном:
— Нет, не пойдет…
— Что не пойдет? — испуганно спросила я. — Что, я тебе не нравлюсь? Что же ты раньше смотрел? — Во мне стало подниматься раздражение на этого идиота. Сорвал из ресторана, привез сюда, держит тут голую на холоде, да еще бормочет что-то невнятное, но явно неодобрительное… Бывают же идиоты. Хоть бы денег дал…
— Садись, — сказал вдруг Гена, подтолкнув меня к креслу, с которого я только что встала.
— Можешь накинуть на себя что-нибудь, — добавил он брезгливо, заметив, что я дрожу от холода. Я накинула себе на плечи плед, который взяла с дивана. Но и это не понравилось Гене. Он с сомнением посмотрел на меня.
— Ну, так что? — нетерпеливо спросила я. — Что мы будем делать?
Гена задумался, так мне во всяком случае показалось.
— Ты одна живешь? — неожиданно спросил он меня. Вот уж чего терпеть не могла, так это глупых праздных вопросов. Зачем? Ты меня позвал, сейчас сделаешь то, чего тебе хочется, дашь мне денег и мы с тобой больше никогда не увидимся. Так какое тебе дело, одна ли я живу, или с кем? Какая разница?
— Нет, с дочкой, — ответила я неохотно.
— Большая дочка-то? — поинтересовался Гена, и поймав мой недоуменный взгляд, вдруг засмеялся: — Хотя, что это за глупости я спрашиваю… Как у тебя может быть большая дочка? Ты же сама еще девчонка. Тебе сколько лет?
— Двадцать, — ответила я, начиная стучать зубами под тонким пледом. Зима была в том году суровая и в квартирах плохо топили. В особенности, в новых бетонных домах.
— А живешь в общаге? — как догадался он. Хотя, может быть, у всех общежитских особенные выражения лиц? Не знаю…
Одним словом, он добился от меня хоть и краткого, но содержательного рассказа о себе. И о дочке, и об общежитии, и о том, что родители мои живут далеко и не могут мне помогать.
— Ну, и что теперь? — в конце концов спросила я. — Что ты теперь мне скажешь?
И тогда он вдруг стал еще более задумчивый и сказал мне:
Я тогда ничего не поняла из этого стихотворения. Поняла только, что он советует мне куда-то отправляться…
Мне было непонятно и обидно все это. Впрочем, про кокаин я поняла.
— Я не наркоманка, — сказала я в ответ твердо. Потом подумала и спросила: — А что такое горжеточка?
Видимо, лицо у меня было сильно обескураженное, потому что Гена засмеялся опять и ответил:
— Про кокаин я и не думаю… Кокаин больше ни кто почти не употребляет. Это раньше было. А насчет горжеточки — вообще не знаю, что это такое.
Потом он помолчал и добавил:
Это стихотворение Вертинский написал. Ты слышала такого?
— Слышала, — кивнула я. — А про что это?
— Да про тебя, — ответил Гена и усмехнулся. — Про уличную проститутку.
— Вы что — артист? — поинтересовалась я. Мне почему-то показалось, что он, наверное, артист. Стихи знает наизусть и ведет себя странно… Более чем странно. Наверное, артист.
— Нет, — вздохнул вновь Гена. — Я не артист, деточка… Я — партийный работник. А впрочем, сейчас это неважно. Вот что. — Он расстегнул брюки и чуть приподнял на животе жилетку: — Все равно надо попробовать… Чего тянуть… давай. — И он указал мне глазами на пол под собой.
Я поняла, что мне следует делать, и опустилась на колени перед ним, просунула голову между его коленей…
Стоять голыми коленями на полу было жестко и холодно, но я даже вздохнула с облегчением. Это все-таки было уже кое-что. Какое-то нормальное, привычное для меня желание клиента…
«Нет, он все-таки не маньяк, — подумала я с облегчением, принимаясь за дело. — Просто неторопливый такой».
К моему удивлению, Гена оказался вял и совершенно не готов к тому, о чем просил меня. Но меня это не остановило и не смутило. Мало ли мне приходилось иметь дело с пьяными, которых приходилось «раскачивать» самой?
Это ведь тоже часть профессии. Проститутка должна уметь приводить мужчину «в норму». Сделать самой так, чтобы он смог… Люди ведь разные бывают. Если не сможешь, клиент может разозлиться, он ведь пьяный… Тогда может и избить девушку за нерасторопность. Со мной так однажды уже было. Вот и стараешься, ползаешь вокруг него…
В конце концов все удалось, и он удовлетворился, но и это было тоже очень странно. Сделав свое дело, Гена тут же отпихнул мое лицо от себя и торопливо застегнулся.
— Ладно, — сказал он равнодушно. — Ничего. Теперь можешь идти. А если хочешь — можешь остаться. Только спать будешь на диване, вон там, — он указал мне на диванчик в углу комнаты.
— И это все? — с бестактным удивлением воскликнула я. — Уже спать? Тебе больше ничего не надо?
— Кажется, я уже сказал, — холодно ответил Гена и, порывшись в кармане пиджака, достал бумажник.
Он посмотрел на меня и достал две десятки. Еще раз вопросительно взглянул в мою сторону.
— Ладно, хватит, — произнесла я. Двадцать рублей и на самом деле было довольно за пятнадцать минут орального секса… Я могла бы сказать ему, что в другие ночи я за двадцать пять рублей подвергалась натиску в течение нескольких часов, так что утром выходила, пошатываясь, как пьяная… Бывало, попадется какой-нибудь горячий кавказец, так спуску не дает.
Но я не стала ничего этого говорить, а спокойно взяла деньги и положила к себе в сумочку.
Ночь мы провели на разных кроватях. Вернее, он на своей кровати, а я — скорчившись на коротком диванчике. Утром мы проснулись, и я стала одеваться. Меня не отпускало какое-то странное чувство досады.
Надо было бы радоваться. Работать совсем не пришлось, почти ничего от меня не потребовалось… Денег он дал. Что же мне еще?
Но нет, было дурацкое чувство не востребованности, оскорбленности.
Зачем он меня сюда позвал, если ему совершенно была не нужна женщина?
Почему он не воспользовался мной, как следует? Он брезгует мной? Но тогда почему он пригласил меня?
Что все это означает?
Была суббота, и Гена никуда не спешил. Он сварил опять кофе и позвал меня. Я была уже одета и могла уходить, но Гена позвал, и я присела выпить кофе. А может быть, я не спешила уходить, потому что была заинтригована его странным поведением?
И мне хотелось узнать, в чем же дело. Ведь он не импотент, в этом я все же имела возможность убедиться.
А дальше началось нечто уж совершенно невообразимое… Невероятное. Непредсказуемое…
Всего я ожидала от этого типа, но такого…
— Сегодня суббота, — сказал Гена, отхлебывая кофе. — Я сегодня выходной. А ты?
— Я работаю посменно, — ответила я. — Но сегодня днем я свободна. Мне выходить только завтра.
— Если хочешь, — сказал вдруг Гена неожиданно, — мы могли бы сходить куда-нибудь.
Я поперхнулась. Сходить… Куда-нибудь… Что это значит? Ведь, как выяснилось, я ему совершенно безразлична. Я ему даже не понравилась, как женщина Мне в это верилось с трудом, но я понимала, что, вероятно, это так.
Знаешь, есть такой одесский анекдот. Идет в Одессе бракоразводный суд. И судья спрашивает у мужа: «Почему вы разводитесь с вашей Сарой?»
А муж отвечает: «Она меня не устраивает, как женщина».
И тогда в зале зашумели все, а судья гневно говорит: «Нет, вы посмотрите на этого фраера! Всю Одессу она устраивает, а его — нет!»
Так же было и со мной. Пока что я нравилась всем клиентам, с которыми имела дело. Гена был первым, кто смотрел на меня совершенно равнодушно.
И вдруг такое странное предложение!
Все-таки я прошу понять меня и мое состояние в тот момент. Пусть все так, как я сказала. Но…
Гена был значительно старше меня. Он был явно солидный уважаемый человек, не то, что я — жалкая фабричная работница и проститутка с ребенком на руках. И он предложил мне провести с ним день.
— А куда мы пойдем? — спросила я, когда отдышалась после того, как подавилась горячим кофе от неожиданности.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Это все равно. А куда бы ты хотела?
— Мне нужно зайти к ребенку, — сказала я. Ведь моя соседка по общежитию не простит мне, если я подкину ей дочку на весь субботний день. Она и так ворчала все время. Надо будет опять подарить ей что-нибудь, как я это всегда делала.
— Мы можем взять твою дочку с собой, — сказал Гена, и я чуть не упала со стула.
Он, наверное, понимал мое состояние, потому что улыбнулся миролюбиво и подбадривающе и добавил:
— Возьмем твою дочку и пойдем, например, в парк. Сегодня хорошая погода, и мороз, кажется, спадает. Она ведь у тебя, наверное, мало гуляет.
Короче говоря, мы так и сделали. Я взяла Юльку, положила ее в коляску, в сидячую, и мы отправились в парк.
Полдня мы там прогуляли, а потом Гена дал мне свой телефон и сказал, чтобы я ему позвонила завтра.
Я была очень удивлена всем этим его поведением, но подозревать что-то плохое не могла. Ведь я сама видела, как он играл с маленькой Юлькой, как купил ей погремушку в магазине, куда мы зашли, и даже вдруг спросил у меня озабоченным голосом:
— Может быть, из вещей что-нибудь надо купить?
В общем, ты должен понять мое состояние.
Людмила сказала это и посмотрела на меня с торжеством, словно задала мне ребус для разгадки. И заранее знала, что я не смогу его разгадать.
И на самом деле все в ее рассказе было непонятно. Кто же ведет себя так странно ночью с проституткой, которую сам пригласил, а потом еще приглашает ее с ребенком гулять в выходной день в парк? Да еще покупает ребенку погремушку?
История странно напоминала старинные русские рассказы о бедной проститутке и благородном господине, который решил помочь ей. Очень жалостливые были рассказы… Короленко, Вересаев… Это уж не говоря о Толстом с Достоевским, которые просто обожали описывать благородных проституток и их чистую душу. Что за нелепое оригинальничанье!
Каким, право, извращенным умом надо обладать, чтобы придумать всех этих чистых Сонечек с Катюшами… Полноте, что же это такое? Или в России порядочных людей нет, чтобы литераторы выставляли проституток-подстилок в качестве носителей духовности? Или это делалось просто из желания поразить воображение читателя? Для оригинальности?
Я, пожалуй, принял бы описанного Людмилой Гену за одного из тех чудаков, что встречаются в классической русской литературе. Но слишком уж был изначально ироничен и недоброжелателен ее тон, когда она говорила о нем.
Я сдался и, пожав плечами, ответил, что не могу представить себе, как развивались дальнейшие события. Добавил только, что, вероятно, этот Гена все же не оказался маньяком. Это можно утверждать уже хотя бы потому, что Людмила сидит сейчас тут передо мной, живая и здоровая…
— Он и не был маньяком, — ответила она. — Он был партийным работником, как он мне сразу и сказал. Гена был заместителем секретаря парткома на большом предприятии.
— Ну что же, — заметил я. — И этим парням надо было как-то расслабляться. Дело житейское.
— Ну да, — ответила Людмила. — И вот, в тот вечер, когда мы с ним встретились, он был в ресторане с компанией таких же, как он сам — аппаратчиков.
И в тот самый вечер он узнал о том, что есть возможность ему получить повышение. Его могли сделать заведующим отделом в райкоме партии. А ты, наверное, помнишь, что это была уже большая фигура.
Как не помнить…
Хоть сам я и не имел никогда отношения ко всем ним структурам, но кто же тогда не знал, что такое заведующий отделом пусть даже и в райкоме партии? Это был человек…
Это был почти что секретарь райкома. Громовержец! Вроде бы и должность не высокая в масштабах страны и мира, а власти у него было побольше, чем у нынешнего мэра города. Одним взглядом мог человека с лица земли стереть. Спокойно, без напряжения. Любого.
Нынешние-то казнокрады — они разве страшны кому-то? Кто-то их уважает? Могут ли они хоть что-то реальное? Нет. Так, наворуют себе, дачки построят, детей пристроят и отвалят… Кто за границу, кто — в бизнес подастся. Схема, как говорится, накатанная. К ним у всех и отношение такое — плевое. Ворюги, они и есть ворюги. Мелочь пузатая…
Раньше не то было. «Да, были люди в наше время…»
— Ну вот, — продолжала Людмила. — И ему сказали, что должность скоро будет вакантна, и у Гены есть возможность ее занять. То есть, что его присматривают на это место. Он подходил по всем параметрам, по всем анкетным данным. Возраст, стаж партийной работы, образование. Словом, все.
Вот только оставалась одна проблема. Он был неженат, а ему прямо намекнули доброжелатели, что без этого никак нельзя. Никто завотделом не поставит неженатого. Тогда ведь помнишь, какие строгости были по части морального кодекса… И Гена понял, что ему срочно нужно жениться. А иначе место уплывет.
— Вот это да, — удивился я. — Но ты же не хочешь сказать, что этот Гена женился на тебе? Это слишком невероятно.
— Отчего же? — хитро улыбнулась Людмила: — Вовсе не невероятно. Всякое в жизни бывает.
Я задумался на минутку, а потом все же решительно помотал головой.
— Нет, — сказал я. — Всякое, конечно, бывает, и мы все в этом убеждаемся каждый день. Но есть то, что невероятно.
Во-первых, у каждого неженатого мужчины есть знакомые женщины, и среди них найдется хоть одна, которая готова выйти за него замуж. Даже если он кривоногий горбун с признаками эпилепсии. Одна все равно найдется.
А даже если предположить, что и знакомых у него не было, что невозможно, ведь он был партийный работник на большом предприятии, то оставался еще один вариант. Он мог воспользоваться службой знакомств. Она в восьмидесятом году уже была в Ленинграде. Хоть и не такая большая и эффективная, как сейчас, но все же была и найти там женщину, чтобы жениться на ней, было вполне можно. Да и вообще — тогда тоже была не пустыня… Были разные вечера «Кому за тридцать» и так далее. Совершенно незачем было жениться на проститутке, которую ты случайно встретил.
Людмила усмехнулась.
— Ты очень логичен и совершенно прав, Феликс, — сказала она с торжеством в голосе. — Но ты не предусмотрел привходящих обстоятельств.
— Каких еще обстоятельств? — не понял я.
— Привходящих, — повторила Людмила серьезно. — Человек ведь не просто человек. Не просто заместитель секретаря парткома или еще кто-то… Всякое бывает.
— Ну, тогда тебе придется пояснить свою мысль, — сказал я. — Я достаточно заинтригован. Рассказывай дальше.
Гена несколько раз приглашал меня к себе, почти каждый день. Я оставалась у него ночевать, и утром он давал мне деньги. Правда, меня несколько смущало, что эти деньги были не заработанные мной. Ведь он так и не попробовал меня. Я имею в виду — моего тела. Только орально… И только один раз. И все — дальше мы спали по отдельности.
Мне было неудобно спать на том коротком диванчике, который был предназначен для меня, но все же я думала о том, что я сравнительно легко зарабатываю деньги.
Сделать один легкий минет приличному тихому человеку — это все-таки совсем не то, что за те же деньги обслуживать пьяного глумящегося кавказца или озверевшего от русской водки финского шофера…
Раза два Гена приглашал меня в гости вместе с Юлей. Я приводила ее, и он играл с девочкой. Это было поистине удивительно.
Людмила замолчала, и я вставил:
— Похоже на рождественскую сказку про Санта-Клауса…
— Ну да, — согласилась женщина. — А потом он сделал мне предложение… Просто сказал, что хотел бы жениться на мне, удочерить Юлю, и вообще…