- Это хорошо! Тогда можно позвать ту девочку, Юйко? Она ведь твоя подруга, кажется.
Рицка изобразил недовольство:
- Тогда я позову ещё и Яёя! Не хочу, чтобы две девчонки снова сговорились против меня!
- Я всего лишь показала ей твои фотки! – в том же тоне возразила Осаму. – И ещё покажу, если будешь вредничать! У меня их куча!
Рицка не мог не рассмеяться. Ему было хорошо.
- Идёт, я не буду вредничать. А ты не показывай фотки.
- Так что? Звонишь друзьям?
- Да… Только надо бы приготовить что-нибудь вкусное. А дома ничего нет.
- Без проблем! Я помогу! Давай сбегаем в магазин! А ты умеешь готовить?
- Ну, немного, - Рицка смутился.
- Здорово! И меня научишь заодно.
Из магазина они возвращались с двумя полными пакетами всякой вкуснятины, большую часть которой составляли сладости. Осаму расспрашивала его о четырёх месяцах жизни в Токио, но, видя, что Рицка неохотно рассказывает об этом, переключилась на разговоры о себе. Рассказала, что заняла первое место в школьном фотоконкурсе, и что не собирается останавливаться на достигнутом. Обещала принести свои лучшие работы, а Рицка сказал, что посмотрит их с удовольствием. В последнее время его увлечение фотографией отошло на второй план, и он окончательно переключился на психологию и литературу. Но ему было приятно вспоминать то время, когда его жизнь состояла из прогулок с фотоаппаратом вместе с Осаму, а также из постоянного обмена фотками на память.
- А помнишь, как я хотела поймать в кадр летящих чаек и чуть не свалилась в воду со скалы? – весело спросила Осаму, размахивая пакетом.
- Помню! И свалилась бы, если бы я не поймал тебя! – с гордостью заявил Рицка.
- Ага, а потом ты так жутко на меня ругался! А я обозвала тебя злюкой. Здорово было, да?
- Да, здорово.
- А знаешь, после того, как ты переехал, я так толком ни с кем и не подружилась. Ты очень отличался от других ребят. А сейчас ещё сильнее отличаешься, - в её больших тёмных глазах блеснул лукавый огонёк.
- Да ну? – не поверил Рицка. – Неужто так отличаюсь?
- Угу. Они все ещё глупые детишки по сравнению с тобой.
Рицка вздохнул. Неужели? Он так мечтал когда-то повзрослеть, и он был уверен, что однажды, когда такое случится, он вдруг сразу это поймёт и сможет сказать с уверенностью и гордостью: «Я взрослый теперь!». Но получилось так, что ему об этом говорили другие. Сам же Рицка ничего не замечал, потому что ему казалось, что никаких особых и значительных изменений в нём не происходит.
- Ты стал такой красивый, - продолжала Осаму. – Раньше ты был милым, а теперь очень красив. И если бы я не была твоей подругой, я бы обязательно влюбилась в тебя, - она засмеялась.
- Да вот ещё! Не верю! – Рицка подхватил её смех.
На ужин они собирались приготовить лосося в сладком соусе «Якитори», а на десерт купили уже готовые вагаси. Рицка ужасно проголодался, пока они выбирали всё это, а потому процесс готовки был ещё более увлекательным и заманчивым.
А Осаму, хоть и сказала, что готовить не умеет, здорово помогла ему, не переставая рассказывать различные весёлые и интересные события своей жизни. Пустая мрачная кухня сразу ожила, и Рицка уже не вспоминал свой последний ужин здесь, когда они праздновали день рождения. Теперь это была как будто бы совсем другая кухня, светлая и просторная, наполненная радостным звоном посуды и множеством вкусных запахов.
И Рицке, привыкшему готовить в одиночестве, очень нравилось наблюдать за маленькими успехами и неудачами подруги, очень нравилось, что она помогает ему. Ему давно никто не помогал, и он, возможно, только сейчас осознал, как устал от этого.
Пока Осаму возилась с соусом «Якитори», зачитывая текст рецепта вслух, Рицка отлучился позвонить друзьям. И первой он позвонил, конечно, Юйко. Она сначала не поверила, что слышит его голос, и ещё больше не поверила, что он вернулся, и никак не могла понять, куда он её зовёт. Рицка слышал, как она плачет. И он не умел, не знал, что сказать ей, чтобы она успокоилась. Он только чувствовал, как ей было больно. И эта её боль, как и боль всякого, кого он очень любил, оседала в его сердце тяжестью и горечью всего того, чего он уже не в силах был изменить.
*
Рицка и сам не знал, чего он ждал от этого вечера. Он знал только, что хочет увидеть всех, почувствовать, что они всё-таки по-прежнему живы. Он также знал, что если останется один в своей комнате, обязательно расплачется. И он одновременно хотел и боялся этого. А потому откладывал момент своего одиночества. А ещё потому, что уже очень устал от бесконечных слёз.
Когда он снова увидел Юйко, в сердце разлилось приятное тепло, а в следующую секунду она уже едва не сбила его с ног. Её пылкость нисколько не уменьшилась. А грудь, к слову, кажется, ещё увеличилась, но Рицка уже не смутился, а только побоялся задохнуться. А ещё с удивлением обнаружил, что последняя пара сантиметров их разницы в росте исчезла, и теперь он был даже чуть выше неё. Это тоже приятно удивило его.
Яёй также не отставал и выровнялся с ней по росту. И Рицка был рад ещё и за него. Он смотрел на его чуть смущённую, но искреннюю улыбку, смотрел в огромные, наивные и светлые глаза Юйко и осознавал, как сильно он соскучился по друзьям. Они были живыми. Не просто болезненными воспоминаниями, а живыми и любимыми людьми, которые ещё могли быть с ним рядом. И их можно было обнять, и они были тёплыми, а Рицка уже так отвык от этого, что это казалось ему почти чудом, невыносимым счастьем, которого он не заслуживал. Счастьем, от которого почему-то хочется плакать.
- Я слышала про Соби-сана, - сказала Юйко тихонько ему на ухо. Забота, нежность и сожаление в её голосе полоснули незаживающую рану тонким холодным лезвием. – Мне так жаль. Я знаю, вы были очень близки, так что прими мои искренние соболезнования, Рицка-кун.
- Спасибо, - так же тихо отозвался Рицка. Он сказал это машинально, думая даже не о Соби, а о том, что Юйко наконец-то избавилась от последних остатков привычки говорить о себе в третьем лице.
На присутствие Осаму она отреагировала спокойно и даже обрадовалась, а Осаму в свою очередь любезно позволила ей называть себя просто «Осаму», а не «Камидзука-сан».
- Как вкусно тут у вас пахнет! – воскликнула Юйко, заглядывая на кухню в радостном предвкушении.
- Это всё Рицка! – улыбнулась Осаму ободряющей улыбкой, и Рицке почему-то захотелось поблагодарить её за это.
- Не может быть! Ты научился готовить?! – с завистью и восхищением спросил Яёй.
- Не научился, но учусь, - ответил Рицка. Он боялся, что они снова вспомнят про Соби, но они не вспомнили, видимо, потому что не думали о нём двадцать четыре часа в сутки, как он. А может, просто не хотели расстраивать Рицку.
Они расположились за кухонным столиком, который Рицка накрывал сам, велев Осаму не суетиться и отдохнуть. Рицка потребовал, чтобы друзья рассказали обо всём, что случилось в школе, но это было лишним, потому что они и так болтали об этом без умолку, перебивая друг друга.
- Я получила высший балл по каллиграфии! – похвасталась Юйко. – А ещё сдала на отлично все физкультурные нормативы!
- Я тоже на отлично! – поддакнул Яёй. – Только с отжиманием не вышло.
Рицка всё смотрел на них и не мог оторваться. Как будто они загипнотизировали его своей живостью и весёлостью. Он всё никак не мог поверить, что жизнь их продолжалась, шла своим чередом, и каждый день они ходили в школу, тренировались в каллиграфии и бегали наперегонки, обедали в школьной столовой и ходили на курсы после уроков. Всё это было похоже на отголоски какого-то другого далёкого мира, о существовании которого Рицка вдруг вспомнил.
- А ты когда вернёшься в школу, Рицка-кун? – спросила Юйко. – Ты ведь вернёшься?
- Я… я не знаю, - вздохнул Рицка, хотя ему очень хотелось бы успокоить её и сказать, что он вернётся и никуда больше не уедет. – Я не знаю, надолго ли мы задержимся в Хаконэ, - ответил он, не глядя ей в глаза. – В Токио ведь осталась мама, а я… должен буду навещать её.
Юйко, Яёй и Осаму очень расстроились, но постарались не подавать виду, напуская на себя ещё большую весёлость. За десертом они уже забыли обо всём грустном и гнетущем, что ещё оставалось, и снова болтали о пустяках и вспоминали те объединяющие их моменты совместного времяпрепровождения и совместного детского счастья, которое они когда-то делили между собой. И Рицка всё улыбался, улыбался не переставая и думал, что давно ему не было так хорошо, тепло и уютно. И спокойно. Как будто все, кого он любил снова были с ним. Почти все.
- А давайте сходим куда-нибудь все вместе на выходных! – предложила Юйко, когда пришло время расходиться. – Хотя бы на пикник в парк! Погоду обещают отличную! А, Рицка-кун?
- Конечно! – улыбнулся Рицка. Ему действительно хотелось сходить. – Хорошая идея. А ты как, Осаму?
Она тряхнула копной чёрных, блестящих в электрическом свете волос, и подмигнула ему:
- И я. Я же обещала показать тебе свои шедевральные фотки.
Юйко заинтересовалась фотографиями, и они поговорили ещё немного о победе Осаму в конкурсе. А потом Юйко и Яёй засобирались домой, поспешно благодаря за вкусный ужин. Осаму вызвалась помочь Рицке помыть посуду после их ухода, и Юйко бросила на нее странный взгляд, как будто пожалела, что не она догадалась до этого.
- Тебе не страшно будет добираться домой? – спросил Рицка у Осаму, когда друзья ушли.
- Нет! Что ты! Я же на автобусе. А темнеет сейчас поздно.
Осаму мыла тарелки и на все возражения Рицки отвечала повелительным свирепым взглядом:
- Сиди! Ты и так выглядишь больным! Сильно устал?
Рицка неопределённо пожал плечами. Его начало клонить в сон.
Осаму вдруг улыбнулась игривой улыбкой.
- А ты не заметил никаких перемен в своих друзьях? – спросила она.
- Перемен? – мальчик зевнул. – Ну, Яёй стал выше…. А Юйко перестала говорить о себе в третьем лице, как маленькая.
- А ещё?
- А что ещё? Не знаю.
- Да быть не может! Это же было видно даже слепому! Ты что, не заметил, как они смотрят друг на друга? Если они ещё не объяснились друг другу в любви, то это дело пары дней!
- Да ну?! – Рицка сразу проснулся.
- Эх ты! – она засмеялась. – Вот что значит мужчина! Ничего-то вы не видите!
- Много-то ты понимаешь! – надулся Рицка.
Она как будто не заметила обиженного выражения его лица и продолжала улыбаться чему-то своему, вытирая тарелку полосатым вафельным полотенцем.
- Я очень рада за них, - сказала она.
- Я тоже, - тихо отозвался Рицка. Он действительно был рад, но в то же время как будто ещё острее почувствовал своё одиночество. Он уже, наверное, не сможет радоваться как они. Слишком много было потерь и слишком велики они были и слишком тяжелы, как камни, беспрестанно утягивающие его на дно, несмотря на все его отчаянные попытки всплыть на поверхность.
- Ну что, до выходных? – спросила Осаму, когда они прощались на пороге.
Рицка кивнул.
- Не забудь фотки.
- Не забуду. Разве я упущу возможность лишний раз похвастаться перед тобой? Ладно, пока, Рицка.
- Пока, - он помахал ей рукой, когда она спустилась с крыльца и, остановившись у ворот, оглянулась на него.
Через несколько минут её фигурка исчезла из виду, а Рицка всё медлил и не возвращался в дом. Вот он и остался один. И неизвестно, когда вернётся Сеймей. Интересно, как там мама? Рицка уже настолько привык поить её лекарствами по часам и кормить обедом и ужином, что сейчас он чувствовал себя странно свободным, как будто выпущенным на волю после долгого заточения, и оттого не знающим, чем себя занять.
Когда он поднимался по лестнице в свою комнату, ему казалось, что в нём не осталось больше ничего. Такую усталость и опустошение он не ощущал уже давно. Все разошлись, и больше некому было улыбаться. Раньше после прогулок и маленьких вечеринок с друзьями Рицка всегда возвращался мыслями к Соби. Думал о том, чем Соби занимался без него, а вечером, когда Соби звонил или приходил в гости, Рицка рассказывал о том, как он сам провёл время. Теперь ему некому было рассказать. Теперь ничего не было.
Была только колышущаяся от ветра шторка цвета лаванды, и, глядя на неё, Рицка не думал ни о чём. Не вспоминал свои страшные сны до гибели Соби, не вспоминал, как Соби раздвигал шторки, когда приходил, улыбаясь своей спокойной обаятельной улыбкой. Или когда уходил, обернувшись на прощание, чтобы пожелать спокойной ночи. Рицка не думал ни о чём таком, о чём он был уверен, что будет думать, когда вернётся сюда. И было пусто.
И он провёл кончиками пальцев по столу, смахнув тонкий слой пыли, и лёг на застеленную кровать. В ушах стоял какой-то странный шум, и когда Рицка закрыл глаза, шум стал затихать. Его отяжелевшее сознание тут же провалилось в крепкий сон.
Уже потом сквозь сон он слышал в комнате чьи-то шаги, но, разлепляя непослушные веки, видел только ночную темноту. Он слышал шелест сминаемых простыней, чувствовал, как чьи-то сильные руки приподнимают его, а потом укрывают одеялом его заледеневшие ноги. Но он никак не мог проснуться и не хотел. А потом он чувствовал горячий шёпот Сеймея у самого уха. Сеймей лежал рядом и обнимал его, и Рицке сразу стало тепло. И не хотелось, чтобы он уходил. А Сеймей всё шептал что-то быстро и неразборчиво, так что мальчик смог понять только: «Ты только мой, Рицка, мой». Но Рицка слишком устал и слишком хотел спать, чтобы обратить на это внимание. Он даже не был уверен, было ли это на самом деле, или приснилось ему.
И только утром, собираясь на кладбище, Рицка вспомнил, что так и не написал вчера письма для Соби.
*
Лилии. Прекрасные белые лилии с шестью заострёнными лепестками, нежные, как будто шёлковые. Рицка просто не мог пройти мимо, когда увидел их в цветочном магазине. Лилии со всей их противоречивой символикой чистоты, невинности и одновременно смерти, так шли Соби. Прекрасные живые лилии, как символ самых чистых и святых чувств Рицки. Для тебя.
- Выбрал? – спросил Сеймей, заметив его остановившийся взгляд и доставая кошелёк.
- Да. Выбрал.
Он хотел бы купить все белые лилии, которые только были в магазине, но Сеймей сказал, что одного букета вполне хватит. А Рицка подумал, что всего того множества цветов, что были в его сердце, он всё равно не сможет подарить.
А потом они шли по заросшей травой тропинке мимо могил, и Рицка попутно читал надписи на мраморных плитах. И он не верил, что среди всех этих чужих и мёртвых людей есть Соби. Он до сих пор не верил и только сейчас понял это. Он видел отражение косых солнечных лучей на мраморе и сам жмурился от солнца, и было очень тепло, так что Рицка снял ветровку и повесил её на руку. И стрекотали цикады. И пели птицы. И где-то здесь был Соби.
Сердце мальчика колотилось, то замирая, когда Сеймей вдруг останавливался, то продолжая бег, когда они шли дальше. В голове стучало только: «Неужели? Неужели наконец-то я здесь? Там же, где ты». Он ведь так долго ждал. И боялся теперь, что ждать ему будет больше нечего.
И вместе с тем в душе поднималось какое-то радостное волнение, как будто он в самом деле собирался встретиться с Соби. Где-то здесь. Здесь. Вот сейчас…
Но когда они остановились возле могильного камня, на котором было начертано «Агацума Соби», Рицка как будто бы хотел идти дальше, потому что ему казалось, что не здесь. Совсем не здесь, где-то дальше, но уж точно не здесь. Он даже удивился, когда прочитал даты: одна – день рождения Соби, а другая – день рождения его самого. И он никак не мог этого понять, пока не вспомнил, что Соби умер как раз в его день рождения.
На самой могиле, тоже поросшей молодой травой, уже лежали цветы. Они были совсем свежие, как будто кто-то принёс их за несколько минут до их прихода. Белые хризантемы. Наверное, от Кио, подумал Рицка.
Сеймей кашлянул, и мальчик вздрогнул. Он сжимал в руках свой огромный букет лилий и как будто не знал, что с ним делать дальше.