- Ничего. Это хорошо, что ты сказал мне.
Сеймей. Ты лгал. Ты скрывал. А потом приходил ко мне и просил прощения. Имею ли я право осуждать тебя, Сеймей? Имею ли я право осуждать кого бы то ни было? Любовь не знает зла, осуждения, недоверия. Мы принимаем тех, кого любим. Но иногда это бывает очень больно.
*
Рицка не спешил домой. Для него больше не существовало комендантского часа, но возможно, незримый запрет, установленный Сеймеем, был ещё более жесток.
Он шёл через парк, и было очень хорошо вот так гулять и ни о чём не думать, подставляя лицо весеннему ветру. Он вспоминал, как замечательно провёл здесь время на прошлых выходных вместе с друзьями. Как оказалось, с ними легче всего было забыться. Когда он слышал звонкий смех Юйко, ему самому хотелось смеяться. И это казалось совершенно естественным.
Осаму приносила свои фотографии, на которых были изображены острые рваные скалы, безбрежный океан, пронзающие чистоту небесной выси птицы, багровые закаты и восходы в нежно-розовой дымке. Снимки понравились Рицке так сильно, что когда все уже насмотрелись, он ещё долго не выпускал их из рук. Осаму умела делать «живые» фотографии, вечные в своей застывшей красоте.
Он смотрел под ноги, как привык уже смотреть, когда гулял в одиночестве. И, видимо, он так глубоко погрузился в свои воспоминания, что не заметил идущего впереди человека. А человек не заметил его. Не потому, что был невнимателен или задумчив, как Рицка, просто он был слепым. И когда Рицка опомнился, было уже слишком поздно, потому что они столкнулись. Мальчик ойкнул и отступил назад, поднимая голову.
- Извините, - сказал он поспешно и хотел добавить ещё что-то в своё оправдание, но слова так и замерли на языке, когда он узнал в худом мужчине в тёмных очках и с тростью Рицу-сенсея. Губы Минами дрогнули, и он сказал скорее утвердительно, чем вопросительно:
- Рицка.
Рицка отступил ещё на шаг.
- Испугался? – спросил Минами, улыбаясь уголками губ. – Только не убегай, Рицка.
И мальчик действительно немного испугался. Призраки прошлого иногда выглядят как живые. Иногда они и бывают живыми.
Этот человек тоже был связан с Соби. И он так похож на него сейчас. Прямая осанка, длинные светлые волосы, на губах холодная полуулыбка, едва уловимый запах лёгких сигарет, тонкие изящные пальцы. И при всей внешней схожести разница с Соби была огромна, и, возможно, похожесть как раз и определяла такой разительный контраст между ними. Рицка не смог бы объяснить на словах эту разницу, он просто чувствовал её. У Соби всегда были тёплые руки. А у этого человека – нет.
- Я и не убегаю, - сказал Рицка. Голос его был спокоен и твёрд, и мальчик уже не понимал, отчего так растерялся вначале.
- Снова куда-то торопишься? Не хочешь пройтись? – спросил Рицу.
- Не вижу в этом необходимости, - ответил мальчик. Этот человек не вызывал в нём ничего, кроме неприязни, но сейчас дело было даже не в антипатии, а в том, что Рицка не хотел ничего слышать и знать ничего не желал. Всё это было. И всё прошло. Так оставьте уже меня в покое. Дайте мне пережить это.
- Видишь ли, Рицка. Я, кажется, заблудился. Вышел погулять, но свернул куда-то не туда. Я всё никак не привыкну к тому, что Аояги Сеймей лишил меня зрения. Не поможешь мне, Рицка?
Глаза Рицки сузились, а губы сжались. Зачем он так? Снова эта боль. Эта вина. Даже перед Рицу. Как ему быть теперь? Где найти столько сил, чтобы искупить всё зло, совершённое тобой, Сеймей? И как при этом не преступить тонкую грань, делающую тебя моим врагом? Я говорил, что я на твоей стороне. А сейчас помогаю Рицу-сенсею. Я так устал. Где же здесь правда, Соби?
Они свернули на узкую малолюдную дорожку. Рицу продолжал улыбаться чему-то своему, раздражая мальчика всё больше, и постукивать железным наконечником своей длинной трости, как будто ощупывая путь.
- А как твоё здоровье, Рицка? – спросил он. – Не сильно пострадал в аварии?
- Всё прекрасно, - ответил Рицка сквозь зубы.
- Научился лгать? Ты прав, так проще. Ты сейчас особенно уязвим. Без Соби-куна тебе следует быть осторожным вдвойне. Пока тебя некому защитить.
Тропинка становилась всё уже и темнее, утопая в зелени высоких деревьев. И Рицке всё меньше нравился этот разговор.
- Мне не нужна защита. А Соби умер, и с этим уже ничего не подёлаешь, - сказал он, подумав с колкой обидой за Соби, что Рицу-сенсея даже нисколько не огорчает гибель его лучшего ученика.
- Умер, говоришь? На твоём месте я не был бы так в этом уверен.
Рицка остановился и замер, настолько дикими ему показались эти слова.
- Что вы имеете в виду?
- Да ничего особенного, - сказал Минами, и голос у него был таким, как будто он издевался над мальчиком. – Просто я не верю, что Соби-кун мог просто так умереть. Я слишком хорошо знаю его.
Рицка тяжело вздохнул, и они пошли дальше. Верил ли Рицу в смерть Соби или не верил – его это мало интересовало. Соби умер, и это факт. И снова саднит в груди, и снова что-то важное как будто ускользнуло от него как раз в тот момент, когда он уже мог коснуться его.
- Соби умер, - повторил Рицка. Он сам удивлялся, с какой лёгкостью и уверенностью ему теперь давалась эта фраза. – Я даже был на его могиле.
- На могиле? – с любопытством переспросил Минами. – Ну и что? Это ещё ничего не доказывает.
- Доказывает, - упрямо повторил мальчик. – Соби похоронили, и его прах лежит в могиле.
- Правда? – Рицу откровенно насмехался. – Помнится, прах твоего брата покоился на семейном алтаре и ты каждый день зажигал для него свечи.
Рицка снова остановился. Он терял самообладание. Как же больно. Каждое слово этого человека причиняет только боль. Он так жесток. Почему?
- Что же ты молчишь, Рицка? Только не начинай плакать, я этого терпеть не могу. Я только и хотел сказать, что Сеймей – последний человек для тебя, которому можно верить. Хотя теперь, когда перед тобой открыты такие перспективы, ты, конечно, не захочешь меня слушать. Вы с ним победили.
- Победили? – переспросил Рицка.
- А как это ещё назвать? Война окончена. Мы капитулировали, вы - завоевали всё, что хотели.
Рицка ничего не понимал и не хотел понимать, но отчего-то всё равно не мог не спросить:
- О чём вы? Что мы завоевали?
Рицу вдруг рассмеялся.
- Я вижу, Сеймей не спешит посвящать тебя в свои действия. Тогда я расскажу. Семи Лун больше не существует. По крайней мере, не существует в том составе, в котором существовали раньше. Сеймей захватил школу. Несколько наших, в том числе и я, чудом остались в живых. Сеймей любит власть, ты знаешь об этом? Он так и остался эгоистичным мальчишкой, каким был в четырнадцать. Готов сокрушить всё на своём пути только ради одной желаемой игрушки. И при этом удивительно умён. Смог обмануть даже меня. А уж тебя тем более.
- Верить вам у меня тоже нет никаких оснований, - ответил Рицка, хотя голос его был уже не так твёрд, как он хотел бы. Он больше не мог это слушать. Семь Лун – почти забытое словосочетание. Семь Лун – это что-то из далёкого прошлого. А Сеймей убийца. Нет. Нет. Нет. Не хочу это вспоминать. И думать об этом не буду!
- Конечно, нет. Было бы глупо с твоей стороны, если бы ты так просто доверился мне. Но мы с твоим братом в равных позициях. Ему ты можешь доверять ровно настолько же, насколько доверяешь мне. Он говорил, что любит тебя, да, Рицка? Он сказал это и заставил тебя оплакивать его смерть. Он лгал тебе. Откуда ты знаешь, может, он на самом деле ненавидит тебя? Солгать для него – ничего не стоит. Молчишь? Ты уже не так уверен? У тебя нет никаких доказательств, что Сеймей любит тебя, а не использует. Так же, как ты не можешь доказать, что Соби-кун мёртв.
- Всё, хватит! – закричал Рицка. – Прекратите, хватит!
Его крик был отчаянным, надрывным, а глубокая рана на сердце снова обливалась кровью, и снова он как будто ощутил холодный металл лезвия внутри. Больно, больно, сколько же ещё будет боли? Когда же это закончится? Лучше бы я тоже умер.
- СОБИ МЁРТВ! – кричал мальчик. – А вы просто сумасшедший!
И Рицка развернулся и побежал, тяжело дыша, глотая слёзы, спотыкаясь, ничего не видя. Минами слушал звук его затихающих быстрых шагов и улыбался.
- Ты повзрослеешь, Рицка. И ты ещё захочешь знать. И тогда ты придёшь ко мне.
*
Иллюзии, всегда неизбежно рассыпающиеся в прах, причиняют боль, отбирая всё, во что хотелось верить. И чем сильнее хотелось верить, тем больнее потерять эту веру, а вместе с ней все надежды, расцветающие в сознании радостными картинами, на которых все счастливы. И чем больше убеждаешь себя, тем больше этих картин и надежды. А потом случается то, чего боялся. То, что прятал в самых дальних тёмных углах сознания, там, куда не проникает солнечный свет и самые чистые святые мечты о счастье. И всё-таки почему-то это случается. Выбирается из своего тёмного угла. Неизбежно. И всё рушится. Всё, во что верил и хотел верить. Абсолютно всё, даже жизнь. Крушение иллюзий не оставляет ничего. И стоя посреди обломков, задаёшь вопрос немым небесам: «Почему? Как мне теперь собрать всё это обратно?»
В ванной было тихо, прохладно и темно. В последнее время Рицке нравилось мыться при выключенном свете. Он любил сидеть в горячей воде и слушать, как из крана падают капли. И было так спокойно. Это был для него один из способов расслабиться и прогнать навязчивые мысли обо всех своих неудачах и неудачах тех, кого он любил. А неудачи любимых воспринимались ещё тяжелее, чем свои собственные. За себя Рицка не привык переживать.
Плохо было только, когда вода остывала. Снова нужно было возвращаться в комнату, ложиться в постель и пытаться уснуть. Вечера были для Рицки самым тяжёлым временем. Потому что все мысли, которые он гнал в течение дня, возвращались, подкрадывались в ночной тьме. И снова он ворочался, отчаявшись уже найти такое положение, чтобы не было больно. И иногда подушка была мокрой от слёз, хотя Рицка и не помнил и не замечал даже, что плакал. Неудачи. Крушение иллюзий. Бессилие. Быть счастливым по определению невозможно. Рицка не понимал, как можно спокойно спать ночью, если мама его в больнице, если ей плохо, если Кио плачет у него на плече, если Сеймей делает все эти ужасные вещи? Как можно быть самому счастливым, если столько людей несчастны? Он не понимал, как бы ни старался. Он всё хотел сделать что-нибудь, но только ещё острее ощущал своё бессилие. Что у него есть? Есть ли у него что-то, что могло бы помочь ему изменить всё это? И чем больше Рицка думал об этом в тёплой воде или в постели в тёмной комнате, тем больше убеждался, что есть только то, что Соби нет.
А если его нет, и изменить это нельзя, нет ни смысла, ни желания менять и всё остальное. Пусть всё продолжается, как продолжалось. Пусть все оставят его в покое.
Он почти уснул, проваливаясь в спасительное забвение, как вдруг дверь распахнулась, и в ванную влетел Сеймей. Не замечая Рицки, он сразу пустил воду в раковину и начал с каким-то отчаянным остервенением отмывать руки.
Рицка вздохнул. Он хотел сказать брату о своём присутствии, но так и не сказал. Только смотрел, как Сеймей моет руки, а потом шею и лицо. Он так хотел отмыться, как будто вывалялся в грязи, хотя одежда была чистой.
Мальчик вспомнил, как года три назад Сеймей приходил к нему в ванную всякий раз, когда Рицка мылся. Не было такого случая, чтобы он не пришёл. Они подолгу сидели в воде вместе, смеялись и дурачились, кидая друг в друга ошмётки белой мыльной пены. Однажды Сеймей задержался где-то, Рицке надоело ждать его, и он решил помыться один. И когда он уже собирался вылезать из воды, Сеймей вдруг вернулся.
- Рицка, не спи в ванной, - сказал он тогда, улыбаясь.
- Сеймей? – Рицка тут же встрепенулся. Вода с громким плеском пролилась на пол.
Сеймей стоял в дверном проеме, сложив руки на груди, и улыбался.
- Почему меня не дождался? Помылись бы вместе.
Мальчик сделал вид, что надулся.
- Тебя пока дождешься! А мне завтра рано вставать!
- Помыть тебе голову? – он начал раздеваться.
- Я уже помыл, не видишь что ли?!
- А я еще раз помою.
- Зачем?!! Сеймей!
Сеймей всегда умел настоять на своем. И Рицке нравилось поддаваться ему. Нравилось ощущать его опеку, силу, заботу. Конечно, иногда это и раздражало, когда Рицка в порывах «взрослости» начинал ругать брата за чрезмерное попечительство над ним. Но чаще всего ему это было даже приятно. Приятней, чем он сам себе в этом признавался.
А потом всё вдруг изменилось.
- Рицка? – Сеймей закрыл кран и как будто испугался, увидев мальчика. – Почему ты сидишь в темноте?
- Да так просто, - отозвался Рицка, сделав вид, что не заметил странного поведения Сеймея.
- Так ведь можно уснуть и утонуть, - Сеймей улыбнулся. – Будь осторожнее. Можно к тебе? Мы так давно не мылись вместе.
Рицка ощутил внутреннее напряжение и непонятно откуда взявшуюся нервозность.
- Не стоит, наверное… Я уже ухожу.
- Почему сразу уходишь? Может, свет включить?
- Нет! Не включай!
- Да перестань. Что случилось? Помыть тебе голову?
- Не надо, Сеймей. Лучше уходи.
- Вот как? А раньше тебе это нравилось.
Рицка молчал. Он сидел, поджав ноги и обхватив колени руками, и смотрел, как капает вода. Смотреть на Сеймея он почему-то не мог. Выдержать его взгляд и не сломаться было так трудно. Когда же он научится? Без Соби его внутренней силы стало как будто вдвое меньше.
Похоже, Сеймей не собирался уходить. Наоборот, он подошёл к самому краю ванны и остановился, пристально глядя на Рицку.
- Ты что-то скрываешь от меня, Рицка? – спросил он. – Может, у тебя появилось имя?
Рицка взглянул на него в изумлении.
- Имя?
- Да, твоё истинное имя. Loveless. Мне кажется странным, что оно до сих пор не проступило на твоей коже. Может, оно там, где ты не замечаешь?
- Нет. Нет у меня никакого имени.
Сеймей опустился на колени. Теперь его тёплое дыхание щекотало шею.
- А тебе бы не хотелось, чтобы оно было? – спросил Сеймей шёпотом.
- Не знаю.
- Разве тебе не хотелось бы, чтобы у тебя был боец? Настоящий, принадлежащий только тебе?
- Не знаю, - снова ответил Рицка. Он только знал, что ему очень не нравится этот вкрадчивый шёпот.
- А может, тебе хотелось бы самому стать бойцом? Сражаться за того, кого любишь, защищать его?
- Что? О чём ты? Я ведь жертва, как я могу быть ещё и бойцом?
- А ты уверен, что ты жертва?
Рицка почувствовал, что снова теряется. Он всё ещё ничего в этом не понимал. В ушах до сих пор звучал холодный ровный голос Минами Рицу. Ты уверен, что Сеймей любит тебя? Ты уверен, что Соби-кун мёртв? Ты не можешь никому верить. Так много вопросов. Есть ли хоть где-нибудь ответы на них?
- Не знаю, Сеймей! Прекрати всё это спрашивать! – закричал он. Он снова чувствовал себя ведомым, а Сеймея ведущим. И только знал, что с этим нужно срочно что-то сделать. – Лучше скажи мне, ты видел тело Соби?
Сеймей перестал улыбаться.
- Почему ты спрашиваешь об этом?
- Потому что! Просто скажи, видел или нет!
- Конечно. Я видел его мёртвым, Рицка. Какие ещё есть вопросы?
- Никаких.
- Вот и хорошо. Тогда я пойду. Нисей зовёт меня. И не сиди долго в воде, - сказав это, Сеймей вышел. Он любил, чтобы последнее слово всегда было за ним. Оставшись один, Рицка успокоился. Ему очень нужно было, чтобы Сеймей сказал это. Что видел Соби мёртвым. Ему очень важно было поверить Сеймею. Мы всегда доверяем тем, кто нам дорог.
И Рицка действительно думал, что доверяет Сеймею. Он старательно убеждал себя в этом, пока вытирал мокрые волосы жёлтым махровым полотенцем, пока обтирал кожу, собирая капельки влаги и пока надевал пижаму. Он всё ещё был уверен в непогрешимости и искренности брата, когда спускался зачем-то на цыпочках на несколько ступенек в гостиную, чтобы лучше услышать разговор Нисея и Сеймея. И, если бы его спросили сейчас, что он делает, Рицка, возможно, очнулся бы от бессознательного сна наяву и очень удивился своим действиям.