Граф даже начал подозревать - уж не вернулась ли прежняя душа на место, но, слава богу, тот сам развеял его сомнения, произнеся:
- Видит бог, как я вам благодарен, Иван Алексеевич. Вы ведь моего родного отца от виселицы спасли. Премного виноваты мы перед вами. Это я в том смысле, что рад всегда отблагодарить.
- Ну, полно, полно вам, Гавриил Эдмонтович, - совсем входя в свою роль, заговорил граф, - это ведь не я спас, а царь.
- Ну, царь царем, а вы челобитничали перед ним. Мне-то уж известно. Так куда вы говорите нужно поехать?
- Знаете загород?
- Довольно неплохо. Там проходили мои юные годы.
- Доедете до Петровского монастыря, а там направо по околесице. Вдали имеется дом свежесрубленный и подкрашен слегка...
- Знаю, знаю это место. Царевич там проживает, -кивал головой учитель, не обращая внимания на удивление губернатора.
- Так вот, - продолжил тот с минуту погодя, - постерегите там немного.
- А кого?
- Посмотрите, как там его охраняют.
- Хорошо, не волнуйтесь, все сделаю, - снова перешел он на тон дворника.
- Только не высовывайтесь, - предупредил граф, - чтоб не видел никто. Лошадей можно в лесу спрятать неподалеку. Деньги я дам, чтоб подождал возница. А сейчас, потрудитесь дать мне перо и бумагу. Я напишу пару строк супруге.
Гавриил Эдмонтович встал и поискал то, что просили. Спустя минуту он подал это графу, а сам вышел из комнаты и закрыл дверь.
- Вот тебе на, - подумал про себя Иван Алексеевич, - тут тебе дворник, а тут и светский человек. Всего два часа и совершенно иное. Наверное, в этом есть что-то дьявольское, не иначе.
Граф взял перо и начал писать записку. В ней он извинился перед женой за немоготу встречи и упредил об опасности. Заодно просил разузнать обстановку у других и ему передать через того же человека.
Сложив лист бумаги вчетверо, а затем еще вдвое, граф вложил его внутрь того же платка и позвал учителя.
Тот, очевидно, находился зa дверью, так как, едва услышав голос, сразу вошел.
- Вот, - сказал губернатор, протягивая платок, - здесь все написано. Помните, лично в руки и чтоб никто не уразумел.
- Не волнуйтесь, я это умею делать, - успокоил его учитель, - не раз доводилось.
Граф хотел спросить, откуда ему это известно, но тут же понял, что это было бы неуместно, потому просто сказал:
- Я не сомневаюсь, но все ж хочу упредить. В случае чего, сожгите или выбросьте, чтоб не нашли.
- Хорошо, - кивнул учитель и быстро вышел из комнаты.
Правда, минут через пять он вернулся и спросил:
- А на словах ничего не надобно?
- Нет, лучше так, - ответил граф, укладывая свою голову поудобнее.
- Тогда все, я пошел, - произнес Гавриил Эдмонтович и вышел из комнаты.
А Иван Алексеевич снова окунулся в свои грустные мысли.
Что-то надобно предпринять. Но что? Донести Николаю о готовящемся? А, что это даст? Надо, как следует, поразмыслить.
Скоро Рождество. Но кто на праздник собирается выступать?
Никто. Все об этом знают, что в праздник перевороту не свершишь.
Народ гуляет и надеется на хорошее. Готовится встретить Новый год, как следует и уже заготавливает мак да мед на крещенские пироги.
Сегодня пятнадцатое и до Рождества остается совсем мало. На что надеются выступавшие? На какой случай или на чье-то предположенное самоличное выступление?
Но Василий хитер. Он не будет лично возносить себя. Уж лучше быть не провозглашенным, чем быть не признанным царем. Потому, он подождет до их выступления, хотя и готовил же его тайно он сам.
Интересно, все ли он сам делал или кого подсылал? Скорее всего, второе. Только вот потом подчищал лично, унося их жизни к себе в монашескую келью.
Что ж, Василий готов сложить себе из них свой трон, чтоб на нем сидеть. Но хватит ли у него самого жизни на все это?
Надо что-то предпринимать. Как жаль, что не могу сейчас никуда поехать и хоть что-то узнать. А остается мало времени.
Судя по всему, все должно сбыться перед Рождеством, то есть до двадцать пятого. А может, они специально ждут это число, чтоб сказать народу о новом помазанике божьем?
Это ведь день рождения Христа. А царь - его преемник на земле. Это ведь так, согласно всем законам. И люди об том знают.
Так вот, в чем кроется секрет всего этого. Вот, что уготовил Василий.
Он хочет, чтобы народ думал, что богу угодно это, ибо все свершается именно в тот день - День Рождества Христова. Вот оно что. Ну и хитер монах. Недаром прозвали его лисой еще с детства.
Ну что ж, теперь понятен его замысел. Но как его сорвать?
Как объяснить люду, что это вовсе не так. Бог-то он есть, но вряд ли станет вмешиваться в наши дела земные.
А может, так и надо? Раз Бог допускает такое?.. Да, нет, нет. Просто ему до этого дела нет.
Какая ему разница, кто править людом будет. Тот или иной. Главное, чтоб ему молились и не творили мракобесия на земле...
Нет, тут что-то не так. Может, спросить у Иннокентия, раз он все и так знает?
Или прикидывается, что знает? Бог его знает...
Ну, вот снова бог. Куда не кинь - он самый. А что же мы? Что сделали, чтоб уразуметь что-либо изо всего?
Прав, наверное, знахарь, что пустые мы люди. Ничего не даем, а только уносим и творим неизвестно что. Но ведь что-то и создаем, хоть и грешим. Но, опять же, кому это надо, как не нам самим.
Богу? А зачем ему столько? Зачем та же пахота или скот, золото, утварь какая. На небесах это не нужно. Так чего же мы хотим? К чему стремимся? И чего добиваемся?
Может, прав Иван Васильевич? По-своему, конечно, прав, но в его словах кое-что имеется.
Или правы восставшие внутри пока? Что они за люди? Чего хотят?..
Нет, наверное, не правы. Зачем менять одного на другого, чтоб послужить Отечеству. Служить можно и при этом, только надо понять другого. Того же царя, других, как они.
Тех, кто сейчас служит, как вот и я. Не знаю, не понимаю пока всего. И у кого спросить не знаю. Может, старый друг поможет? Но чем?
Ему ничего не надо, хотя он плачет, что всего недостаточно. Служить не хочет, так как считает, что должен заниматься другим.
А может, он действительно прав? Может, это и есть то решение, которого хотят добиться все, в том числе, и собирающиеся выступить?
Беда только в том, что не понимают ни те, ни другие, чего же они действительно хотят! Желают изменить? Но что? Жизнь?
Так ее не изменишь. Самих себя?
Так смелости не хватает и духу. Окружающее?
Так оно уже давно изменено и вовсе не то, что было раньше и меняется со временем, не стоит на месте. Так что же мы на самом деле хотим? Чего ищем здесь все, не зная в какую сторону примкнуть? Кто разрешит извечную проблему эту? Снова бог?
Но ведь я знаю, что ему это не нужно. Остаемся мы и снова мы, будь ты неладен. Теперь, куда не кинься, возникает это « мы ».
Мы строим, но не вкладываем душу, мы хотим чего-то, но боимся признаться искренне другому. Мы наблюдаем за другим, а он за нами.
И главное - никто не считает себя виноватым в чем-то. Все правы. Каждый по-своему.
Так, где ж тут выход? Какой-то тупик. Может, не жить вовсе? А что это даст?
Умру я, умрут другие, не оставив после себя ничего и что? Земля будет пустовать, а дикая тварь размножаться? К этому разве мы стремимся?
Нет, не к нему. Тогда к чему?
Неужто, к тому, чтоб и вовсе ничего не было, окромя нас и творений рук наших. Так помрем ведь без тех же тварей.
Значит, надо как-то уживаться среди всего прочего. Значит, надо стараться понимать других: таких или не таких, не исключая и твари.
Живет же вон внизу крыса или выдра, как говорит Иннокентий. И ничего.
Он с ней, наверное, ладит, хотя та и языка не понимает. А человек с собакой, с лошадью, гусьми и так далее?
Ведь общается и пользуется тоже без языка. Тварь бессловесная. Что она может знать о нас? Так нет, очевидно, знает, раз слушается. Так, что же мы сами? Друг друга понять не можем или, быть может, просто не хотим?..
Наверное, второе. Оно ведь выгоднее для некоторых. И эти некоторые творят зло кругом.
Другие его подхватывают, и так оно и идет своим чередом. Вот откуда все произрастает.
Просто не хотим. Просто не желаем понять и выслушать другого. Просто так выгоднее жить, хотя бывает и по-другому.
Ревность, зависть - все одно. Из того же общего зла. Не потому ли строим замки, а потом их же разрушаем. Не потому ли возносим царя, а потом убиваем.
Вот оно что. Вот правда, которую, очевидно, скрываем ото всех.
И боимся вслух ее произвести, ибо это грех, а грех - это божье. Такого допускать нельзя. Так глупцы ведь.
Прав Иннокентий. Грех - то наружное, а корысть, зависть и злоба внутри. Вот он бec. Тот, который движет нами, только не во сне, а наяву. Уж не спим ли мы на самом деле?
Может, это пытаются доказать нам поднимающие свое знамя?
Но они не могут сами пока разобраться в этом, ибо еще не доросли все до единого уровня развития своего. Потому и не получается многое. Потому, сейчас это пустая болтовня. Ничего не изменишь, разве что голову заморочишь и себе, и людям о какой-то другой жизни и хорошем царе.
Пока все не поймут, что надобно жить изнутри - не будет ничего хорошего. В любой власти будут находиться такие, которые захотят из корысти или из чего еще добиться себе же большего, невзирая ни на что.
И ничто их в этом не остановит. Никакие законы, отрубание голов и виселицы. Должны остановить другие, то есть те же люди и не дать им пасть ниже своего достоинства.
Но таких сейчас мало. Особенно среди люду простого и среднего.
Они видят, что творят те, кто побогаче и хотят того же. Не за этим ли кроется человеческое чувство собственного унижения?
Они все хотят отомстить. Любым путем. Кто убийством, кто нанесенной живой раной, кто заработанной потом деньгой и так далее.
Именно это движет ними в достижении цели. И добившись своего, они опускаются ниже и ниже, ибо порождают таких же, с таким же умыслом, хотя сами в конце становятся уже другими, насытившись богатством и вдоволь насладившись властью.
Именно это движет и людьми побогаче. Каждый хочет занять то место, именуемое троном, ибо считает, что достоин его больше, чем кто-либо другой.
Так и идет все это своим чередом. Из века в век. И никто не пытается остановить его, ибо каждому внутри это нравится.
Он испытывает удовольствие от нанесенной раны и получения власти. Кто остановит все это? Неизвестно. Но и не я точно.
И не Иннокентий, ибо он сам сказал, что у каждого своя дорога. Что каждый должен заниматься своим. Так, что же остается нам делать? Ждать?..
Да, только это и больше ничего. Потому, как никто не сможет сейчас понять все это до конца. Никакая вера тут не поможет. Она лишь заставит подчиниться чьей-то воле, но изнутри она ничего не изменит.
Кто устоит перед этим и не допустит соблазна? Кто ниспровергнет в ад сущую наружность?..
Ответа сейчас нет.
Потому, надо принимать меры к тому, чтоб ничего не свершилось. И это будет правильно. Если не изменить сразу себя, то незачем теребить и других. Сначала надо самим измениться.
А то, что те, кто это все задумал, ничем не отличаются от остальных - это точно и достоверно, хотя я не знаю их фамилий, но все ж знаю точно – у них нет того, чего хотелось бы видеть нам всем.
Потому, немедля необходимо связаться с Николаем и обсудить все втайне ото всех.
А кто поможет мне в этом? Учитель? Так его нет. Иннокентий?
Что ж, возможно. Но поддержит ли он меня, если я сообщу все свои тревоги?
Что ж, посмотрим. Надо только немного успокоиться, а то слишком уж далеко зашел. Хотя это неплохо. Я сам понял, чего хочу на самом деле. Хочу справедливости и хочу добра всем, не исключая и тех, кто тайно задумал смуту.
На этом ход его мыслей остановился, и граф осмотрелся по сторонам.
- Что-то долго нет моего друга, - подумал он про себя, - может, поспать немного. Говорят, сон полезен.
И граф устроился поудобнее.
Наверное, все же усталость ото всего давала свое, а потому, закрыв глаза, он сразу уснул, даже не обратив внимание на искрящуюся круговерть солнца в занимаемой им комнате...
Глава 9
Проснулся Иван Алексеевич в совсем другом расположении духа. Голова почему-то болела и особо ныл затылок: то ли от долгого пребывания в одном положении, то ли от неведомой ему болезни.
Иннокентия в комнате не было, а потолок ярко освещался солнечным светом.
- Кто бы мог подумать, - думал про себя граф, - что хозяин окажется прав. Только вчера говорил об этом, а уже случилось? - и он попробовал повернуть голову вправо.
Шея как будто срослась с головой и не хотела шевелиться.
Граф сделал усилие и все ж добился своего. Что-то хрустнуло внутри и заболело. Вскоре боль затихла, а шея оставалась в том же положении, которое придала ей голова.
Иван Алексеевич попробовал повернуть ее снова, но в обратном направлении.
Опять что-то хрустнуло, но все-таки шея повиновалась довольно легко. Тогда граф начал болтать ей в разные стороны с увеличением скорости движения.
В конце концов, это ему надоело, и он остановился.
Потолок поплыл перед глазами, а в комнате мебель перестала стоять на месте. Наконец, все успокоилось и перед его взором предстало улыбающееся лицо Иннокентия.
- Вижу, время даром не теряете, - произнес он, подходя поближе к самой постели.
- Да уж, - скромно признался граф, - что-то шея хрустит и болит немного.
- О-о, это просто сквозняк, - ответил Иннокентий, присаживаясь рядом на табурет.
- Да-а, а я думал, что их здесь нету, - удивился граф, - закрыто ведь все.
- Нy и что, что закрыто. Сквозняк - это такой вихрь. Он кружит везде, хотя и попадает к нам через открытые дыры.
- Что-то слишком мудро, - заметил Иван Алексеевич.
- Да нет, не мудро, - не согласился лекарь, - а, наоборот, довольно просто. Ветер заносит нам в дверь небольшую частичку солнечного света. Она и именуется сквозняком.
- Помилуйте, Иннокентий Петрович, - взмолился граф, - как это частичка солнечного света? А это, что вокруг нас, не оно разве? - и он обвел рукой по комнате.
- То, да не то, - ответил ему тот же, - это всего лишь свет или отражение его, а сама частичка там на улице в воздухе... Ну, ладно, не буду забивать голову пустяками. Давайте, лучше поговорим о делах. Я ведь знаю, что вы мучаетесь. Можете посоветоваться, если хотите.
- Спасибо, Иннокентий, но я думаю, что все ж пришел к определенному решению. Только вот до конца не уверен - правильно ли оно?
- И какое же это решение? - спросил знахарь.
- Ты ведь все знаешь, так и ответь сам, - подзадорил его намеренно Иван Алексеевич.
- Я-то знаю, - скромно признался Иннокентий, - но хотел бы слышать это из ваших уст.
- А почему? - удивился губернатор.
- Знаете, бывают минуты, когда человек вовсе не владеет своим телом. Вот тогда он и произносит то, что мы именуем чистосердечным признанием. Поэтому, я хотел бы, чтобы вы сами все сказали.
Граф с минуту помолчал, о чем-то размышляя, а затем сказал:
- Думаю, что ты, как всегда, прав, Иннокентий. Эти мысли явились ко мне совсем случайно, как бы со стороны.
- Нет, - помотал головой тот, - это не со стороны. Это наши мысли и есть. Они так глубоко спрятаны там внутри, что когда до них докопаешься, то кажется это не наше, а чужое. Ибо мы сами наружно и даже частью внутренне не такие. Потому, когда явь становится наруже, мы так боимся сами себя и боимся показать это другим.
- Тут я с тобой согласен, - подтвердил губернатор, - но как объяснить другое?
- Что?
- То, что идет нам от бога или откуда еще. Вообще, откуда берется все это? Те же думы, помыслы, заблуждения, ошибки и т.д.