– Интересно, – опять подал голос Вася, – Грозному – за какую по счету войну?
Борис Юрьевич сразу не ответил, но позже сказал:
– Да, в качестве одного доброго совета. Не надо вообще что-либо говорить на этот счет Эдику. Ответ может быть непредсказуем.
– Я так понял, что с ним лучше вовсе не говорить, – откликнулся Вася.
– Нет, ну почему… Эдик хороший парень, по-своему добрый, отзывчивый, верный. И мастер на все руки. Мастер стрельбы тоже. Что в наших условиях немаловажно.
Колеса шуршали по асфальту, из приемника доносилась песня Газманова, потом пошла песня Скляра из группы «Ва-банк», пелось о том, что надо взять Манхэттен, ну а потом Берлин.
– Люблю этих ребят, – проговорил Борис Юрьевич, постукивая в такт пальцами по баранке.
– А я нет, – ответил Вася.
Борис Юрьевич навел на него темные стекла очков, в которых вспыхивали солнечные искорки.
– Дело вкуса.
Вася хотел разразиться целой речью по поводу этой группы и этой песни, но сдержался, подумав, что лучше промолчать, не влезать в идеологические споры, а то как бы это не навредило всему предприятию.
В город они въезжали под коротким веселым апрельским дождем. «Дворники» смахивали капли. Дождь стучал по капоту, крыше. Борис Юрьевич сказал, что разумнее всего будет высадить Васю на рынке, где много павильонов и с лодками и с продуктами, одеждой. А тем временем он раскидает мясо, завернет еще в одну контору и через час подъедет за Васей. Так и поступили.
Вася пошел к павильонам в своем зимнем драповом полупальто с цигейковым воротником, в большой вязаной шапке, с рюкзаком на плече, обругивая себя, что не надел брезентовую куртку. Но она была ужасно изгваздана.
– Хы, а теперь потей, дерьмо, зараза… – бормотал он и хотя бы шапку стащил с потной головы и сунул в карман. Но большая шапка торчала из кармана, почти вываливаясь. Пришлось переложить ее в рюкзак. На Васю насмешливо глядели какие-то черноволосые смуглые мужики, покуривающие у павильона с мягкой мебелью.
– Э, что ищешь? Валенки? – спросил один из них.
И остальные заулыбались. Вася посмотрел на него и ответил, что ему нужна лодка.
– А, ледокол? – спросил этот смуглый мужчина с тонкими усиками, попыхивая сигаретой, сверкая золотым перстнем в луче снова выглянувшего апрельского чудесного солнца. – На рыбалку в Ледовитый океан собрался?
Остальные смеялись.
Вася нахмурил белесые брови, глядя на них исподлобья.
– Правильно. Готовь телегу зимой, а ледокол летом. Так у вас, русских, говорится?
– А ледоруб в любое время года, – сказал Вася, внезапно вспомнив одно историческое убийство, которое вовсе не одобрял, как всякое убийство, а тем более политическое, но жизнь такова, что приходится попадать ей в тон.
И он попал. Все усачи и безусые оценили черный юмор и рассмеялись, зацокали языками.
– Ну тогда тебе туда, – сказал другой, пожилой смуглец с пышными и как будто пересыпанными солью и перцем усами, указывая направление.
Вскоре Вася дошагал до охотничьего павильона, пытливо взглядывая сквозь стекло и стараясь определить, не очередной ли усач там торгует. Ему хотелось обойтись без юмора при покупке лодки, черного ли или какого другого.
Продавцом там работал сонный вялый молодой мужик с туманными серыми глазами. Вася приободрился и сказал, что ему нужна лодка. Хорошей грузоподъемности, с веслами, недорогая.
– Да?.. – еле слышно спросил продавец. – И что?..
– Вот, хочу купить, – сказал Вася.
– За сколько?
– Ну… А за сколько есть?
Продавец меланхолично вздохнул и ответил, что есть и за четыре тыщи и за двадцать четыре. Это смотря для каких целей, ну, где будет рыбалка, на каком водоеме, в речке, на озере, а может, и на море? И для скольких человек, можно для одного, а можно для четырех и больше.
– А для двоих? – спросил Вася.
Продавец кивнул.
– Элементарно.
Он указал на лодку в мешке.
– Сколько? – сразу спросил Вася.
Продавец слегка поморщился.
– Ну, сколько… Семь тысяч.
У Васи брови взлетели.
– Ого, нет, – сказал он испуганно. – А подешевле?
– Ну-у… Вот подешевле.
И Вася купил лодку Jilong Fishman за пять тысяч рублей. Он затолкал мешок в рюкзак и вышел, испытывая необыкновенные чувства нереальности происходящего. Лодка! Наконец-то он стал владельцем лодки. Сколько лет мечтал. Да все как-то руки не доходили. Подростком зачитывался книжкой одного поляка «В одиночку через океан». Его захватили истории этих упорных ребят, работавших кто лесорубом, кто врачом, и вдруг слышавших зов – зов океана, все бросавших, работу, семьи, закупавших продукты. На лодку, яхту, байдарку, плот – и вперед, в неизвестность, за солнцем. Может даже, именно эта книжка заразила его анархизмом, да. Одиночка в океане и есть анархист.
Ален Жербо не знал войны и поражений, бороздя океанские воды в 1941-м. И свою смерть от лихорадки встретил словами о том, что это его последнее путешествие. Лучше умереть от лихорадки в океане, чем валяться с распоротым животом в окопе. Один парень вообще сам себе смастерил паспорт и был единственным представителем своего государства. Портовых чиновников приводил в изумление его документ. Ну и один врач отправился через Атлантику как раз на резиновой лодке, без воды и еды. Пил морскую и дождевую воду, ел летучих рыб и планктон. И выжил.
Но Вася не собирается экспериментировать таким-то образом, тем более он не один… Хотя еще неизвестно, возьмет ли эту странную Валю. Тут на него как будто просветление нашло. Да, в самом деле, думал он, кто она такая? Откуда взялась? С Соборного холма? Как легко и быстро она к нему приклеилась. Как будто век ждала. А он? У него была несчастная любовь к украинской Оленьке, которая училась в Москве на факультете иностранных языков, осваивая японский, дружила с забавным анархистом в растянутом свитере с оленями, а потом упорхнула ближе к Стране восходящего солнца – во Владивосток, ну а для Васи солнце и зашло. Именно Оленька заставила его полюбить фотоаппараты «Фуджи», у нее была камера быстрой печати… Сейчас – ни камеры, ни Оленьки. А только какая-то придурочная деваха на ферме, и сам Вася в чужом провинциальном центре, с лодкой, хых-хы-хы… Что с ним происходит?
Ладно, надо еще закупить продуктов. И он вышел из своего странного нового состояния.
Вася нашел продуктовый магазин и накупил супов в пачках, вьетнамской вермишели, консервов, чая, сушек, сгущенного молока, спичек. Что еще?
Выйдя из магазина с двумя ношами – рюкзаком, набитым продуктами, и мешком с лодкой, – Вася стоял, озираясь. Что еще? Тут на глаза ему попался парфюмерный ларек, и он вспомнил про «Шанель номер пять».
– Вот дерьмо, зараза… – пробормотал он, сопротивляясь этой мысли. – Еще тащись туда с этими баулами, а?.. – жалобно продолжал он вслух. – Денег и так в обрез.
После некоторой борьбы он все-таки направился туда. Как вдруг на пути ему попался ражий мужик с масляными темными глазами в растрескавшейся кожаной куртке, синих вытертых на коленях до белизны джинсах и в огромных белых разбитых кроссовках, в синей бейсболке. С ним была какая-то чумазая бабенка с красными нездоровыми щеками, в трико, резиновых полусапожках и в старой черной куртке. И эта бабенка так и зыркала на Васю. И только он приблизился к парфюмерному ларьку, как послышался оклик:
– Эй, постой-ка.
Вася оглянулся. Это были они, тот мужик и бабенка.
– Мне некогда, – сразу ответил Вася и вошел в ларек.
Здесь густо благоухало мылом и дешевыми духами. Но Васе уже было не до них. Он обернулся и посмотрел в окно. Те двое стояли поблизости, дожидались. Мужик казался Васе знакомым. Где же они сталкивались? Вася напряженно соображал.
– Что интересует?
Вася вздрогнул, услышав женский голос, оглянулся на продавщицу, миловидную, синеглазую, выкрашенную блондинку.
– Шанель номер пять, – машинально произнес Вася.
– О, как раз есть. Духи в масле. Пожалуйста.
– Сколько? – рассеянно спросил Вася.
– О, семьсот пятьдесят рублей.
Вася, как будто придя в себя, отшатнулся.
– А чего это такое, в масле?
– О, ну как же? Это отсутствие спиртовой основы. То есть практически сразу, минуя стадию выветривания спирта, вы уловите истинный аромат. И он будет более стойким. А распространенное мнение, что такие духи оставляют там пятнышки и все такое, – неверно. Ничего и не оставляют, если пользоваться грамотно. Наносим в район пульсирующих точек.
Вася ошалело смотрел на девушку.
– Пульсирующих?
– О, ну да. Яремная впадинка, за ушками, на запястье, хм, под коленками. И стойкий ароматный шлейф обеспечен на весь день. Но! – воскликнула девушка, вскинув указательный палец. – Один нюанс. Сказать?
Вася, как болванчик китайский, кивнул.
– Наносить надо на чуть влажную кожу. А потом выждать минутки две, чтобы парфюм впитался в вашу кожу.
– Это не мне, – сказал Вася.
– О, в кожу вашей супруги.
– Она мне не супруга, – испуганно отреагировал Вася.
– Мама? – тут же догадалась с ослепительной улыбкой белокурая.
– Хыхы-хы, – засмеялся Вася.
– О, что такое? – немного растерялась продавщица.
– Нет, – сказал Вася, снова оглянувшись на окно и заметив тех двоих. – Масла не надо. Попроще чего-нибудь. Подешевле.
– О-о-о, – протянула девушка. – Приходите завтра.
– Ладно, – согласился Вася.
По его лицу катился пот. Он поправил ремень сумки с лодкой на плече и вытер пот.
– Обязательно зайду. Но… Да! – вспомнил он и спросил, густо краснея. – А прокладки у вас есть? Ну, такие… короче, дамские.
Девушка улыбнулась и ответила, что есть. Вася купил прокладок. Посмотрел в окно.
– А сейчас… мне надо выйти. Нет ли другой двери?
Глаза девушки начали расширяться, кожа лица – и так-то светлая – бледнеть.
– Дерьмо, зараза, – бормотал Вася, – меня там ждут враги, понимаете?
– М-может, вызвать полицию, – слегка заикаясь, произнесла девушка.
Вася дернулся как ужаленный.
– Нет, спасибо!.. Видно, придется получить по шее. Или лишиться зуба.
– Ну я не знаю, – сказала девушка, бледнея еще сильнее. – Есть боковая дверь… но она завалена коробками.
– Я все разберу! – воскликнул Вася.
– Нет, все-таки… – начала она.
Но Вася уже прошел за прилавок и принялся передвигать коробки. Дверь освободилась.
– Вы спасительница одинокого мореплавателя, – сказал Вася и, схватив свои баулы, выскользнул из ларька и сразу шмыгнул налево, за угол.
Там были пустые коробки, пакеты, железная тачка на цепи. Вася перебежал за другой ларек, оттуда – за третий, и так ушел по лабиринтам ларьков, сопровождаемый тревожно-вопросительными взглядами торговцев. Уж слишком странен был вид востроносого рыжеватого малого в зимнем полупальто с рюкзаком и мешком, явно спешащего стать невидимым. По раскрасневшемуся его лицу бежали ручейки пота. В одном месте вынырнула белая собака с полувисящими розовыми ушами и носом в крапинку.
– Ххы! – выдохнул Вася, и собака завиляла хвостом.
Он торопился, понимая, что сейчас эти двое войдут в ларек и девушка им скажет, что посетитель ушел в боковую дверь, и тогда они побегут за ним, но есть надежда, что в другую сторону, – а если в эту? И собака трусила за ним. Он оглянулся и увидел ее.
– Вот дерьмо, зарлаза, – проговорил он.
Собака еще дружелюбнее замахала облезлым хвостом. Вася завернул за угол очередного ларька, благоухающего шаурмой, и столкнулся с мужиком в растрескавшейся кожанке.
Тем временем Валя
Тем временем Валя задавала корм новозеландцам, иногда приоткрывая дверцу, чтобы почесать кролика или крольчиху между ушей, некоторых из них она почему-то отличала и даже давала клички. Был здесь Василек, удивительный новозеландец с глазами, отливавшими почему-то синевой. Другой носил кличку чудную нерусскую – Бернард, потому что был черным. А совсем недавно Вале и приснился такой-то сон. Совсем короткий: в какой-то квартире из комнаты с солнечным окном белый кролик резво кинулся в комнату с зашторенными окнами, в полутьме стал почему-то невидим, а когда выбежал, шлепая лапами по половицам, то был уже черным, и так и не стал белым, и кто-то ласково позвал его: «Бернард!». Проснувшись, Валя первым делом это чудное имя и вспомнила, а потом и весь сон. Был крольчонок Акробат, он любил кувыркаться, бегал по клетке, когда Валя приближала к ней свое лицо, прижав уши, и кувыркался. Это было чудно. Одну толстую крольчиху Валя звала Попадьей, так она напоминала одну важную супругу священника, служившего в соборе. У попадьи, женщины, не крольчихи, были просто гигантские груди – как колокола, шутила Мартыновна. Она никогда не подавала денег, но – кусок пирога, яблоко или конфеты, а то и пакет молока, говоря при этом, что деньги известно на что будут пущены. Особенно Вале нравилась молодая крольчиха по кличке Звездочка – у нее дырка в ухе была в виде звездочки. Эта Звездочка любила вылизывать шершавым языком ладонь Вали. Наверное, там соль выступает, думала Валя. А новозеландец Полтора Уха – одно ухо у него было как бы надломлено, всегда повисало, – тоже вроде наладился лизать ее ладонь, да взял и укусил, ладно хоть не за палец, а за мякоть, рана плохо заживала. Надежда Васильевна, заметив гноящийся рубчик, дала пузырек с жидкостью и велела промывать, дала и бинт. Понемногу ранка затянулась. И с тех пор Валя любила подкрасться незаметно к клетке Полтора Уха и дать ему щелбанец сквозь сетку. Полтора Уха подскакивал и каким-то особенным образом прихрюкивал – возмущался. Хотя в основном новозеландцы были тихонями, поедали себе корма, шевеля ушами, поводя глазами, пили воду; ну, когда вместо комбикорма им давали цельную морковь, можно было услышать хрумканье. Впрочем, по графику, разработанному Борисом Юрьевичем, случалось это не часто. Но своим любимцам Валя нет-нет да и подсовывала это лакомство.
В шед кто-то зашел, Валя оглянулась. Это был Эдик. Ночью ему снились горы, каменная деревня над пропастью и речкой, он оказался в одном из этих домиков, прилепившихся к склонам. Напротив сидела смуглая женщина в платке. Пришел мужчина с мотыгой. Эдик ждал удобного момента, чтобы выхватить мотыгу, недоумевая, где он оставил свой автомат. Но мужчина был настороже. Он спросил, что солдату здесь надо? «Я тебе дам молока», – сказала женщина, поглаживая руки с вздутыми венами на коленях. Мужчина явно готовился употребить свою мотыгу. Эдик покачал отрицательно головой. «Можешь идти», – сказала женщина. И он вышел. Медленно шел улицей между каменных домиков. И ему удалось выбраться оттуда. И уже он летел в самолете. Но в самолете были чужаки: мужчины в белых длинных одеждах, с замотанными головами. И самолет летел совсем не туда, куда ему было нужно. Нет, нет, не туда. Он немел от ужаса.
– Как тут у тебя продвигаются делишки? – спросил Эдик, медленно проходя между клетками.
Валя молча глядела на него.
– Ну что ты смотришь, карие глазища? – насмешливо спрашивал он, подойдя уже вплотную и взирая сверху.
Валя разогнулась.
– Толстеют наши шоколадки! – воскликнул он, щелкнув по ближайшей сетке пальцами. – Да, а вот как раз у меня тут… – говорил он, запуская руку в карман синего комбинезона и внимая что-то. – О-па! Шоколадка завалялась. На, бери. Ну, чего испугалась? Думала, как фокусник, выхвачу зайца за уши? Новозеландца?
Смеясь, он протягивал Вале шоколадку.
– Бери, бери, твой-то тебя не балует. Хотя, я смотрю, он какой-то вообще… лох печальный, а?
– Он учитель, – ответила Валя, принимая суровый вид.
Эдик присвистнул.
– У-чи-и-тель?.. Ну и ну. А похож на ученика, двоечника. Как это говорится, вечный студент, да?.. Ну держи, держи, чего ты?
– Маме отдайте, дяденька, – попросила Валя.
Эдик ухмылялся, почесывая бакенбарды.
– Да она у меня не последняя. Бери и кушай. И не называй меня так. Не маленькая уже. На. Ешь. – И он почти ткнул шоколадкой ей в лицо.
Валя взяла, глядя в сторону.