Комната близнецов Мидсаммеров не была точной копией этой хотя бы потому, что кровать тут была одна. Но выглядела она точь-в-точь как одинаковые кровати Кейта и Теренса. Деревянные столбики с бронзовыми шишечками, частые прутья и роспись с несущимися по морю кораблями на высокой, массивной боковине. Разве что травянисто-голубой цвет, в который были выкрашены кровати, всегда представлялся Реду более темным, но на деле он оказался водянистым и блеклым.
Многое другое, насколько Ред помнил, тоже повторялось: вид из окна, шёлковые шторы с китайским рисунком, настоящий крутящийся штурвал, закреплённый перед окном, две люстры с подвесками из цветного хрусталя, которые дрожали, если дёрнуть посильнее заедающую оконную раму, парта в углу, камин с полкой из жёлтого мрамора, шкаф с игрушками, кресло-качалка у двери, ковёр со странным геометрическим орнаментом, привезённый отцом Колина из поездки по колониям.
Не было только второй кровати и второй парты. То место, где должна была бы стоять кровать Теренса, занимал большой стол с замком и целой армией игрушечных солдатиков. Стол, как это устраивают в музеях, был накрыт стеклянным куполом.
Ред осмотрел всю комнату, подумал, что будь он двенадцатилетним поклонником серии книг про братьев Мидсаммеров, то пришёл бы в восторг, оказавшись здесь. Но забывать, зачем он сюда пришёл, тоже не стоило. Ред покосился на принесённые вёдра и тряпки.
Он открыл окна, протёр пыль, пропылесосил ковёр и начал его скатывать. Он был лёгким и мягким, на ощупь напоминавшим войлок. Ред катил его от окна к двери и, когда дошёл до уровня стола с солдатиками, замер.
На полу чернело большое, фута три в диаметре пятно. Ред склонился над ним, потрогал обгоревшие кусочки паркета. Дощечки в самом центре были то ли заменены, то ли шпонированы — они были светлыми. Но большая часть круга так и хранила следы лизавшего его пламени: паркет был дубовым, и Ред догадывался, что даже пламени было не так уж просто разрушить плотную древесину.
Он посмотрел на стол, заменявший кровать Теренса, на окно, на дверь. Да, он не ошибся: это было то самое место, где в первой книге «Близнецов Мидсаммер» вспыхнул круг синего огня, в который тёмные фейри втянули Теренса, — событие, ставшее основой сюжета всей серии.
Ред, не проявляя никакого уважения к исторической реликвии, сел в кресло-качалку. Теперь он понимал, что наличие пятна всего лишь говорило о том, что Виктория де Вер облекла какое-то рядовое событие — опрокинутую во время пятичасового чая спиртовку или загоревшуюся ёлку — в мистическую форму и превратила в явление служителей Неблагого двора, но в самый первый момент ему показалось, что он стоит на пороге какого-то страшного и опасного открытия, как раз такого, о котором мечтал, и что в истории близнецов правды гораздо больше, чем кто-либо подозревает.
Он тогда быстро прошёлся шваброй по полу и вернулся к Бойлу за новым поручением, но теперь ему хотелось вновь увидеть и вновь ощутить... Он сам не знал что… Нереальность происходящего, вторжение рока в жизнь Торрингтонов — и в свою.
Ред, стараясь не шуметь, поднялся на третий этаж. Его ботинки предательски зацокали разве что на лестнице со второго на третий этаж: на всех других были расстелены ковровые дорожки, плотно прижатые медными прутьями, а так как выше второго редко кто поднимался, лестница на третий этаж была голо-мраморной. Дорожка наверняка была заботливо скручена и упрятана Бойлом.
Волшебство в комнате Колина не повторилось. Оно было так нужно Реду, чтобы написать про дьявольски счастливого вначале и страшно несчастного в конце Колина, про беззаботного — и уже обречённого — мальчика, но на него навалилась какая-то отупляющая тоска. Он постоял на пороге, а потом вновь сунул ключ в скважину и запер дверь.
Он уже хотел пойти обратно к лестнице, как вспомнил про вторую детскую.
У него был ключ. Если не от всех дверей, то от многих. Оставалось только решить, дверь справа или дверь слева. Ред наугад сунул ключ в замок левой. Он легко повернулся.
Ред щёлкнул выключателем, но свет почему-то не зажёгся. В Каверли это не было удивительной вещью: проводка была старой и время от времени что-то в ней нарушалось.
Пройдя через слой застоявшегося, пыльного воздуха к окну, Ред сдвинул в сторону плотные шторы на одном из окон, а потом обернулся.
Он ещё пока шёл начал догадываться, что увидит.
Все статьи, что он прочёл о Виктории де Вер, её книгах и семье, повторяли одно: в «Старших зеркалах Ангрима» в образе Анселя Филдинга, мальчика, прикованного к инвалидному креслу и смотрящего на мир — не наш, а существующий в параллельной сказочной реальности — сквозь стоящее в его комнате старинное зеркало, писательница изобразила своего сына. Таким образом она изживала свои страхи: увидеть, как Колин теряет возможность двигаться, наблюдать, как медленно уничтожает его недуг, и пережить собственного ребёнка. Многие писали о предвидении. На вкус Реда, звучало романтично, но не отвечало реальному положению вещей, Виктория де Вер не предвидела, она просто знала, что Колина ждёт судьба отца и деда. Поэтому она и писала свои книги о детях, которые оставляют своих родителей, и о детях, которые никогда не взрослеют.
Ред смотрел на комнату, в которой не прибирались уже давно, затянутую паутиной и покрытую слоями пыли, и всё равно узнавал. Даже с мебелью, покрытой чехлами.
Он стягивал один чехол за другим, зная, что там увидит: вот тут георгианский стул, обтянутый тёмно-синим штофом с рисунком в виде крошечных семиконечных звёздочек, а тут — птичью клетку из гнутой серебристой проволоки, в которой будет сидеть фантастическая игрушечная птичка с лиловым оперением и шафранным хохолком, а тут — если сдёрнуть и этот чехол — будет высокое, выше человеческого роста, трёхстворчатое зеркало в резной раме.
И если в комнате Колина повсюду встречались мелкие расхождения с комнатой близнецов из книги, то эта детская — детская Филипа Ардена — была полностью, до мельчайших подробностей, так скрупулёзно описанных в тексте, комнатой Анселя Филдинга. Ред изумлённо оглядывался и ходил кругами. Он не мог в это поверить. Он подошёл ещё раз к окну и посмотрел на шторы: даже пасторальные картинки совпадали. Двое крестьян, ослик с повозкой, трое крестьянок, одна с фартуком, полным яблок...
Своего невероятного Анселя Филдинга, любимого героя миллионов читателей, Виктория де Вер срисовала вовсе не с сына... Даже инициалы совпадали: Ансель Филдинг — Филип Арден. Ред где-то читал, что в первой версии романа фамилия Анселя была Фостер. Фостер — намёк на приёмного ребёнка. Как можно было быть настолько слепыми? Даже цвет волос указывал на Ардена: он, как и Ансель, был темноволосым, в отличие от светло-русого Колина. Зато эта бледная кожа, которая словно никогда не видела солнца: в случае с Анселем это практически так и было. Только вот глаза: у Анселя они были ярко-голубыми, а у Ардена... Ред задумался. У Ардена они были сине-серыми, насыщенного сумрачного цвета, как северное море.
Виктория де Вер обвела всех вокруг пальца: бросила наживку в виде паралича, и все бросились за ней. Мимо этой детали и намёка на семейную трагедию сложно было пройти, хотя в одной из статей кто-то высказал очень умную, оказывается, мысль: паралич Анселя, столь явно указывающий на болезнь Колина, был единственной во всём творчестве леди де Вер деталью, где писательнице изменил её тонкий вкус. Намёк был излишне прямолинеен, даже грубоват. И Виктория де Вер, если знала об этих словах, наверняка смеялась: это её читатели были слишком грубоваты для того, чтобы оценить её игру. Это они, увидев знакомое слово, радовались и били в ладоши, не давая себе труда задуматься и копнуть чуть глубже.
Ред не мог понять только одного: почему про эту комнату никому не было известно, почему экскурсии не водили сюда, в самую настоящую комнату Анселя Филдинга, где не было, пожалуй, одного лишь инвалидного кресла?
Он снова обходил комнату, пальцами стирал пыль с вещей. Всё это было описано в книге. Не за один присест, конечно: тогда на описание ушло бы страниц десять. Но Ансель не видел ничего, кроме этой комнаты, его мир был ограничен ею, и за четыре книги читателям его мир стал известен в мельчайших подробностях.
Ред в третий раз вернулся к окну, чтобы раздёрнуть все шторы, когда от дверей донёсся ровный, немного насмешливый голос:
— Решили навести здесь порядок по собственному почину?
Арден стоял в дверях, прислонясь плечом к косяку, и едва заметно улыбался. У Реда отлегло от сердца: Арден, судя по всему, не был рассержен.
— Я хотел доделать... Я не успел намазать полы мастикой в другой детской, — соврал Ред. — Вчера не успел. А сегодня ошибся дверью.
Арден чуть опустил веки, давая понять, что мастика его ни капли не интересует.
— Должно было хватить пары секунд, чтобы это понять.
— Простите, я не должен был... — Ред понимал, что сейчас всё висело на волоске. — Я не собирался... Но когда я увидел комнату, я сразу её узнал. Почему вы не откроете её? — он отошёл от окна и сделал несколько шагов к Ардену. — Зачем хранить это в тайне?
— Не люблю, когда лезут в мою жизнь, — произнёс Арден, пристально, с намёком глядя в глаза Реда. — А быть «настоящим Анселем Филдингом» — верный способ этого добиться. Для «настоящего Питера Пэна» всё плохо кончилось, вы в курсе?
— Для которого именно?
— Почти для всех.
— То есть это правда? Вы были прототипом, а не Колин?
— Леди Виктория сидела здесь со мной по вечерам и рассказывала истории, разные... Она всегда закрывала створки зеркала перед тем, как уйти, потому что меня... меня немного пугали отражения. Мне казалось, что там что-то движется. Она придумала, что то, что движется, не обязательно злое и опасное, что это могут быть друзья.
— Как у Анселя? — поражённо произнёс Ред.
Он, пусть это и не было то, что он искал, уже узнал то, что годилось на целую статью. Правда о «настоящем Анселе Филдинге»! Хотя о статье он сейчас не мог думать, он думал о Виктории де Вер и том, как она сплетала в своих книгах правду и вымысел.
— В отличие от Анселя, — отведя глаза, сказал Арден, — у меня не было друзей.
— А Колин? — решился на очередной вопрос Ред.
— Другом он мне точно не был. Когда я приехал сюда, мне было семь, а ему пятнадцать. Я восхищался им, а он... он общался со мной, потому что это радовало его мать, но на самом деле он испытывал... — Арден на секунду замолчал. — Думаю, что раздражение.
— Он ревновал к вам леди Викторию?
Глаза Ардена сузились — Ред понял, что перегнул палку с расспросами, — но на губах появилась странная улыбка: казалось, Ардена эта ситуация забавляла.
— Конечно, нет. Он же не ревновал её к любимым лошадям или собакам. Его мнение обо мне было ничуть не выше.
— Просто я подумал, что он мог воспринять это так, будто мать нашла ему замену.
— Он был Колином Торрингтоном. Ему невозможно было найти замену.
— Он правда был таким, как о нём пишут?
— Ему было очень много дано, — медленно, растягивая слова произнёс Арден, снова глядя будто бы куда-то внутрь себя, в собственные полузабытые воспоминания. — Блестящий молодой человек — это как раз про него. Всё остальное... — Точно проснувшись, Арден вдруг вскинул голову: — С чего вдруг такой интерес?
— Мне всегда нравились «Старшие зеркала Ангрима», не представляете, как я ждал следующую книгу, — Ред не обманывал; и он до сих пор поверить не мог, что разговаривал теперь с живым Анселем Филдингом, правда, сильно повзрослевшим. — А когда я понял, в какой дом я поеду на работу, то прочитал биографию. Что в этом плохого?
— Любопытство. Оно мне не нравится.
— Это естественное чувство.
Арден подошёл к зеркалу и сделал то, на что так и не решился Ред: раскрыл створки. Отражения были затуманены тончайшим слоем пыли, а кое-где амальгама разрушилась, пойдя тёмными точками, словно брызгами. Правая створка, точно как в книге, немного искажала предметы, делая их более вытянутыми. Реду хотелось подойти ближе, осмотреть резьбу, встать так, чтобы в створках увидеть коридор отражений, но он не смел.
Он бы не мог сказать, что Арден его пугал, но в его присутствии он чувствовал странное напряжение — и почти совсем не чувствовал той ненависти, что привела его сюда.
— Я не входил сюда три года, — произнёс Арден. — Хотите, расскажу, почему леди Виктории пришлось сочинять для меня сказки? — Он на секунду повернулся к Реду, и в полумраке глаза блеснули как-то слишком сильно, влажно. — Через два дня после знакомства со мной Колин спросил, не приходят ли ко мне корриганы [1]. Я сказал, что нет, не приходят. А он сказал, что на месте Каверли раньше стоял другой дом, настоящий замок, со стенами, подвесным мостом и рвом. Это, кстати, правда, — добавил Арден. — Потом стены разрушили, ров засыпали, вместе с жившими там корриганами. Но они остались живы, поселились в подвалах нового дома и жаждут мести. Я бы не поверил, если бы... Колин был болен, вы знаете, но тогда с ним не происходило ещё ничего по-настоящему плохого. У него только внезапно холодела кожа на ногах, словно его касались чем-то холодным. И это место покрывалось мурашками. Обычно от холода покрываешься мурашками весь, или только руки, ну или ноги. А у него мурашки появлялись ровно в том месте, где он чувствовал это фантомное прикосновение. Иногда пятно было небольшим, размером с яблоко, иногда чуть не на всё бедро. По-разному. Но чаще всего это была полоса дюйма в три шириной или такое необычное пятно, по форме напоминавшее то ли звезду, то ли отпечаток ладони с шестью пальцами. Мы поднимались вечером по лестнице в свои комнаты, и он вдруг заорал, что его кто-то схватил, а потом, когда мы вошли в комнату, показал, как высыпали мурашки. Это странно выглядело, правда. Отпечаток чьей-то руки. Такое нельзя симулировать... Колин делал так ещё несколько раз. И я поверил, что это корриганы, что они... В общем, я был впечатлительным ребёнком, тем более, недавно попал в дом, где жили братья Мидсаммер. Когда Колину надо было возвращаться в школу, он сказал, что раз его теперь дома не будет, корриганы станут приходить ко мне, захотят утянуть меня под землю, где до сих пор есть останки старого рва, полуразрушенная кладка, чёрная гнилая вода, которая не может вытечь оттуда уже триста лет...
Реду от шелестящего и размеренного голоса Ардена, негромко раздававшегося в темноте, стало не по себе. Он представил ров, засыпанных в нём корриганов, темноту, одинокого ребёнка... Подземное кольцо вокруг дома, заполненное смолистой трёхсотлетней жижей. И никакой здравый смысл, никакие убеждения, что не может быть трёхсотлетней воды, не помогали.