Пока одно с другим не увязывалось. И появление в и без того запутанной истории Джеймса Эллиота — скандальная и ценная находка, особенно если он согласится дать интервью, — смешало карты ещё хуже. Несколько дней назад Ред отправил ему письмо по тому адресу, который любезно переслали из Британского орнитологического траста. Он просидел за ним полночи, пытаясь задать вопросы так, чтобы Эллиот на них ответил и не бросился скорее сжигать письмо, которое, пусть и завуалированно, но говорило о том, что Эллиот был гомосексуалистом, что, как известно, каралось по закону, и весьма сурово в некоторых случаях.
«В Феттис-колледж, Эдинбург.
Уважаемый мистер Эллиот!
Я не имею чести быть знакомым с Вами и хотел бы представиться: моё имя Редверс Смит, и я должен обратиться к Вам по весьма деликатному вопросу. Поверьте, я ни в коем случае не хочу раскрытия какой-либо информации, и всё, мне уже известное, или то, что Вы, я надеюсь, мне расскажете, останется между нами.
В настоящее время я работаю в поместье Каверли на той же должности, на которой Вы работали до зимы этого года. Я не испытываю никаких сложностей профессионального плана, но есть другие, природа которых Вам наверняка понятна. Дело в том, что мне, я опасаюсь, она понятна гораздо меньше, чем Вам в своё время, и я боюсь стать жертвой какого-либо рода интриг со стороны сэра Найджела Торрингтона. Мне не совсем ясна суть его отношений с мистером Арденом. Они могут на первый взгляд показаться приятелями, но на самом деле между ними идёт, как мне кажется, некая борьба.
Я работаю в Каверли совсем недавно, мне не с кем поговорить об этом и попросить совета, поэтому я обращаюсь к Вам с просьбой помочь разобраться в ситуации. Вы работали с мистером Арденом много месяцев и наверняка могли бы дать мне совет и просветить касательно происходящего.
Я, в свою очередь, уверен, что Ваш уход стал как раз результатом непорядочного поведения вышеназванных господ, но никак не Вашего. Вы можете подумать, что не стоит отвечать на письмо человека, который злословит о своих нанимателях, но Вы, как никто другой, должны понимать, в каком положении я оказался. К тому же я считаю себя вправе поступать так с сэром Найджелом, который уже показал себя недостаточно тактичным человеком, когда намекнул мне, лицу малознакомому, о том, в каких отношениях Вы с ним состояли. Я был глубоко возмущён таким поведением, и это стало последней каплей, после чего я решился обратиться к Вам за помощью.
Я знаю, что вы по соображениям тактичности о многих вещах не можете сообщить прямо, но даже намёка с Вашей стороны было бы мне достаточно.
Редверс Смит
Каверли, Дорсет».
Если Эллиот не ответит, а старушка Прайс ничего важного не сумеет поведать, то Ред окажется в тупике. Вернее, в множестве тупиков. Такая простая сначала история расходилась теперь перед ним десятком тропок, ветвилась на истории Колина, Ардена, Эллиота, леди де Вер, даже на истории её персонажей, которые потом своими длинными вьющимися отростками цеплялись к ветвям Ардена и Колина. От этого можно было сойти с ума.
Когда вчера Арден спросил принесшего ему чай Реда: «Что вы думаете о последней книге про Филдинга?», тот вздрогнул. Ему показалось, что Арден делает это намеренно — сводит его с ума. Видит его насквозь, знает, зачем он приехал, и нарочно сбивает со следа.
Ред высмотрел на заваленном книгами и бумагами столе свободное место и попробовал поставить чашку туда, но Арден, видимо, чтобы ему помочь, потянулся в ту же сторону, чтобы сдвинуть влево увесистый талмуд фейберовской антологии современной поэзии. Их руки соприкоснулись.
Кожа Ардена была сухой, прохладной и гладкой, как лист дорогого издания на плотной мелованной бумаге. Рука Реда непроизвольно дёрнулась, но совсем чуть-чуть, никто бы и не заметил, если бы не чашка, чай в которой качнулся, едва не выплеснувшись.
Ред пробормотал «извините» и покосился на Ардена. Тот смотрел на него снизу вверх, пристально и с каким-то неясным Реду особым значением. Может быть, ждал чего-то кроме извинений.
Ред сглотнул и отвернулся. Он не мог выдержать этот взгляд, тёмный и слишком много понимающий, прокрадывающийся куда-то внутрь, говорящий больше, чем любые слова, — суметь бы только понять этот язык. Так, должно быть, смотрел в райском саду змей, уговаривающий Еву сорвать плод с древа познания, мудро и двулично.
— Вы можете идти, — сказал Арден и придвинул к себе стопку машинописных листов, не обращая никакого внимания на чашку с чаем.
В пальцах другой руки у него был зажат, если Реду не показалось, ключ. Арден покручивал его, но так, что формы бородки не было видно. Зато хорошо было видно навершие, похожее на припаянный к самому ключу медальон или монету с рельефным изображением птичьей головки. С обеих сторон рисунок был одинаковым.
Ключи от остальных комнат были самыми обыкновенными, не похожими на эту тонко сделанную вещицу, но Ред буквально чуял: это он, ключ от всех дверей.
Наверное, Ред пялился на ключ слишком долго: Арден заметил.
— Это соловей, — произнёс он.
— Да? — глупо переспросил Ред, понимая, что краснеет.
— Во французском «россиньоль» — одно из названий для ключа от всех дверей.
— Соловей? — перевёл Ред, вспомнив занятия французским в колледже.
— Да. Было такое семейство Россиньолей, несколько поколений работало дешифровщиками при королевском дворе. Они раскалывали все шифры, читали любую переписку. Это вошло в поговорку, и их именем стали называть такие вот ключи.
— Красивая история. И само слово тоже. Звучит лучше, чем ключ-скелет в английском.
— Да, — едва заметно улыбнулся Арден. — Не знаю, откуда это пошло, но в Каверли мастер-ключ всегда называли так. Запомните, может, пригодится для одной из ваших будущих книг. — И без всякого перехода он спросил: — О чём вы пишете?
— Ну, это история одной семьи...
— Тема, конечно, не нова, — с сомнением протянул Арден, — но у вас есть шанс обыграть её так, как ещё никто не сделал до вас.
***
Коттедж миссис Прайс был маленьким и старым. Нельзя было сказать, что он выглядел заброшенным, но сам дом, клумбы и изгородь перед ним выглядели куда как менее ухоженными по сравнению с соседскими.
Когда Ред постучал в дверь, оттуда донёсся яростный и визгливый лай маленькой собачонки.
Миссис Прайс показалась на пороге, держа в руках крошечную псину с лисьей мордочкой и в лисьем же рыжеватом пуху. Миссис Прайс оказалась не такой уж пожилой леди, как Ред предполагал, ей никак не могло быть более пятидесяти, но двигалась она неуверенно, словно страдая от сильной боли, и при этом опиралась на трость.
— Чем могу помочь, молодой человек? — поинтересовалась она, одной рукой опуская очки на самый кончик носа, а другой удерживая пронзительно тявкающую собаку. — Тише, Фокси, тише!
Миссис Прайс глядела не особо приветливо, но упоминание имени Филипа Ардена изменило всё. Реда пригласили на чашечку чая и рассыпались в извинениях по поводу того, что до сих пор не было отправлено благодарственное письмо мистеру Ардену, чек от которого она, разумеется, получила.
— Я, к сожалению, с трудом пишу и читаю. Зрение очень сильно испортилось за последние два года. Написать даже короткую записочку для меня большое затруднение.
Когда Ред представился секретарём мистера Ардена и сообщил о цели своего визита, миссис Прайс повеселела ещё больше.
— Передайте мистеру Ардену мою благодарность. Даже те тридцать фунтов — большая щедрость с его стороны. Я так и знала, что могу рассчитывать на его помощь, когда писала письмо. Он был добрым мальчиком, мне всегда так казалось, и то, что человек, получив богатство, не возгордился, лучшее тому подтверждение.
— Вы знали его? — тут же ухватился за ниточку Ред.
— Признаться, нет, — немного смутилась миссис Прайс. — Я видела его, когда жила в Лоули. Я работала там учительницей. Но нет, знакома я с ним не была... Я знаю о нём по рассказам мужа.
Далее последовали воспоминания о покойном мистере Прайсе, и даже была продемонстрирована его фотография. Ред нахмурился, всматриваясь в мутноватый чёрно-белый снимок.
— Вы не знали? — спросила миссис Прайс. — Герберту было девятнадцать, когда он пострадал на лесопилке. У него буквально срезало часть лица. Его мать, она лишилась дома, там, в Лоули, чтобы поместить его в хорошую больницу. Да, красавцем он не стал, но он смог говорить, жевать, и говорят, пока врачи не сшили ему там что-то, Герберт выглядел настолько страшно, что люди буквально отшатывались.
По правде говоря, Ред думал, что и сейчас он отшатнулся бы, увидь Герберта Прайса. Вместо левой части лица у того была узловатая мешанина шрамов. Глаза не было, уха тоже.
— Зато, — продолжала миссис Прайс, — он был хорошим человеком, он не сдался. Может, только сначала. Он очень много пил, стал настоящим алкоголиком, но потом, когда началась война, это так на него подействовало... Его, конечно, не брали добровольцем, но он всю войну проработал медбратом, и не взял в рот ни капли спиртного. И после войны тоже. Но здоровье было подорвано, что и говорить. И, между прочим, когда мистер Колин уволил всю прислугу и нанял новую, Герберт был единственным, кого он оставил из Лоули. Единственным! Он до того работал в саду, а его перевели в дом, и он проработал там все десять лет, до самой смерти мистера Колина.
— А Арден его, получается, уволил?
— Да, но, знаете, Герберт никогда не сердился на него за это. Он говорил, что на месте Филипа тоже не смог бы смотреть на его мерзкую рожу, мол, насмотрелся в детстве. Он же за ним как раз присматривал. — Заметив озадаченное выражение лица Реда, она добавила: — Он так шутил, понимаете, про мерзкую рожу? И мистер Арден дал очень хорошее выходное пособие. Они даже писали потом друг другу, не часто, но раза два или три письма были.
Ред утопал в мягком кресле миссис Прайс, и ему казалось, что в этой истории он утопает ещё глубже. За Арденом присматривал бывший работник лесопилки без всякого образования, разве что с какими-то курсами, куда отправляли учиться на медбратьев. К тому же жуткий урод. И при этом учился Арден в престижном Роттсли. Какой-то бред.
— А что вы имеете в виду под «присматривал»? — уточнил Ред. — Он его учил? Или, может, помогал одеваться, причёсываться?
Кто их знает, может, в таких домах, как Каверли, хозяев до сих пор одевают камердинеры?
— Учил? — рассмеялась миссис Прайс. — Нет! Филип учился в какой-то школе, а потом он сам занимался, дома. А Герберт, он... Он следил за ним, чтобы чего не натворил. Он ведь и с кулаками на него бросался, и вроде на мистера Колина тоже, на гостей. Другу мистера Колина прокусил руку, — миссис Прайс подняла пухлую ладонь, — вот здесь, основание большого пальца. Один раз из окна вылез на карниз. Да много всего, чего мне Герберт и не рассказывал. В общем, в детстве с ним сладу не было. А Герберт, он был физически очень сильный, очень. С детства работал с досками, с брёвнами, потом в госпитале, знаете, взрослых мужчин с носилок перекладывать, да ещё там всякое... Но потом, когда я приехала в Лоули, это всё прошло. При мне Филип был очень спокойным, тихим таким.
— А муж вам вообще много рассказывал? О Торрингтонах? Об Ардене?
Миссис Прайс поджала губы.
— Мало. Он не любил говорить об этом.
— Потому что ему было тяжело с Арденом?
— Я не знаю точно. Он его жалел, мне кажется. Он так и говорил: сердце разрывается. Говорил — один раз это было, он уже не работал, мы в новостях услышали, что мистер Арден учредил премию в честь леди Виктории, — и Герберт так разозлился, сказал, что зря он так с ней носится. Что ей лучше было бы его в приют отдать, чем сделать то, что она сделала.
— А к Колину Торрингтону он как относился?
— Уважительно. Я бы сказала, что он был ему очень предан. Это редкое сейчас качество, — миссис Прайс покачала головой. — Он был очень благодарен, что мистер Колин не выгнал его из Каверли вместе со всеми. Что поставил на важную должность. Платил щедро, а деньги Герберту были очень нужны. У матери же с сёстрами так своей крыши над головой и не было, и он поклялся, что заработает ей на хороший дом. А ещё мистер Колин ему доверял. Герберт очень этим гордился. Когда Филип уехал, насовсем, мистер Колин сделал Герберта своим личным слугой. Он ведь медбратом был, Герберт, умел ухаживать за больными, перевязывать, делать уколы, всё-всё умел. И, опять же, он был сильным, а мистера Колина надо было перекладывать то в ванную, то на постель. А в последние месяцы он от него вовсе не отходил. Мы, понимаете, только поженились, полгода не прошло — хотя жили-то мы в разных местах, я в Лоули, а Герберт в доме, — вот, только поженились, а мистеру Колину стало совсем плохо, и Герберт возле него просиживал днями и ночами. Но я понимала всё это. Я, наверное, поэтому за него и вышла, что он был... очень преданный человек, очень верный. Он несколько лет за мной ухаживал, представляете. И если бы мне в первый день, как я его увидела, сказали, что мы...
Миссис Прайс всхлипнула и вытерла кончиками мизинцев выступившие слёзы. Они немного помолчали, ожидая, пока растревоженные чувства улягутся.
У Реда были более важные вопросы для словоохотливой миссис Прайс, но его почему-то странным образом занимал один:
— Почему именно он? Почему именно ваш муж?
— Я ведь сказала: он был медбратом. Когда доктор Эшворт приезжал, ему не надо было ничего объяснять. Герберт всё понимал, знал все препараты, знал, когда обезболить и как...