В жестких, изломанных поворотах и резких выпадах чувствовалось знакомство с агрессивными военными культурами; а неестественно выгнутые руки и ноги говорили о специальной практике.
Танец был странным, непривычным глазу, но, если всмотреться в суть, с удивительно гармоничным рисунком и особой пластичностью.
И страхом. Страх пропитал каждое движение, вздох и взгляд танцовщицы. И в нём была своя завораживающая эстетика.
Девушка сделала гигантский прыжок, замерла на секунду, раскрутилась вокруг своей оси и прогнулась в обратную сторону, доставая затылком до земли, вскидывая вперед, резко вверх ноги, будто отбиваясь от неведомого врага. Потом перевернулась на живот, начала извиваться и…
Изображение пошло рябью и пропало.
Я отключила запись, вытащила флешку из компьютера и закинула в стол, где валялись такие же.
Устало потерла глаза и выключила лишний свет. Я устроилась на подоконнике, прихватив кружку, и бездумно посмотрела за окно.
Собственно, ничего особенного там не было: соседнее длинное четырехэтажное здание, в котором также еще не спали – в горящих окнах мелькали люди, занимающиеся своими повседневными делами. По узкой улице, время от времени, проезжали машины. Порывы ветра нехотя обрывали листья с деревьев, стоящих, фактически, в плену асфальта. Вдалеке раздался смех – какая-то веселая компания расходилась по домам.
Мне нравилось время перед сном, когда я могла ни о чем не думать – просто наблюдать.
Сегодня, правда, не думать не получалось. И все мои фантазии были посвящены Джонатану.
Может, стоит быть ему благодарной за то, что он так хорошо меня отвлекает от мыслей, действительно портящих настроение?
Но благодарности я не испытывала. Желание, восхищение, восторг от встречи с легендой, злость, неприязнь – это пожалуйста. И совсем не похоже на благодарность.
Сегодня он преподал мне очередной урок, даже больше – щелкнул по носу. Я всерьез задумалась о том, чтобы уйти из Академии. Да, гордость и самолюбие заходились в истерике, а рядом подвывала уверенность в себе, но слишком расточительно обращать на них внимание, когда есть более масштабные задачи.
Или это не выход?
Я поставила кружку – даже чай не доставлял мне сегодня привычного удовольствия – откинула голову и устало прикрыла веки, перебирая воспоминания об этом дне.
***
– Вам всем знакома медитация, – Джонатан прохаживался между севшими в позу полулотоса учениками. – Но я хочу, чтобы вы сейчас попробовали одну из её разновидностей… Смотрите. Каждой части тела соответствует определенный цвет, и, представляя его в нужном месте – внутренним взором, мы вполне можем влиять на физическое состояние этой части. Может прилить кровь, появиться пульсация. Такую медитацию используют для исцеления, сосредоточения, стабилизации физического состояние в целом. А также для проработки эмоций, которые содержатся в цвете и отвечают, в том числе, за работу органов.
Спокойный, чуть монотонный голос мужчины то приближался, то удалялся. Мы закрыли глаза.
– Потом, в танце, определенные связки вы будете усиливать цветом – чувством – частью тела. Начнем работать снизу. Вдохните глубоко, направьте внутренний взор на то место, что я называю и представьте, что там проявляется этот цвет. Область таза. Красный. Желание. Страсть. Основа. Жар.
Я едва сдержалась, чтобы не выругаться.
Ну за что мне такое наказание?
Я и так постоянно чувствовала тяжесть в этой самой области, когда видела Джонатана или прикасалась к нему во время танца.
А сейчас у меня и вовсе было ощущение, что я горячей лавой растекаюсь по полу, прожигая в нем дыру. Дыхание участилось, пульсация усилилась, и я поняла, что к щекам приливает кровь. И не только к щекам.
Интересно, если я прямо сейчас испытаю оргазм, это будет считаться качественно выполненным упражнением?
– Выпрями спину Кьярра и дыши глубже, дыхание не должно быть поверхностным… – Деверо прошептал рычащее указание мне прямо в ухо, опалив его горячим воздухом и вызвав еще большее смятение.
Я постаралась незаметно стиснуть зубы, но напряжение всё усиливалось, и по моему телу пробежала волна почти незаметной дрожи.
Почти.
Потому что Деверо, судя по всему, заметил. Он глухо буркнул что-то неразборчивое и отошел в сторону.
Я попыталась восстановить дыхание и расслабиться.
Сидеть, чувствовать всё это, было настоящей пыткой и, в то же время, переживанием, в которое хотелось погрузиться до конца, отпустив все внутренние блоки и сомнения.
Была бы я одна, так бы и сделала. Хотя… Ну и что, что не одна? Я внутренне усмехнулась. Разве не в этом смысл всех наших занятий и упражнений? Полностью погрузиться в себя? Раскрыться изнутри? Да, я умела это хорошо, но мой подход отличался от подхода Джонатана. Он учил нас использовать проводников для пути извне вовнутрь; узнавать себя и через это узнавание становиться более чувственными; делать движение еще более эмоциональным. Я же всегда черпала с самого дна. Мои чувства, мой танец происходил внутри – окружающие же видели физическую, внешнюю оболочку. Им доставалось, на самом деле, не так много. Лишь некоторые способны были распознать все слои, нет, не моего таланта, но каждого жеста.
Я вздохнула, набирая больше кислорода, и нырнула в самую глубину.
Ослепительная вспышка.
Огненно-красное море, омывающее совершенное круглое ядро. Сила, расплескивающая лавовые волны; искры, что фейерверком разлетались в стороны.
Я плавилась золотом, сдерживаемая лишь формой тела; внутри образовывалась воронка в которую затягивало не только меня, но всю эту комнату, вместе с нашим невозможным, восхитительным, раздражающим преподавателем. Ярко-красная кровь с бешеным ревом неслась по сосудам, сжигая на своем пути стеснение и все мысли, отдаваясь восторгом в каждой клеточке. Кожа горела на грани боли. Внутри расправлял свои лепестки огромный, багряный цветок, подавляя любые сторонние ощущения. Я вытянулась до пределе мысленно и наяву и чуть зашипела от охватившего меня пожара. А потом резко, молниеносно направила мощную, прохладную волну, омывшую каждый миллиметр моего тела, оставившую лишь тлеющие угли и яркое послевкусие, и впервые за это утро расслабилась.
Спустя несколько минут раздался хриплый, какой-то подавленный голос Джонатана:
– Закончили. Теперь оранжевый. Органы малого таза, выделительная система – берем чуть выше, в районе поясницы. Чувствуем спокойнее, мягче. Смесь красного и желтого. Терракота. Приязнь. Приятие. Согласие. Уют.
***
Это было незабываемое путешествие по своему телу. Молча. Вместе. Не открывая глаз.
Оранжевый расслабил меня окончательно, выводя последнее напряжение и неуверенность; закрепил в своей форме и придал устойчивости.
Желтый вспыхнул в районе солнечного сплетения радостью и восторгом. Мы хохотали, долго и счастливо, ловя внутренним взглядом свет и солнечных зайчиков, отпуская их на волю и позволяя играть с нами и нашими эмоциями. Мы улыбались, гладили свои животы, мысленно благодарили свое тело и настраивались на лучшее.
Мощная зеленая энергия входила в нас вместе со стуком сердца. Оно дарило нам жизнь; пробивалось ростком, тянущимся к небу. Мы замедляли его стук до спокойного «ту-у-ук-ту-у-ук» и снова разгоняли до максимально приятной скорости. Волнение. Любовь. Нежность. Движение души, повторяющей судьбу сильного ростка. Будущее, которого у меня нет, но о котором так хочется мечтать.
Голубое дыхание. Расплавленные, словно паруса на ветру, легкие. С блаженством принимаемый кислород. Легкость бытия и свежесть морского бриза. Гибкость, адаптивность, наполненность. От глубоких и частых вдохов кружилась голова, и чуть покачивались образы перед сомкнутыми веками, но я продолжала вдыхать этот мир, выталкивая обратно свою собственную интерпретацию.
Синий. Стремление. Уверенность и твердость. Наши уши, которые должны расслышать все нюансы существования; глаза, видевшие цель; ноздри, вдыхающие ароматы жизни; голос, соединяющий нас с другими людьми. Наш способ исполнять свои желания.
Фиолетовый погружал в космос, которого и так было слишком много в моей голове. Он утверждал принцип разумности и, в то же время, дарил интуитивное предвкушение. Знание и предчувствие. Связь со всем сущим. Если красный, находящийся на противоположном конце радуги, действовал как сила притяжения и давал устойчивость для жизни на Земле, то фиолетовый отправлял прямо к звездам, объединяя наше сознание со Вселенной.
И все цвета слились в единый луч, пробежавший по позвоночнику. Он уравновесил внешнее и внутреннее и придал направленность действиям.
Белый, совершенный луч, содержащий в себе все остальные
– Каждому цвету соответствует не только чувство. Но и танец.
После небольшого перерыва мы вернулись к занятиям. Я никуда не уходила из студии, предпочтя тусовке и перекусу отдых в позе звездочки на полу.
– Пойдем от обратного. Какой танец фиолетовый?
– Танец шаманов? – улыбнулся Дрейк, и Джонатан усмехнулся в ответ.
– Давай более привычные для нас.
– Тогда современный танец… Новый балет?
– Бинго. Танец свободы, конечно. Итак, синий. Кто что думает? Санни?
– Ну… – протянула девушка – Там все очень конкретно, по линиям, четко. У меня возникает ассоциация с классическим балетом.
– Отлично, согласен.
– Голубой – это должно быть что-то гибкое… Может быть, брейк-данс? – поспешил высказаться Кен.
– Нет, – покачал головой Деверо. – Слишком жесткие и рубленые движения. Еще варианты?
– Танец живота?
– Слишком мягкий и концентрированный.
– Джаз? Современный? – неуверенно предположила Марта.
– Однозначно. Зеленый?
Мы с сомнением переглянулись. Ну и какой танец самый нежный? Пауза затягивалась.
– Вальс, – подсказал нам Джонатан. – Его практически не используют сейчас, кроме как на благотворительных балах, а раньше это был танец – признание в любви. Попробуете угадать желтый? Нам нужно веселье, легкость и чувственность, но без лишней страсти и определенности.
– Хип-хоп! – тут уже сказали хором.
– Отлично. Оранжевый? Тайя?
– Ну, осталось не много вариантов, степ, например…
– Я не прошу перебирать методом исключения, – мужчина нахмурился. – Давай, с чем у тебя ассоциируется этот цвет? С какой страной, погодой?
– Теплый климат, яркие наряды…
– Ну и варианты?
– Латина? Сальса? Эти направления?
– Да, – Деверо был удовлетворен. – Ну и, наконец, красный. Танец страсти. Вы не ошибетесь, я думаю, – сказал он и посмотрел прямо мне в глаза.
Я сглотнула. Ну твою ж…
Танго.
Надеюсь, мне не придется танцевать его с ним.
Но надежды, понятно, не оправдались. Я была тем еще везунчиком.
***
Мы с легкостью исполнили как современный танец, так и классические балетные па, «перекрашивая» себя в нужный цвет – соответствующая подготовка у всех была. С джаз-модерном тоже проблем не возникло. Он был симбиозом различных танцевальных техник, которые каждый из нас мог комбинировать в сложном пластическом рисунке. Я сняла обувь – босиком мне было привычнее – и самозабвенно отдалась этому действу, превратившись в текучую воду, в горный ручей, который то разливался по широкой пойме, то с трудом протискивался между камней и срывался небольшим водопадом вниз.
А вот на вальсе мы споткнулись.
И дело даже не в том, что этот танец никто из нас не танцевал – мало ли, чего мы не танцевали – любую связку и движение могли повторить со стопроцентной точностью.
А в том, что благородством и голубой кровью здесь и не пахло.
– Вы кто? Индейцы? Бомжи? Фермеры? Откуда эта грубость и вульгарность?! – распалялся Джонатан. – Это танец высших слоев общества, а ощущение, будто вы только что отмыли грязь и теперь боитесь оттоптать друг другу ноги!
Мы с Дрейком, поставленным мне в партнеры, переглянулись и фыркнули.
– Вам смешно? – близкий голос Деверо заставил меня вздрогнуть. – В вальсе нет ничего смешного. Для многих мужчин это повод признаться, почувствовать близость к той, что, как правило, была недоступна; испытать наслаждение от прикосновения к будущей невесте или…
– …к тайному объекту желания – юной девушкой, за которой обычно присматривала компаньонка. Позволить себе чуть больше, чем принято в том обществе, ведь под прикрытием поворотов, будто опасаясь, что партнерша оступится, можно прижать её к себе очень крепко, – продолжила я, серьезно глядя на хореографа.
А что, какое-то время исторические романы были моими настольными книгами.
Глаза Джонатана сузились, и в них полыхнуло. Кажется, меня пошлют сейчас прямиком в ад.
– Играешь? – неожиданно он расслабился и усмехнулся. – Хорошо, поиграем. Кьяра, Дрейк, выходите на середину. Вы, конечно, танцоры, но танцор – это еще и актер. Поэтому вы должны полностью вжиться в роль. Кьяра Делевинь будет прекрасная…
– …воспитанная девственница? Благородных кровей, – с восторгом предложила Марта, и все засмеялись.
– Отлично. А Дрейк?
– Солдат вернувшийся с войны. Со шрамами на душе и сильном теле, – робко сказала Сиана, вызвав согласные крики. Похоже, не я одна любила исторические романы. Мой партнер, правда, на мужественного воина не тянул, но тем интереснее будет нам разыграть эту сцену.
– Одну минутку, – сказала я, прошмыгнула в коридор к шкафу с реквизитом и вытянула длинную юбку для фламенко. Немного не то, конечно, но вальс и короткие шорты как-то не сочетались.
– Начали. И не забываем про цвет.
Я на секунду прикрыла глаза.
….Бальный зал, полный огней.
Мне немного страшно и жарко – это мой первый бал, и я боюсь сказать или сделать что-то не то. Нервно оправила зеленое шелковое платье, а потом и вовсе, не понимая, куда деть руки, начала теребить подол.
Паника нарастала. Объявили первый танец, но никто не спешил в мою сторону. А вдруг, никто меня не пригласит? И я окажусь единственной дебютанткой, что останется без партнера?
Неужели, я никому не понравилась?
В отчаянии я опустила глаза и вздрогнула, когда рядом со мной кто-то произнес:
– Вы позволите?
Я чуть не охнула и залилась румянцем. Это же мистер Дрейк. «Опасный мистер Дрейк», как шепотом говорили в салонах. О нем говорили как о грубом холостяке с таинственным прошлым, но в его зеленых глазах я не увидела ничего опасного. Напротив, мужчина смотрел с интересом и приязнью; а его рука, в которую я вложила свои подрагивающие пальчики, дала ощущение надежности и уверенности. Частите местоимениями
Мы вышли в центр зала и влились в ряды танцующих.
Я робко посмотрела на отставного солдата и заметила, как расширяются его зрачки. Следовало опустить глаза, но я не могла. Я смотрела не отрываясь, полностью доверившись своему незнакомому партнеру, даже не пытаясь считать шаги, как делала это во время домашних уроков. Мир вокруг исчез, остался только этот взгляд и руки. Одна из них надежно удерживала мою, птичкой пойманную в силки. Вторая прижимала бережно и, одновременно, крепко, чуть сильнее, чем предполагали приличия, но мне, внезапно, стало на них плевать. Я чувствовала жар мужской ладони, обжигающий даже сквозь корсет и ткань платья, вдыхала запах травы и жизни; нас кружил зеленый водоворот моей пышной юбки, а в глазах мистера Дрейка сквозь жажду пробилось восхищение и нежность, окутавшие меня мягким теплом, с которым не хотелось расставаться.
Когда музыка закончилась, мы сделали еще несколько поворотов, не решаясь прервать это состояние, и только потом остановились.
Раздались аплодисменты, и кто-то даже засвистел.
Я присела в шутливом реверансе и, смеясь, подняла голову. Но смех замер, как только я увидела совершенно бешеный взгляд Джонатана.
Он нахмурился, сжав кулаки, но взял себя в руки и буркнул.
– Отлично. А теперь все повторили.
***
Как бы я ни восторгалась преподавательским талантом мистера Деверо, но талант портить мне настроение у него, похоже, был даже больше.
Я не понимала, почему он постоянно ко мне придирается? Сначала его не устроило то, как я танцевала хип-хоп. Несколько не самых приятных комментариев вывели меня из равновесия, но его фраза про мой «зад, которым вы трясете, как кондитер желе», просто взбесила. Конечно, он и остальным не давал спуска, но почему-то именно меня его слова задевали. Однокурсники, привыкшие к разному общению, только посмеивались, меня же окатывало обидой каждый раз, когда он обращал на меня внимание. Умом я понимала, что основная проблема в том, что я воспринимала его не как преподавателя, точнее, не просто как преподавателя, но ничего поделать с собой не могла.