Он начал с выговора:
– Почему я должен вас искать?
– Я на своем рабочем месте, – хладнокровно ответил Громыко.
– Я хотел побеседовать с госсекретарем, – бросил Вышинский.
– Он уже ушел.
– Как так? – разозлился Вышинский. – Почему вы его не задержали?
– Вы ни словом не обмолвились о намерении говорить с госсекретарем сегодня.
– Сами должны были догадаться!
Вышинский повернулся к помощникам и прошипел:
– Что вы так долго возитесь? Отправляйте вещи!
Те испуганно исчезли.
Вышинский сказал Громыко:
– Получите сегодня шифровку из Москвы. От хозяина. Приказано добиваться, чтобы в состав Организации Объединенных Наций, которая сейчас образуется, вошли все наши республики. Зарубите себе на носу: от этого зависит ваша карьера. Не справитесь – пришлем на ваше место другого человека.
Поднявшись к себе в квартиру, Андрей Андреевич озабоченно спросил жену:
– Как Эмилия?
– Температура высокая.
– Бедный ребенок, – огорчился посол. – Врача вызвали?
– Будет с минуты на минуту.
– Я должен идти, – извиняющимся голосом сказал посол.
Лидия Дмитриевна взяла Громыко за руку:
– Что случилось? Он орал на весь коридор. У тебя неприятности?
– У меня задание, которое невозможно исполнить.
Андрей Андреевич вернулся в зал, где продолжался прием. Советник посольства Игнатенко подвел к нему молодого Аристотеля Оазиса.
– Андрей Андреевич, хочу вам представить нашего нового гостя… Видный судовладелец и наш будущий деловой партнер…
Штат резидентуры внешней разведки в Вашингтоне был сравнительно небольшим. Резидент Степан Захарович Апресян, кадровый чекист, производил на посла странное впечатление. Потом Громыко объяснили, что старшего брата резидента, тоже чекиста, в разгар большого террора расстреляли. И Степана Апресяна арестовали, а через год столь же внезапно отпустили и командировали в Вашингтон.
Но расстрел брата и год за решеткой оставили тяжкий след на его психике. Перед каждой встречей с американцами он дико нервничал и не мог скрыть этого от своих подчиненных. Послу намекали, что резидента скоро отзовут и его место займет молодой Игнатенко. Поэтому Андрей Андреевич внимательно относился к его словам.
Кабинет Громыко
Следующее утро началось с совещания в кабинете посла.
– История вопроса такова, – докладывал политический советник. – В январе 1944 года на пленуме ЦК союзным республикам предоставили полномочия в области внешних сношений. В феврале поменяли конституцию. Республики получили право вступать в отношения с другими государствами, заключать с ними соглашения и даже обмениваться посольствами и консульствами.
– На совещании с американскими и британскими дипломатами, – кивнул посол, – я заявил, что в Организацию Объединенных Наций обязательно должны войти все союзные республики.
Советник продолжал:
– Американский президент в личном письме товарищу Сталину ответил, что в таком случае надо принять в ООН и все сорок восемь американских штатов… Товарищ Сталин написал Рузвельту, что для Советского Союза это принципиально важный вопрос, и напомнил, что, скажем, Украина и Белоруссия по количеству населения и по политическому значению превосходят некоторые государства.
Советник-посланник мрачно заметил:
– Из разговоров в государственном департаменте следует, что американцы считают наше предложение неудачной шуткой.
Громыко посмотрел на него:
– Сомневаетесь, что мы сможем добиться нужного результата?
– Все против, так что принять решение способен только сам Рузвельт.
Игнатенко добавил:
– Но кто-то должен ему посоветовать это сделать. Те, кому он доверяет. Его личные друзья. Даже не помощники. А именно друзья!
– Надо обратиться к жене президента, – раздумчиво произнес Громыко. – Где сейчас находится Элеонора Рузвельт?
В коридоре секретарь партийной организации посольства Новиков остановил Валентина Рожкова, помощника Громыко:
– Я, может, еще не знаю местных правил… Но почему посла отправили на какую-то встречу одного?
– Он нам не докладывает, куда направляется, – объяснил Рожков. – Он посол.
– Поинтересуйтесь! – наставительно сказал Новиков.
– Не положено, – кратко ответил Рожков.
– Я как партийный работник знаю: нет для советского человека такой формулы – не положено. А вдруг он в беду попадет? Провокацию устроят, и все…
– Ну хорошо. – Помощник посла не знал, как ему поступить. – Андрей Андреевич на встрече с женой президента. Но это должно оставаться тайной. Беседа на крайне деликатную тему.
– А, ну тогда понятно, – озабоченно произнес Новиков и ушел.
В Белом доме у Элеоноры Рузвельт
Советскому послу устроили встречу с женой президента Рузвельта.
– Наши общественные организации хотели бы организовать в Вашингтоне выставку. Необычную. Лишь поэтому я и рискую попросить вас о помощи.
Громыко разложил на столе большие фотографии – снимки мертвых детей.
– Это дети, убитые немцами на советской территории.
– Боже мой, – сказала потрясенная Элеонора Рузвельт, – конечно же я помогу организовать эту выставку. Все должны увидеть, какие немцы преступники.
В детстве она была стеснительным и одиноким ребенком. В политической жизни расцвела. Она ездила по стране, беседовала с людьми, не боялась проблем. Врагов встречала с открытым забралом. Элеонора училась летать, хотела стать пилотом. Она была смелой женщиной. Отказалась от охраны, которую обеспечивала секретная служба.
Рузвельт не сердился на жену за резкость ее высказываний, потому что знал, что чаще всего она оказывалась права, и редко пытался ее остановить. Однажды сказал ей:
– Америка – свободная страна. Говори, что думаешь. Я всегда вывернусь. Весь мир знает, что я не в состоянии тебя контролировать.
Будучи первой леди, она старалась сама зарабатывать на жизнь. Вела колонку в газетах. Читала лекции. Выступала по радио. Довольная, писала подруге: «Я зарабатываю столько же, сколько Франклин». Элеонор сама оплачивала свои счета. Одевалась с достоинством, носила только американское. В отличие от модниц не заказывала туалеты за границей.
Она разглядывала принесенные Громыко снимки, и слезы выступили у нее на глазах:
– Где все это происходит?
– На Украине, – объяснил Андрей Андреевич, – это советская республика, которая по численности населения и по размерам больше многих европейских государств. Часть Украины была оккупирована немецкими войсками и разграблена.
– Почему я об этом ничего не знала?
– У украинцев не было возможности рассказать о себе. Сейчас создается Организация Объединенных Наций. И мы хотим, чтобы Украина получила право вступить в нее. Но не встречаем понимания.
Кто такой конгрессмен Фрэнсис?
Помощник посла Валентин Рожков появился в двери:
– В приемной главный редактор газеты «Дейли ньюс».
Громыко задумчиво посмотрел на него:
– Опять станет задавать каверзные вопросы?
– Нет, сегодня он в отличном настроении, – улыбнулся помощник посла.
Экспансивный редактор тряс послу руку:
– Я хочу сердечно поблагодарить вас за помощь! Наши корреспонденты прислали первый репортаж из расположения частей Красной армии.
– Будем читать, – осторожно откликнулся Громыко.
– А у меня еще одна просьба. Я хочу взять интервью у маршала Сталина.
– Товарищ Сталин – верховный главнокомандующий воюющей армии и глава государства. Он очень занят.
– Но иногда же он дает интервью!
– Редко.
– Позвольте напомнить вам, что я редактирую главную газету страны, к нам прислушивается вся Америка и даже президент Рузвельт.
– Даже президент? – Громыко позволил себе легкое сомнение.
– Мою газету он читает первой! – уверенно ответил редактор. – И воспринимает наши оценки и советы!
– Я работаю здесь не первый год. Нет ощущения, что президент Рузвельт нуждается в чьих-то советах, – мягко заметил советский посол.
– А вот и нуждается, – ухмыльнулся главный редактор. – Он прислушивается к жене, к адмиралу Джонсу и к конгрессмену Фрэнсису, чья племянница теперь работает в Белом доме. И к моей газете.
– Ну что же, – сдался Громыко, – обратитесь с официальной просьбой к товарищу Сталину об интервью. А я перешлю ее в Москву, сопроводив своими благожелательными комментариями.
Когда редактор ушел, Громыко вызвал Игнатенко:
– Вам что-нибудь известно о конгрессмене Фрэнсисе? Что он за человек? Какие у него взгляды?
Из кабинета Андрей Андреевич перешел в свою служебную квартиру. Сказал жене:
– Одевайся! Мы едем в оперу!
– Что случилось? – удивилась она. – Я уж и не помню, когда мы в последний раз были в опере.
– Я внезапно ощутил любовь к оперному искусству, – признался Громыко.
Настроение у него было превосходное.
Они оказались в одной ложе с пожилой парой: это были конгрессмен Фрэнсис и его жена.
– Господин посол! – приветствовал он Громыко. – Могу ли я осведомиться, как дела на фронте?
– Сейчас идут бои за освобождение Белоруссии.
– А вы знаете, что родители моей жены из Витебска?
– Неужели! – поразился Громыко. – Так мы с вашей супругой земляки. Мы с женой тоже из Белоруссии.
– Говорят, Белоруссия сильно разрушена.
– Разрушено очень многое, – подтвердил Громыко. – И сейчас в Москве задумались о том, как ее восстанавливать.
– Чем помочь? – поинтересовался Фрэнсис. – Я спрашиваю искренне. Я-то родом из Греции. Греки и русские всегда помогали друг другу. Тем более что мой соотечественник Аристотель Оазис попросил вам всячески содействовать. А его слово для меня важно, он, знаете ли, становится важной фигурой.
– Белоруссия нуждается очень во многом. Но у нее нет возможности сказать о себе. Сейчас создается ООН. И мы считаем, что Белоруссия, которая пережила столь многое, должна быть принята в состав Объединенных Наций, чтобы после разгрома Германии участвовать в сохранении мира.
– Это справедливо, – согласился Фрэнсис. – Я скажу об этом президенту. Мы с ним вместе часто обедаем… У жены остались родственники в Белоруссии. Как вы думаете, они живы?..
– Если вы назовете мне имена и адреса, попытаюсь узнать.
Москва. Наркомат иностранных дел. Кабинет наркома
Вышинский зашел к наркому иностранных дел Молотову и положил на стол шифровку от Громыко.
– Вот видите, Вячеслав Михайлович! – торжествующе произнес он. – Я предупреждал, что столь ответственная миссия Громыке не по плечу! В тот момент, когда следует сконцентрироваться на главном направлении, он болтает с американскими журналистами и просит, чтобы товарищ Сталин дал интервью какой-то газете. Будто у товарища Сталина нет других дел!
– У вас есть конкретные предложения? – хмуро поинтересовался нарком.
– Конечно, я сам мог бы заняться этим делом…
Вышинский сделал паузу, ожидая реакции Молотова, но не дождался.
– Громыко доложил вам о беседе с женой Рузвельта? – спросил Андрей Януарьевич.
– Нет.
– И мне не счел нужным доложить. Что это означает? Недисциплинированность? Или поддержание каких-то сомнительных контактов без ведома руководства? Он себя там удельным князем ощущает. Или в свои игры играет, недостойные советского дипломата.
– А вы запросите Громыко, – посоветовал Молотов, – пусть все объяснит.
– Надо дать Громыке в помощь надежного работника. В посольстве в Вашингтоне есть вакансия советника.
– Кого рекомендуете?
– Новикова. Он все-таки раньше работал в ЦК партии.
Вашингтон. Советское посольство. Кабинет посла
На совещании Громыко обратился к Новикову:
– Вы заметили необычный тон сегодняшних редакционных статей американской прессы?
– Я их еще не читал, – ответил Новиков.
– Ас чего же вы начинаете утро? – поинтересовался посол.
– Утром я читаю «Правду», – гордо ответил Новиков.
– А вы знаете английский, товарищ Новиков? – спохватился посол.
– Не знаю.
– Начинайте учить, – посоветовал Громыко.
В кабинет посла вошел шифровальщик:
– Срочная телеграмма!
Шифровальщик прочитал: «Напоминаю, что вам не рекомендуется проводить встречи, не санкционированные Москвой, которые могут быть неверно истолкованы в стране пребывания».
Громыко поднял голову:
– Кто подписал?
– Товарищ Вышинский.
Вашингтон. Квартира посла
Вечером Громыко сказал жене:
– Сегодня открытие картинной галереи. Там будет Элеонора Рузвельт. Но ты поедешь одна.
– Я не хочу без тебя. Что мне там делать одной?
– На тебя возлагается важная дипломатическая миссия. – Губы Громыко изогнулись в улыбке. – Ты подойдешь поздороваться и передашь ей этот пакет с фотографиями. Объяснишь: это новые снимки для выставки о детях – жертвах войны. И не беспокойся – с тобой поедет хороший переводчик.
– Наверное, я не должна задавать тебе этот вопрос. Но почему ты обратился именно к Элеоноре Рузвельт?
– Элеоноре было всего восемь лет, когда умерла ее мать, и десять, когда скончался ее отец. Он спился. Ранняя смерть родителей, собственное одиночество воспитали в ней умение сочувствовать и сопереживать. Она готова помочь тем, кто попал в беду, кто нуждается в помощи и поддержке…
Вернувшись, Лидия Дмитриевна вошла в кабинет мужа:
– Все произошло так, как ты говорил. Элеонора Рузвельт сама подошла ко мне. Просила передать тебе, что она беседовала с президентом. И нашла у него полное понимание.
– Спасибо тебе. – Громыко поцеловал жену. – Думаю, это был решающий разговор.
Кабинет советника Новикова
Один из сотрудников посольства зашел к советнику Новикову, информировал:
– Жена Громыко передала жене Рузвельта какой-то пакет.
– А что та сказала?
– Что говорила с мужем и нашла у него понимание…
– Что это за секретные переговоры наш посол устроил с американским президентом? – недовольно заметил Новиков. – Никого не поставив в известность.
– Личные дела устраивает? – подхватил молодой дипломат. – Не собирается ли он…
Новиков снисходительно кивнул:
– Спасибо, можете идти… Главное – сохранять бдительность. Обо всем важном докладывайте мне лично.
Кабинет посла
Постучав, в кабинет посла вошел молодой человек с бледным лицом – он редко покидал свою комнату. Это был шифровальщик. В руке он держал папку.
– Срочная телеграмма из Москвы! Я только что расшифровал.
Посол взял папку. Прочитал шифровку. И нажал кнопку вызова:
– Где военный атташе?
В кабинет вошел генерал:
– Слушаю, Андрей Андреевич.
– Если мне не изменяет память, к вам должен зайти адмирал Джонс.
– Так точно. Жду его ровно через час.
– Когда он будет уходить, предупредите меня. Я должен его повидать.
Адмирал быстро спускался по лестнице. Андрей Андреевич поднимался ему навстречу.
– Господин посол!
– Господин адмирал! Как младший сын ваших друзей, о котором вы беспокоились?
– Лейтенант Джек Кеннеди в госпитале. Но прогноз хороший. Главное – он не попал в плен к япошкам и будет сражаться.
– Я искренне рад, господин адмирал. Скажите, а правда, что вы по воскресеньям играете в бридж с президентом Рузвельтом?
– Совершенно верно. Когда-то охотились, но сейчас это развлечение недоступно президенту. Так что играем в бридж. Хотите присоединиться?
– Я неважный игрок, – признался Громыко.
– Вы себя недооцениваете, – откликнулся адмирал.
– В карты, – пояснил посол. – Но мне очень нужно поговорить с президентом в неофициальной обстановке.
Адмирал пристально посмотрел на посла:
– Я понял. Сделаю что смогу.
В воскресенье утром Громыко, как обычно, пришел в свой кабинет.
– Как-то мало людей в посольстве, – недоуменно заметил он.
– Так сегодня воскресенье, – осторожно ответил Рожков.
– Неужели? – искренне поразился посол.