У входа в церковь Жасент увидела своего отца: он оживленно обсуждал что-то с тремя соседями. При виде Матильды и Жасент четверо мужчин внезапно замолчали.
– Продолжайте болтать, господа, если вы занимаетесь только этим! – крикнула им Матильда.
Мужчины раздраженно пожали плечами, а Шамплен спросил у женщин:
– Куда это вы вдвоем направляетесь?
– Нравится вам это или нет – домой! – ответила Матильда. – Мы скоро вернемся.
Шамплен покачал головой, сделав вид, что ему это безразлично. Но на какое-то мгновение Жасент почувствовала на себе предупреждающий взгляд его темных глаз – молчи, молчи любой ценой, а если понадобится – лги и притворяйся. Жасент отвернулась, не в силах уже ни испытывать какие-то чувства, ни сопротивляться.
Мужчины тихо продолжили беседу.
– Ты прав, Шамплен, нужно действовать. Пора использовать прессу. Мы можем довериться журналистам, они-то уж придумают нужные заголовки, которые заставят чиновников пошевелиться, – говорил один.
– А если это только навлечет на нас неприятности? – осторожно спросил мужчина в надвинутой на лоб шапке. – Нужно учесть, Клутье, что сегодня утром, да и вчера тоже, на берегу озера плавали деревянные брусья – обломки разрушенного стихией моста через Мистассини. Эмма могла упасть в озеро и удариться о плывущий в воде ствол!
– Ну и что? Сам подумай: она ведь все равно упала в воду! – заметил третий мужчина.
Слушая их рассуждения, возбужденный Шамплен, опьяневший от гнева, за которым он тщательно скрывал свою боль, совсем забыл о том, что речь шла о его девятнадцатилетней дочери, о его Эмме, по шелковым волосам и нежной щечке которой он больше никогда не сможет ласково потрепать рукой. Эмма стала знамением, символом всеобщего отчаяния, отчаяния всех этих людей, столкнувшихся с разрушающими водами возмутившегося озера.
– Зачем ломать себе голову? – рявкнул он. – Моя дочь утонула, утонула наверняка потому, что хотела добраться домой по затопленной дороге! Об этом будут писать все газеты, и это заставит министров и чиновников сделать хоть что-то. Мы же ничего не знаем, а возможно, есть и другие жертвы!
Собеседники Шамплена вполголоса согласились с его словами. Все они были одеты в черное – на фоне размытого дождем ночного пейзажа их было почти не видно. Только их бледные лица угадывались в темноте. Они еще какое-то время неподвижно стояли перед церковью, с волнением наблюдая за тем, как неумолимо прибывает вода в мрачном, как сумерки, озере, накатывая на берег пока еще небольшими волнами.
– А теперь давайте помолимся! – заключил Шамплен.
* * *
Как только дверь дома Матильды закрылась, отгородив женщин от разбушевавшейся стихии, Жасент сразу же почувствовала себя лучше. Сидя у покрытой эмалью чугунной печки, она наслаждалась мягким розовым светом, падающим от керосиновой лампы на блестящие металлические кастрюли, расставленные на покрытых красной тканью полках. Из кухни доносился легкий аромат выпечки, смешанный с приятным запахом приготовленного на пару мяса и соблазнительным ароматом горячего кофе.
– Угощаю тебя, чем обещала, красавица! – обратилась к ней Матильда. – Я оставила пирог в печке. Но сначала выпей-ка вот это.
Хозяйка подала Жасент бокал карибу – довольно сложного коктейля на основе портвейна, смешанного с виски и водкой.
– Думаю, что на пустой желудок не очень-то правильно…
– Да нет же, мой карибу приятный, словно мед. Ты нуждаешься в тепле, Жасент. Тебе нужно отогреться, как снаружи, так и внутри.
– Это правда, внутри меня холод. У меня такое ощущение, что я умерла вместе со своей сестрой.
– Не говори глупостей! Потерять близкого человека – это тяжелое испытание, я понимаю, но однажды ты снова вернешься к счастливой жизни.
– Не думаю, – вздохнула Жасент и залпом выпила бокал карибу.
Матильда принесла пирог в глубокой тарелке и протянула своей гостье вилку.
– Набирайся сил, – подбодрила она Жасент. – Дай мне хоть раз позаботиться о тебе, барышня, как заботишься ты о своих пациентах в больнице. Я часто говорю с твоей матерью. Она гордится тобой, ты знаешь?
– Она никогда не говорила мне об этом.
Жасент попробовала угощение хозяйки. Корочка пирога была мягкой и душистой, как и кусочки мяса, запеченные в золотистом тесте вместе с картошкой. Жасент ела с неожиданным для себя аппетитом, почти животным, прикрыв от удовольствия глаза.
– Так-то лучше, – сказала Матильда, задумчиво глядя на Жасент.
Дети супругов Клутье росли на ее глазах. По пути в школу они часто проходили под ее окнами. Всегда были веселыми, очень вежливыми. «Мои разбойники», как часто повторяла Альберта, наряжая своих отпрысков к мессе…
– Очень вкусно, – призналась Жасент.
– Еще чашечка кофе – и можешь возвращаться в церковь.
– Да, мне нужно до конца выдержать этот удар. Вечером мы будем возле Эммы у дедушки Фердинанда. Если честно, я бы с удовольствием прилегла отдохнуть.
– Ты говоришь красиво, и манеры у тебя, как у настоящей леди… – посмеиваясь, произнесла хозяйка. – Ничто не мешает тебе прилечь на моем диване. Я скажу твоим родителям, что ты слишком устала. Будешь ты рядом с сестрой или здесь – это ничего не изменит. Душа ее должна воспарить; молитвы помогут здесь гораздо больше, чем слезы. Жасент, я очень волнуюсь за твою мать. Сегодня днем, когда мы одевали Эмму, она воспринимала все так, будто ее дочь всего лишь спит… Она задавала ей вопросы, на которые сама же и отвечала. А ее глаза… они не были похожи на глаза человека, который полностью отдает себе отчет в том, что происходит вокруг. Альберта – женщина с добрейшим сердцем, которая с самого моего появления в Сен-Приме всегда была со мной любезна и уважительна, в то время как другие жители приняли меня поначалу в штыки! Все, кроме кюре. Он поистине святой человек!
Женщина налила Жасент кофе в щербатую чашечку.
– Попробуй-ка этот нектар.
– Вы думаете, мама лишится рассудка? – взволнованно спросила Жасент.
Матильда внимательно посмотрела на нее черными зрачками своих живых и блестящих глаз, казавшихся чрезмерно яркими на фоне изборожденной морщинами бескровной кожи пожилой женщины.
– Пока она может видеть Эмму, прикасаться к ней, говорить с ней – ее рассудок будет сохранять свою ясность. Но после похорон твоей сестры… я думаю, следует опасаться худшего. Твой отец ничего не замечает. Что-то грызет его, но я не могу понять, что именно.
– Может быть, смерть дочери? Или это недостаточная причина? – раздраженно спросила Жасент.
– С тех пор как тело Эммы перенесли в церковь, он не пролил ни единой слезинки, с его уст не сорвалось ни одного нежного слова. Правда, утром он плакал, он был в отчаянии, как и твоя мать, как и мы все. Но что-то в нем изменилось, как будто его душа возмутилась, а его боль превратилась в бунт.
Дрожа от нервного напряжения, Жасент сделала вид, что поднимается, чтобы избежать проницательного взгляда Матильды. Она вспомнила ходившие по деревне слухи: поговаривали, что в жилах Матильды течет индейская кровь, что она является правнучкой шамана гуронов. Рассказывали, что в молодости ее поведение не отличалось строгостью. Однако никто не знал, где прошли ее молодые годы. В Сен-Прим Матильда приехала под руку с каким-то лесорубом, который представил ее всем как свою супругу, но обручальных колец они не носили, а бурные ссоры затевали прямо на улице. Мужчина умер, оставив ей дом, в котором она и живет с тех пор, да трех овец – вот и все богатство. Кюре нанял ее для поддержания порядка в своем доме и в церкви, чтобы таким образом явить пример терпимости к любому прихожанину.
Шли годы, и Матильда постепенно завоевывала сердца местных жителей, вызывая их расположение к себе небольшими услугами, которые оказывала им задаром. Никто лучше нее не мог справиться с резями в животе у коров, помочь курице разродиться, подстричь баранов… Те, кто продолжал обвинять Матильду в безбожии, в конце концов успокоились: она всегда проявляла свою истинную безусловную веру.
– Почему ты уже уходишь? – спросила женщина у Жасент. – Тут тебе ничто не угрожает. Вот снаружи – другое дело. Природа в ярости, озеро все шире разливается, рычит, бросается на нас, словно злобный зверь, готовый поглотить все на своем пути.
– Мое место – с семьей. Спасибо вам за все.
Голос Жасент был слаб, ее неумолимо клонило в сон. Матильда видела, как Жасент на мгновение закрыла глаза, но тут же вздрогнула, быстро заморгала, окинув все вокруг непонимающим взглядом. Она готова была вот-вот заснуть.
– Бедняжка моя, зачем же так мучить себя? Иди-ка сюда.
Матильда энергичным движением обхватила Жасент за талию, подвела к узкому дивану, покрытому мягкой овчиной, и уложила. Изнуренная девушка постепенно погружалась в это безмятежное забытье, когда вдруг, как будто издалека, из глубин ее сознания выплыли странные, пугающие слова:
«Озеро давно ждет вас: твоего брата, сестер и тебя. Эмму оно забрало первой».
Матильда нежным материнским прикосновением к волосам Жасент как бы смахнула с ее лба это грозное предостережение, полученное на пороге в мир сновидений.
Сен-Прим, дом Матильды, воскресенье, 27 мая, 1928, утро
Жасент проснулась от какого-то шума. Она резко приподнялась с дивана, удивившись тому, что видит дневной свет в окне чужого, не знакомого ей дома.
– Стучат! Это наверняка за тобой, – обратилась к ней Матильда.
– Боже мой, это невозможно! Я проспала у вас целую ночь? Значит, родители оставались возле Эммы без меня? Отец с дедушкой придут в ярость! Бедный дедушка, ему и так очень тяжело!
Взволнованная Жасент поспешно вскочила, в то время как хозяйка пошла открывать гостю дверь.
– Здравствуйте, мадам. Мне сказали, что мадемуазель Клутье у вас. Я хотел бы с ней поговорить.
Жасент очень удивилась, узнав голос доктора Ивана Гослена. Она быстрым движением разгладила складки на юбке, поправила прическу.
– Входите, мсье. Может быть, налить вам кофе или чаю? – предложила Матильда.
– Спасибо, не откажусь, мадам.
Эта ситуация немного смутила Жасент, ведь до этого она всегда видела доктора только в больнице, за исключением их недавней поездки в город на лодке. На нем были кожаные сапоги, льняной плащ и шляпа.
– Простите меня, – виновато произнесла Жасент. – Я так устала, что проспала здесь не один час.
– Не извиняйтесь, что вы, – ответил доктор, сочувствующе улыбаясь. – Я, как никто другой, знаю, как вы преданы нашей больнице. Что ж поделать, человеческий организм устроен так, что сон ему просто необходим… И ваши родственники это очень хорошо поняли. Двадцать минут назад я познакомился с вашим отцом. Он поведал мне о своих злоключениях. Бо́льшая часть территории его пастбищ затоплена, и он не сможет собрать сено для своих баранов.
– Они найдут чем питаться в летнее время, – сказала Матильда, вытирая посуду. – Садитесь же.
Она уверенными движениями поставила на стол три чашки, два фарфоровых графина, сахарницу и тарелку с золотистым печеньем.
– Доктор, зачем вы сюда приехали? – спросила Жасент вполголоса, опускаясь на табурет.
– Матушка-настоятельница сейчас находится в женской обители Сен-Прима. В этом нет ничего удивительного, так как это заведение содержится сестрами из Нотр-Дам-дю-Бон-Консей в Шикутими.
– Мне это известно, – коротко ответила Жасент. – Я закончила там среднюю школу.
– Я не знал. Но дело не в этом. Одна из воспитанниц страдает от сильнейшей астмы. Меня попросили приехать сюда на такси, чтобы на нем мы могли отвезти девушку в больницу Роберваля. Пока ее готовят к поездке, у меня образовалось свободное время, и я решил воспользоваться им, чтобы выразить свои соболезнования вашим родным. Мне сказали, где их найти, и я отправился к мсье Лавиолетту, вашему дедушке. Ваша сестра Сидони, с которой я до этого времени не имел удовольствия познакомиться, сказала мне, что вы провели ночь у этой дамы… Полагаю, вы и есть Матильда?
– Да, это я. Я работаю на господина кюре и Господа нашего, доктор. Еще я ухаживаю за покойными. Вчера я нарядила Эмму в последний путь.
– Да, действительно, мне говорили… Скажите, вы не заметили на ней ничего необычного? Подозрительные следы, может, какую-то рану в интимной области? Поверьте моему опыту, когда происходит нечто необъяснимое, стоит отнестись к этому с подозрением… Как мы можем быть уверенными в том, что Эмма просто утонула? Разрешите дать вам совет, Жасент. Свяжитесь с полицией и попросите их сделать вскрытие. Кто знает?..
– Но зачем? – испуганно воскликнула Жасент; решительный тон, которым доктор высказал свои предположения, насторожил ее. – Эмма утонула, ее нашли в воде. Зачем же додумывать какие-то страшные события? Нужно позволить моей сестре упокоиться с миром. Я никогда не допущу, чтобы ее резали, чтобы издевались над ее телом!
Иван Гослен кашлянул, допивая кофе под пристальным взглядом Матильды.
– Простите меня, Жасент, я никоим образом не хотел задеть ваши чувства, – сказал доктор. – Однако как только я приехал в Сен-Прим, едва ступив ногами на землю, я тут же узнал, что ваш брат подозревает в убийстве Эммы некоего слабоумного парня, Пакома. Может быть, он это совершил неосознанно; одно необдуманное движение – и готово… со слабоумными такое случается… Нужно как минимум внимательно осмотреть тело вашей сестры.
– Вам лучше уйти, доктор Гослен, – отрезала Жасент. – Смерть Эммы касается только меня и моей семьи. Посторонним не стоит вмешиваться.
После этих слов Жасент резко поднялась. Поведение доктора разозлило ее. Видимо, ему казалось, что он повышает свою значимость, выдвигая глупые гипотезы. Она внимательно смотрела, как он прикуривает. Возраст Гослена приближался к сорока годам. Он уже заметно начинал лысеть и носил очки. В его крупных чертах лица было что-то отталкивающее, но что именно – сказать было трудно. Тем не менее малопривлекательная внешность отнюдь не мешала ему чувствовать себя обольстителем.
– Не беспокойтесь, доктор, – вмешалась Матильда, – у меня тоже возникла такая мысль, поэтому я внимательно осмотрела бедняжку, когда мыла ее. На теле нет ни ранений, ни следов от побоев или насилия. Мы никогда не узнаем, что произошло той ночью на берегу озера, и нам нужно дать Эмме спокойно отойти в мир иной.
– Что ж, если вы в этом уверены… – пробормотал Гослен, откланиваясь. – Я просто хотел предложить вам свою помощь. До свидания, Жасент, до свидания, мадам. И спасибо за кофе, он превосходный.
Матильда закрыла за Госленом дверь. Сегодня на ней было льняное серое платье, а на широкой груди красовалась разноцветная шаль. С возрастом резкие черты ее лица стали мягче, однако матовый цвет кожи и волевой лоб остались прежними. Она поменяла прическу. Вместо вчерашнего пучка, собранного на затылке, теперь ее голову венчала толстая коса.
Убедившись в том, что незваный гость пересек улицу и направился в сторону обители, она насмешливо сказала:
– Интересно, все врачи в Робервале такие милые? Он же настоящий мордоворот!
Ошарашенная такой характеристикой, Жасент невольно улыбнулась, однако через мгновение ее улыбка перешла в нервный смех, граничащий с истерикой.
– Доктор Гослен мордоворот! – давилась от смеха Жасент. – Теперь я всегда буду вспоминать эти слова при встрече с ним.
– Заодно и обо мне вспомнишь. Ну-ка, поцелуй меня в знак благодарности! Тебя уже ждут, собирайся скорее. И заходи ко мне на днях, поболтаем. Этой ночью я стояла у тела Эммы и молилась за ее душу. Ничего не бойся.
Жасент смущенно поцеловала Матильду в щеку. Стоя на пороге, она еще некоторое время колебалась – ей не хотелось уходить от Матильды с ее трогательной заботой.
– Спасибо, – прошептала Жасент. – Обещаю вам, что скоро вернусь.
* * *
Дождь лил не переставая, было все так же ветрено. Если вода, стремительно поднимающаяся в озере и в реках его бассейна, обошла стороной близстоящие к церкви дома, то покосным лугам и возделанным полям местных ферм пощады не было. В том числе и ферме семьи Клутье. Идя по улице, Жасент услышала крики, блеянье и собачий лай. Люди суетились, укрывая от опасности живность, убирая ящики с провизией. Солидарность приносила свои плоды: оказавшиеся в беде находили приют у соседей, друзей или родственников.