– Супер! – похвалил задумку Алёша.
Невольно я усмехнулся. Животрепещущее творческое начало в прежних моих подопечных отнюдь не угасло. Напротив, оно разгорелось.
– Господи, да где угодно снимать можно! – говорил торжествующий Василий. – У меня в библиотеке знакомая чувырла работает, я раза три её трахнул, когда зимой от Тамарки уходил. Я могу с ней договориться, чтоб в обед она читальный зал на ключ закрыла, и сняться можно между стеллажей с книгами.
– Неплохо, – одобрила Танечка.
– Но я хотел сказать про другое, – сказал юный Кладезев. – Мы – свободные люди великой страны, мы делаем то, что нам нравится, а вы, если хотите, нас по двести сорок второй статье ука эреф привлекайте! А если не можете, если не работает ваша двести сорок вторая, или ваша правоприменительная практика хромает на обе ноги, тогда отвалите от нас далеко и надолго, а лучше даже навсегда! А мы взамен обязуемся ваших детей от нас ограждать, ведь мы же не уроды какие-то, как Сашка говорит!
– Хорошо излагаешь, Василий! – молвила Танечка. – Я бы так не сумела.
– Да, Васенька, – согласился с ней я. – Ты за время сие существо предмета изрядно освоил.
– Да мы, Савва Иванович, если серьёзно возьмёмся, так непременно произведём какую-нибудь молодую революцию, ну, там или половой переворот! – горделиво сказал юноша.
– Ну, так что, Савва Иванович, – молвила Сашенька Бийская, – вы согласны?
– С ответным ударом?
– Быть с нами вместе.
– Пойдёмте, – ответствовал я. – Темно уж повсюду.
Мы помолчали. Двинулись обратной дорогой.
– Савва Иванович, вы меня любите? – вдруг звонко молвил Василий.
– Ох, ты ж демагог-то какой! – я рассмеялся. – Ты же сам знаешь ответ.
– А если так, то вы с нами просто обязаны быть!
– Это ещё почему?
– А потому что без вас я непременно стану бандитом, – ответил мне Васенька. – У меня уж к тому и завязки всякие есть, и вообще – дорожка прямая. И потом полягу костьми в какой-то подворотне угрюмой!.. – мелодраматично присовокупил он.
– А со мной?
– А с вами стану, глядишь, бизнесменом.
– Из тебя бизнесмен может выйти, Василий, – согласился с юношей я. – У тебя быстрый ум, хватка, характер!
– И знакомства кой-какие имеются, – ответствовал тот.
Небосвод, полный всяческой зодиакальности и прочих россыпей, был уж тёмен. Валентина встречала нас одетая возле калитки. Дом её на взлызе – ещё издали, заметив меня, крикнула:
– Савка, давай быстрее беги – звонят тебе по межгороду. Я сказала, что ты скоро вернёшься, так уже десять минут на проводе виснут!
– Кто таковы? – сухо спрашивал я.
– Кто надо! – отрезала сестра. – Иди – сам слушай!
Что за дела, собственно, могут быть со мной у кого-то из других городов?! Лично мне ни с кем из других городов дела иметь слишком даже не желательно! Я и из нашего-то подстаканника, подблюдника людишек констатировать вовсе не любопытствую. Ну, может, разве что за вычетом разлюбезных деток моих. Но это только по слабости, по недоумию, по отверстому духу!
12
– Алло! – сказал я.
– Савва Иванович? – послышался голос мужеский в трубке.
– С утра был, – неразумно ответствовал я.
– Совсем недавно мы с вами расстались, и вот уж снова вас беспокою по поводу, вовсе для вас непустому, – снова был голос, и через мгновенье я уж знал его обладателя.
– Приветствую вас, Владимир Соломонович, – сказал я бывшему своему адвокату. – Что же за повод такой? Может, меня недосудили и решили исправить оплошность?
– Я рад тому, Савва Иванович, что вы не только говорите хорошо, но даже шутите. И ещё тому, что сумел застать вас в доме сестры вашей Валентины Ивановны. Честно говоря, практически не сомневался в её содействии вашему нынешнему обустройству…
Телефон у Валентины старый, мембрана у него мощная, и все собравшиеся, уж наверное, слышали наш разговор с адвокатом. Сестра моя пристроилась рядом и точно слышала всё. Да и детки мои, следом за нами в дом без церемоний особенных впёршись, толпились поодаль, пока что не изгнанные.
– Повод же – ваша рукопись! – продолжил Кизил Владимир Соломонович.
– Рукопись? – переспросил я, начиная припоминать подоплёку.
– Ваши записки. Если помните, девчата мои их набрали, а я, созвонившись предварительно, отослал их в одно крупное московское издательство. И вот получен ответ. Они заинтересовались, готовы печатать. С чем я вас поздравляю! Тираж не очень большой – тридцать тысяч. С последующей допечаткой, если будет хорошо продаваться. Особенный упор делается на том, что это роман non fiction, что там отражены реальные судьбы. Вы сейчас почту свою электрическую проверяете, Савва Иванович?
– Как-то в последнее время не до почты мне было.
– А всё-таки посмотрите. Мне прислали договор для пересылки вам, вот я вам его и направил. Договор прочтите. Хотя я его проверил – там всё в порядке. Потом распечатайте, подпишите, отсканируйте где-нибудь и мне перешлите. А я его отправлю в издательство. Справитесь?
– Книга? – вдруг опомнился я. – На что она?
Был ли я теперь взбудоражен сообщением адвоката? Да, немного. Хотел ли я эту книгу? Ни в малейшей степени. Да я, признаться, не слишком верил в неё, не помысливал о ней. Всё это казалось шуткой, розыгрышем, фантазией, неуёмной игрой.
– Не-не-не, Савва Иванович, вы уж не подводите меня, – запротестовал Владимир Соломонович. – Столько трудов положено, опять же и девчата мои старались, и всё псу под хвост? Так справитесь?
– Справлюсь, наверное, – ответствовал я. – Нет – так мне мои детки помогут!
– Они опять с вами? – живо спросил адвокат. – Эдак вам снова могут мои услуги понадобиться! Ну, ладно, ладно, шучу! Кстати, гонорар мой составляет тридцать процентов! Что не так уж и много с учётом всех трудов и затрат. Я рассчитываю на вас, Савва Иванович.
И умолк многозначительно.
– Ладно, – вздохнул я.
– Ловлю на слове, ловлю на вздохе! – восторжествовал Владимир Соломонович.
– Да, – сказал я.
– Ну, кланяйтесь от меня Валентине Ивановне! – сказал ещё адвокат.
– И от меня, от меня кланяйся! – возопила, расслышав, сестра моя.
– И от неё кланяюсь, – поклонился я. И тут мы стали класть трубки: сначала Владимир Соломонович положил, потом и я положил тоже.
Я оглядел всю компанью. Компанья была ошарашена не менее моего. Особливо – Василий.
– Какая книга? – удивлённо спросил он.
– Роман, – ответствовал сообразительный Алёша Песников.
– Просто записки, – возразил я. – Я тогда совсем говорить не мог. Поэтому писал. Без самовыражения двуногому существовать затруднительно.
– И чё, там про меня будет? – спросил ещё Кладезев.
– Непременно, – заверил его я.
– Я прочитать хочу, – сказал он.
– Ты же, Васька, книжки не читаешь, – сказала Сашенька.
– Это потому, что читать не умею, – огрызнулся юноша. – А эту прочту. Специально язык выучу.
13
Компанью мою мы с Валентиной, наконец, разогнали: Василий повёз всех по домам. Мы с сестрой хлебали крепкий чаёк, но превентивно допили иноземный коньяк от запасливых деток моих. Коньяк был хмелен и душист, он стратифицировал и обезоруживал.
– И в кого ты, Савка, такой уродился? – вздыхала Валя. – То срамные фильмы снимаешь, а теперь вот ещё и срамные книги пишешь. Люди про тебя разговоры разнообразные разговаривают – а тебе хоть бы хны!
– Я всю жизнь, Валентина, думал об этом.
– Об чём?
– Об кино.
– Ну, нашёл, об чём думать!.. – отмахнулась сестра. – Вот уж сыскал себе важнецкий предмет!
– Да, важнецкий! – подтвердил я. – Я, как фильм по телевизору или ещё где смотрел, так завсегда думал, как это сделано: какой ракурс, какой план, как он переключается, как падает свет, как тень мельтешится, как играют актёры. Я всю жизнь хотел снимать сам, и вот только на старости лет нашёл себя. И впервые был счастлив.
– Хочешь снимать – снимай, Савва. Камеру тебе принесли. Снимай птичек на заборе, коровок да лошадок на улице. Снимай тучи на небе, да траву растущую. Или снимай хоть свадьбы, ежели желание есть. Знаешь, как зарабатывают те, кто свадьбы снимают! Деньги лопатой гребут и прочими принадлежностями, а тем более у тебя талант есть, да и книжка вот скоро выходит!
– Книжки я не хотел, Валентина, и даже не думал об ней, – заверил её я. – Это уж само собой вышло. Как побочная функция.
– В Центре есть несколько фотостудий, они и на видео снимают. Надо поговорить с ними, пусть тебя возьмут свадьбы снимать – у тебя навык есть! А нет – так можно и свою студию открыть, я помогу в первое время.
– Ты не понимаешь, Валя, – сурово молвил я. – Искусство – это искусство, с хлебом насущным оно не завсегда сопрягается. Искусство – сеяние бессмертий. А я лучше в помойщики иль ассенизаторы пойду для денег, я не гордый! Чем стану свадьбы снимать на продажу. На корыстное промышление.
– Да, конечно, так тебя в ассенизаторы и взяли! – сказала Валентина – Ты немолодой уж, да и здоровье не то сделалось, чтоб с вонючей профессией связываться! Вон тебе всё прострелили, что не надо! Едва живой сохранился! И то по прозрачной случайности!..
– Ладно, Валентина, давай спать, что ли, – сказал я. – Сейчас документы погоревшие восстановлю и буду себе работу снискивать! Не век же мне на шее твоей вольным паразитом виснуть!
– Ну, снискивай, – согласилась она. – А по мне, так лучше бы тебе по кинематографической части пристроиться!..
– Чай не в столицах живём доскональными богогрызами, где разнообразных работ много, да народонаселение пасмурное! – с досадой возразил я. – А вообще: надобно уж и мне прибавочный продукт усердно выделывать. На производственной почве.
– Ишь ты! Об прибавочном продукте заглаголил! Бороду отрастить, так истинной Карлой Марксой повысунешься! – сказала сестра. Истинно так сказала.
Ночью снилась мне книга. Моя, не моя – бог её ведает! Но со страниц её Васенька скалился, прорвавшийся в тайные бакалавры, замысловатый, проказливый юноша. Юницы же козами мекали, неостановимо, причудливо. Иного языка, казалось, юницы не ведали. Всю ночь я ворочался, положенья себе не отыскивая, книга же сия горделивая меня изводила.
14
Утром, после ухода Валентины ко мне заявилась Олька Конихина. С приплодом, конечно, куда ей теперь без приплода!
– Мимо проходила и вот решила зайти! – сообщила она, отвернувшись.
Да, конечно, так я ей и поверил: мимо она проходила! Но вида не подал, не стоит быть слишком придирчивым к невинной юницыной лжи.
– Ну, заходи, – вежливо ответствовал я.
Приплод она от себя отцепила и уж привычно на краю дивана складировала.
– Наши к вам приходили вчера, Савва Иванович? – полуутвердительно Олечка молвила.
– Приходили, – со вздохом ответил я оной.
– И об чём вы с ними договорились?
– Они об ответном ударе каком-то всё грезят… – начал ответствовать я.
– Да, мы думаем об ответном ударе, а вовсе не грезим, и полагаем, что это реально, – порывисто молвила Оля.
– Значит, ты с ними пребываешь в согласии?
– Мы все пребываем в согласии, – юница ответила. – И вы, Савва Иванович… вы нас призвали, вы воспитали, и теперь вы просто обязаны быть с нами вместе!..
– Ладно-ладно, подумаем, – пробормотал я бессильно.
– Мне Савку покормить надо, – сказала юница. И стянула с себя для чего-то колготки.
Никогда не замечал, что колготки молодым матерям мешают их младенцев грудью кормить.
– Может, мне выйти? – я вопросил.
– Останьтесь, – сказала юница, босая, прекрасная. И проворно стянула с себя блузку и маечку.
Приплод присосался к груди её с жадностью. Я сидел напротив юницы и наблюдал за обрядом кормления. Смотрел неотрывно, смотрел будто бы в своём владетельном праве. Оля сидела, полуотвернувшись, но смотренью моему не препятствовала, она хотела смотрения этого. Вскоре она отняла приплод от своей влажной груди, обтёрла ему салфеткой лицо и отложила младенца на диване поодаль.
Я уж знал, что должно было дальше случиться. Она позвала меня взглядом. Я сел рядом с Олечкой. Горяча та была, словно буржуйская печка. Одною рукою я бережно обнял юницу, другую же ей на грудь положил. Она того ожидала и тут же склонила голову со смежёнными веками мне на плечо.
Мы так посидели пару минут, я всё трогал Олину грудь. Потом голова её стала соскальзывать мне на бедро. Вся юница сделалась такою доступной, обе длани мои, ныне свободные, пребывали в неостановимом исканье.
– Я такая изголодавшаяся!.. – шепнула смущённо юница.
Я ничего не ответствовал, не хотел расплескать её ощущенья.
Тут Олина рука направилась вниз, наткнулась на юбочку, стала на той расстёгивать «молнию».
История повторялась вчерашняя. Только уж я не был, как вчера, непреклонен.
Юница приподнялась с досадой мгновенной и стянула с себя до колен юбку с трусами. Сердце моё колотилось, я слышал биенье сердца юницы.
Оля с закрытыми глазами ласкала себя между ног. Не слишком-то ловко. Я смотрел за движеньями Олиных пальчиков.
«Давай я», – хотел сказать я, но не сказал. Лишь только подумал. Рука моя послушалась мысли: и с девичьей груди в низ живота неспешно стала соскальзывать.
Юница застыла. Она ждала мою руку. Я же мучительно медлил.
Но вот наши руки сошлись в междуножном регионе искомом. Оля отняла свою руку. Я раздвинул пальцами её губки волнистые, чуткие. Юница вся сжалась. Без труда я сыскал горошинку её потаённую. Поводил по ней средним пальцем. Потом указательным. Обоими сразу. Оля задышала прерывисто, всем телом прильнула ко мне. Я всё мучил юницу осязаньем чувствительного её средоточия. Минуту-другую. И тут вдруг она стала вытягиваться, выгибаться, всё Олино тело напряглось, и застонала юница, забилась, заплакала, покрылась тонкой испариной.
Потом Олечка, счастливая, обессиленная, сызнова прижалась ко мне. Мы оба молчали. Сердце юницы порывисто стукало.
И тут – обычное дело – в дверь застучали. Мы с Конихиной расцепились проворно. Она стала в порядок себя приводить, я пошёл открывать.
В домовладенье вторглись все детки мои – живое, приветливое кодло: Вася с Алёшей, Сашенька, Тамара и Таня. Без всяческого замешательства прошествовали в зал.
– А-а, – вскричал Василий, смачно лобызая Олю Конихину. – Молочная фабрика уже здесь!
– Да, Вася, – смущённо ответила юница. – Я пораньше пришла.
Пришельцы проворно осмотрели валяющиеся Олины колготки, заметили некоторый беспорядок в её одежде: трусы и юбку она натянула, к тому же, что выше, даже и не подступалась. Вряд ли детки мои в точности поняли всё происшедшее, но, уж во всяком случае, догадались о многом.
– А чего это вы без предупреждения и к тому ж в полном составе количественном? – попробовал я увести их от ненужных гипотез.
– Ну, здравствуйте! – удивился Васенька Кладезев. – Сами ж на сегодня день съёмки назначили!
– Я назначил? – удивился и я.
– Конечно, вы, – прыснули Сашка с Тамарочкой.
– И когда ж я умудрился?
– Вчера, – сказал Алексей.
– Я вчера что-то назначил? – спросил я у Олечки. Уж если все они сговорились, то эта юница, наверное, не станет мне лгать. Заключил я, но ошибся.
– Назначили, – насмешливо согласилась она.
– Ну, знаете! – развёл я руками.
– Как же не назначили? – наконец, объяснила красивая Сашенька. – Ведь вы же сказали, что будем сниматься в хлеву вместе с козочками.
– Я сказал, что в принципе это можно… – я заоправдывался. – Но это не значит, что будем сниматься сегодня.
– А почему не сегодня? – съехидничала та же юница.
– Да, почему не сегодня? – накинулись все на меня.
– Мы собрались все вместе, чтоб у вас выбор присутствовал, – сказала Таок.
– Что ж вы со мной делаете! – только лишь вздохнул я.
– Возвращаем вас к себе самому, – парировала немедленно Саби, лукавая и невероятная.